Читать книгу 100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга вторая - - Страница 9

Случилось это энное количество времени назад.

Точные даты называть, Любезный Мой Читатель, я даже для Вас воздержусь. Потому как Маруся этого пугается.

Сколько раз уже бывало: я ей, к примеру, говорю: «…цать лет тому назад мы с тобой, Маруся, познакомились».

При таких словах Маруся с шутливым изумлением глаза на меня таращит и, недослушавши, к чему я летоисчислительное вступление сделал, с места вскакивает и – бегом к большому зеркалу.

А через минуту кричит мне из прихожей:

– Врешь ты всё! Я тогда еще не родилась!

И, успокоенная и краски своему лицу вернувшая, возвращается в гостиную.

– Ну, или я – вампир. Скажи, что нет!

И хохочет своим звонким смехом, сдобренным солнечными зайчиками.

Однако после, несмотря на кажущуюся исчерпанность Марусиного внутреннего конфликта, весь вечер приходится мне вытаскивать подругу из престранной задумчивости увлекательными разговорами. И тогда понимаю я, что снова, поддавшись своей страсти к хроникальным уточнениям, накосячил.

Так вот. Энное количество времени тому назад, по возвращении из отпуска, проведенного у моря в Турции, явилась Маруся в гости к Тимуру Валерьевичу.

В те, лучшие для него времена кормила она его по утрам яичницей, мыла после завтрака тарелки и с удовольствием выслушивала сочиненные им баллады. Что же касается другой, наиболее личной, области тогдашних Марусиных с Тимуром Валерьевичем отношений, то об обоюдо-жарких ночах и таких же утренних пробуждениях Вы, Любезный Мой Читатель, так же как и я, в пределах разумного, были информированы выше (читай «Маруся и ее Большая Любовь», сезон 1 и «Маруся и ванильно-клубничный коктейль», сезон 7).

Тимур Валерьевич, для начала после долгой разлуки крепко Марусю расцеловав, еще на пороге принялся пристально ее рассматривать. От макушки до пят и обратно, останавливаясь глазами на местах наиболее выразительных, то бишь, подозреваю, буквально на каждой клеточке Марусиного существа. Потому как Маруся – вся выразительная, и невыразительных мест в ней не найти, как ни пытайтесь.

Маруся, к периодическим странностям Тимура Валерьевича привычная, на минуту все же растерялась.

– Что это Вы меня с таким пристрастием изучаете? – обратилась она к Тимуру Валерьевичу. – Будто я из параллельного мира в Вашей прихожей материализовалась?

Не будем забывать, что в те времена Маруся летать еще не умела, и о том, что будут ей даны такого рода неординарные способности, даже и помыслить не могла.

Тимур Валерьевич, артистично подперев кулаком свой подбородок и прищурившись так, словно всерьез над Марусиным вопросом задумался, коротко вздохнул и прокашлялся в кулак.

– Скажите, Наташа, – не то чтобы невпопад, но совершенно в стиле театра абсурда, наконец, ответил он, – как Вам турецкие мужчины показались? С чувством ли и с толком ли они за Вами, Наташенька, ухаживали?

Маруся, которая уже босоножки с каблучками скинула и по-домашнему сунула ноги в тапки, приподнявшись на цыпочки, приложила ладонь ко лбу Тимура Валерьевича.

– Вы или бредите, Тимур Валерьевич… Или… – не обнаружив жара, повысила тон Маруся, – без меня тут крутили романы с посторонними женщинами, и в результате память Ваша амурная чужими именами перегружена?! Какая я Вам Наташа?!! Марусей меня величают, ежели Вы за пару недель забыть изволили. Пойду-ка я лучше восвояси, дабы таким оскорбительным для моей ранимой натуры речам с Вашей стороны не подвергаться.

И, скинув тапки, Маруся спешно облачилась в свои окаблученные босоножки.

Тимур Валерьевич, однако, из босоножек Марусю сию же минуту, взявши на руки, извлек и на диван, как она ногами ни дрыгала, перенес.

– Все равно теперь у Вас не останусь, – забившись в угол дивана, надулась Маруся. – Пускай Вам Ваши Наташи яичницу жарят. И баллады пусть они же выслушивают.

На глаза Марусины навернулись слезы.

Тимур Валерьевич же, напротив, расцвел, словно пион в июньский день, и присел у Марусиных ног на корточки.

– Выходит, Марусенька, местные турецкие жители за Вами не ухаживали? Не вызывали Вы у них, получается, острого сексуального интереса.

– Как это не ухаживали? – встрепенулась Маруся. – Очень даже ухаживали! Вернее…

Тут Маруся вдруг замолкла, призадумавшись. Стала она анализировать, в каком режиме общалась с местным населением мужеского пола. И поняла, что, выходя в люди, напускала на себя неприступность и добавляла во взгляд строгости. Притом и в душе своей, и перед внутренним взором она всегда держала образ Тимура Валерьевича, а уши ее ничего, кроме внутренней музыки в стиле его баллад не улавливали и улавливать не хотели. И стоило только Марусе учуять чье-то едва родившееся намерение за ней поухаживать, как закрома ее памяти спешно насыщали каждую крупиночку Марусиного сознания образом Тимура Валерьевича. И тогда Маруся, несмотря на свою всегдашнюю природную приветливость, в своей защитной реакции настолько недосягаемо-холодной делалась, что в пору было опасаться локального понижения градуса на приходованном ею в тот момент квадратном метре приморской территории.

Я же от себя добавлю, что в период своей Большой Любви Маруся и для московских мужчин, и для любых других до того недоступной стала, что я ей частенько (на всякий случай) напоминал: «У тебя, Марусенька, на лбу крупными светящимися буквами «занято» написано».

И вот теперь, вжавшись в угол дивана и углубившись в размышления, испугав при этом Тимура Валерьевича своей необыкновенной серьезностью, пришедшей на смену приступу сердитости, Маруся эти мои периодические замечания припомнила.

– Ну, либо Вы к турецким комплиментам глухи оставались, – будто прочитав Марусины мысли, извинительно поглаживая Марусю по коленке, прервал ее задумчивость Тимур Валерьевич.

Маруся на него исподлобья вопросительно глянула.

– Всем известно, что русских женщин турки «Наташами» называют, – пояснил Тимур Валерьевич. – Коли Вы, Марусенька, после путешествия в Турцию на это имя не откликаетесь, значит Вы с турками на отдыхе не хороводились и на их ухаживания не реагировали. Что меня безмерно радует.

Здесь обязан я сделать небольшое отступление, дабы довести до вашего сведения, что Тимур Валерьевич Марусю буквально с первых месяцев их судьбоносного знакомства ревновал. Не агрессивно, но как бы между прочим, с деланным равнодушием сообщал он Марусе о том, что сдается ему, что стоит только от нее отвернуться, как к ней уже очередь из поклонников выстраивается. Грязно намекая при этом на то, что Маруся совсем не прочь всю эту вожделеющую очередь оприходовать. Для Маруси такие намеки были тем более обидны, что никакого другого мужчины, кроме Тимура Валерьевича в качестве своего возлюбленного во времена своей Большой Любви она и представить себе не могла.

Спросите, что заставляло Тимура Валерьевича сомневаться в Марусиной верности? Да кто ж его знает? Может быть, более скорое, чем приличия и потребность мужчины поухаживать за дамой требуют, Марусино падение в его объятия. А может быть, Марусина темпераментность, разбуженная в ней не столько самим Тимуром Валерьевичем, сколько Марусиной к нему Большой Любовью. Однако не исключено, что сии сомнения были порождены давнишней раной, так и не зарубцевавшейся в чувствительной душе Тимура Валерьевича со времен первого любовного предательства его малоопытной юности. Не нам с Вами, Любезнейший Читатель, об этом судить. Как, впрочем, и обо всём, что с Марусей и смежными персонажами в моих рассказках происходило, происходит и будет происходить.

Завершив, наконец, пояснительное отступление, вернемся в квартиру Тимура Валерьевича, к разговору о мифических турецких «наташах».

– Ни разу и ни от кого я о такой особенности именования соотечественниц не слыхала, – фыркнула Маруся. – И не смейте меня более такого рода проверкам подвергать. А иначе…

– Хорошо, Наташенька, – свредничал Тимур Валерьевич и, не успев увернуться от Марусиного подзатыльника, громко ойкнул.

Весь последующий вечер пришлось Тимуру Валерьевичу, во избежание профилактически-воспитательного рукоприкладства, всякий раз, к Марусе обращаясь, трижды называть ее по имени.

– Марусенька-Марусенька-Марусенька, – говорил Тимур Валерьевич, – налейте-ка мне, пожалуйста чаю.

Или:

– Марусенька-Марусенька-Марусенька, будьте добры, расправьте-ка постель.

Или:

– Марусенька-Марусенька-Марусенька, сделайте-ка мне, пожалуйста…

Впрочем, подробности сейчас совсем необязательны.

Если же Вам, Любезнейший Читатель, по причине Вашей читательской пытливости, необходимо-таки фразу закончить, покумекайте над ней самостоятельно. Полагаю, на месте многоточия может оказаться как свежевыжатый сок, так и гоголь-моголь, как массаж, так и компрессы на глаза. Всё, что Вашей разгоряченной фантазии будет угодно!

А я, с Вашего позволения, перенесясь из замечательного Марусиного прошлого в ее же прекрасное настоящее, рассказ продолжу.

Этот оставшийся в прошлом инцидент с провокационной путаницей имен забылся бы Марусей напрочь и никогда более не вспоминался бы. Если бы не поехала она недавно в Турцию и не получила бы порцию впечатлений, активировавших сии воспоминания.

Прибыв в любимый свой отель, получила Маруся номер с видом на море, искупалась и в преотличнейшем состоянии духа отправилась на традиционную встречу с отельным гидом.

Гид по имени Эльшан, делового вида турок средних лет, разглядев в Марусиных документах дату ее рождения, изумленно хрюкнул и наставил на четырехзначную цифру палец, очевидно собираясь прокомментировать несовпадение даты с Марусиным внешним видом. Но, встретившись глазами с предвидевшей бессмысленный комплиментарный треп Марусей, сдержался.

– Присаживайтесь, – указал он Марусе на место рядом с собой. – Наташа, если не ошибаюсь?

– Марья Васильевна! – громче, чем следовало, назвалась Маруся. – Маруся! Мое имя Маруся.

– Я слышу, слышу, – сильно вздрогнув и отчего-то побледнев, удивился гид Марусиной горячности. – В чужой документ посмотрел, извиняюсь.

Тут бы Марусе расслабиться, но от этой оговорки она не на шутку загрузилась. А через минуту, проясняя причину ее озабоченности, замаячила на задворках Марусиной памяти давнишняя провокация Тимура Валерьевича.

«Так вот в чем дело! – успокоилась Маруся. – Да ну его, это далекое прошлое! Не позволю ему вмешиваться в мой сегодняшний, тем более, отпускной день».

И Маруся без труда расслабилась.

Тем временем, гид Эльшан, поглаживая то блестящую лысину, то живот, норовивший прорвать пуговичный ряд с трудом застегнутой форменной рубашки, успевая, тем не менее, перебирать рекламные плакаты, рекомендовал разнообразные экскурсии.

– Так, это что у нас? – задавался он риторическим вопросом. – А это у нас Эфес и Памукале, – отвечал он сам себе и себе же улыбался.

– Так, а это что у нас? – снова спрашивал он. – А это у нас Аквапарк. Кто поедет в Аквапарк?

Туристы деликатно пожимали плечами.

– А вот это что у нас? – воззрился гид на красочный рекламный буклет, будто в первый раз его увидел. – А это у нас… – он обвел интригующим взглядом всех присутствующих. – Это у нас шопинг. За шубами кто поедет?

Не встретив должного энтузиазма, гид Эльшан погладил себя по лысине и недовольно засопел.

– Уважаемые туристы! – начал он пафосно. – Я не призываю Вас не верить людям. Я призываю Вас соблюдать простую осторожность. Вот недавно был тут у нас случай: две девушки-туристки зашли в магазин. Их со всеми почестями встретили, напоили каким-то чаем. Они в отель вернулись и понять не могут, каким же образом всякого ненужного барахла накупили?

– Обычное для шопоголиков дело, – заметил молодой очкарик ученообразной наружности. – Чай-то тут причем?

– Ну а вот еще был случай, – не обратив внимания на комментарий, продолжил гид. – Познакомились туристы с местными жителями. Подружились. Да до того подружились, что адресами обмениваться стали. Вернулись туристы домой, в Москву, а квартира их обчищена, – ни денег, ни кота, ни телевизора.

– Ну вы уж как-то зачернили всё… – снова заворчал очкастый турист.

Гид Эльшан развел руками и поднял их вверх, будто собрался в плен сдаваться.

– А это у нас, молодой человек, что? – подчеркнуто выразительно спросил он, и, качая головой, опустил руки в беспомощном жесте. – А это у нас жизнь.

– Однако сегодня у вас есть я, – спешно нацепил гид маску профессиональной веселости. – И я готов оградить вас от случайностей, – он открыл ноутбук и приготовился вести запись на экскурсии. – Итак?..

Разом загудев, собрание погрузилось в обсуждение предстоящих развлечений. А гид Эльшан, воспользовавшись паузой, подвинулся ближе к блаженствующей в отпускной рассеянности Марусе.

– Поедете за шубами, Наташа? – прикоснулся он к Марусиной руке.

Маруся как от ожога дернулась.

– Меня зовут Маруся, – снова громче, чем следовало, сказала она. – И за шубами я не поеду. Я на экскурсию на яхте запишусь.

– Очень хорошо, Наташенька! – будто не слыша Марусиного замечания, нарочито преувеличенно обрадовался гид Эльшан. – А не хотите ли сегодня вечером выпить со мной чаю? Я хотел бы с Вами кое-что обсудить.

– Чаю?! – недобро рассмеялась Маруся. – После Ваших хоррор-баек чаю мне что-то не хочется. Тем более что Вы Наташу приглашаете, а меня Марусей зовут.

Признав ошибку, гид Эльшан театрально схватился за голову, а Маруся пригорюнилась: «Быть может прав был Тимур Валерьевич в том, что тогда, энное количество лет назад, я у турок успехом не пользовалась? А теперь, выходит, привлекательнее для них стала? Может быть, играют роль обретенные мною с тех пор колдовские способности? Но тогда получается, что они против воли моей срабатывают! Не по нраву мне такие выкрутасы».

Подумала – и забыла. И несколько дней потом об этом не вспоминала.

Каждый день отдыха добавлял Марусе молодости. И только, на волне отпускной приподнятости, замерцала она в промежутке ниже тридцати пяти, как настроение ее было подпорчено, – за обедом в снек-баре, прямо за своей спиной услышала она настойчивое повторение имени Наташа.

«Не ко мне ли это снова обращаются? – с растущим раздражением подумала Маруся. – Или у меня навязчивые слуховые галлюцинации? Ведь известно: то, чему усиленно сопротивляешься, так и лезет к тебе, так и лезет…»

Оборачиваться на чужое имя Маруся воздержалась. Однако вечером, с целью выяснить раз и навсегда, случайно отельный гид ее Наташей называл или же будит она в турках идиотское желание именовать ее фамильярно-нарицательно, решила Маруся прогуляться по городу.

На улице мужчины, как турки, так и туристы, на Марусю поглядывали с интересом, но ожидаемое имя в ее адрес не звучало.

«То была чистой воды случайность, – успокоила себя Маруся. – Наверняка у гида есть знакомая, на меня похожая. Вот и путался он, привычке потакая».

С такими мыслями завернула она в кондитерскую лавку, чтобы купить лукум.

В лавке встретил Марусю продавец лет двадцати пяти. Обслужил он Марусю по первому разряду и на прощание одарил ее всяческими сувенирными мелочами.

– Это за что? – смутилась Маруся.

– Просто так. А вернее потому, что Вы мне нравитесь, – отвечал продавец. – Приходите еще, я хотел бы с Вами подольше пообщаться. Знаете, как обычно люди разговаривают: бла-бла-бла, бла-бла-бла… Ни пауз, ни акцентов. А Вас приятно слушать, потому что Вы всегда в нужном месте точку ставите.

Благосклонно приняв неожиданно затейливые похвалы, Маруся улыбнулась.

– Не могу не отметить, – продолжил ободренный Марусиной улыбкой продавец, – для своего возраста Вы классно выглядите!

«Для какого такого возраста, маленький паршивец?!» – мысленно возмутилась Маруся, но благодушие ее и после такого продавцового ляпа не покинуло.

Нагруженная свежим душистым лукумом и ничуть не расстроенная корявым комплиментом, распрощавшись с продавцом, Маруся двинулась к выходу. И уже с облегчением приготовилась она сделать вывод о том, что нежеланное чужое имя как не касалось ее раньше, так больше никогда и не коснется, как вдруг продавец нагнал ее у самого выхода.

– Мы с Вами так хорошо беседовали, а имени Вашего я так и не узнал, – сказал он, поблескивая черными глазами. – Я – Камиль.

И только Маруся рот открыла, чтобы взаимно представиться, как продавец Камиль, будто опасаясь услышать нечто, противное его ожиданиям, приложил одну руку ко лбу, другой останавливая Марусину речь.

– А Вас… дайте угадаю… Наверное, Наташа! – радостно вскинул он обе руки в победном жесте.

Маруся чуть пакеты из рук не выронила.

– Маруся, – сказала она тихо, мигом растеряв все свои накопленные за неделю курортные силы. – Меня зовут Ма-ру-ся!

Продавец Камиль растерянно закивал.

– Повторите по слогам, – ровным тихим голосом попросила Маруся. – Ма-ру-ся! И никаких Наташ! Слышите?! Ма-ру-ся!

И, дабы не дать выхода закипающей злости, Маруся спешно направилась к выходу.

– Что в имени твоем? – донеслось до нее, когда она уже одной ногой на улице стояла.

«Мерещится что ли?» – вздрогнула Маруся и на выходе притормозила.

– То, что зовем мы розой, и под другим названьем сохранила б сладкий аромат… – уловил Марусин слух продолжение декламации.

До крайности удивленная, она обернулась.

А продавец Камиль подскочил к ней, приложив руку к сердцу.

– «Что в имени тебе моем? Оно умрет как шум печальный…». А это уже про меня, Маруся. Поскольку знаю я, что наша встреча будет Вами сегодня же забыта.

– Навряд ли, – все еще хмурясь, искренне пообещала Маруся. – Такого уникума нескоро забудешь. Откуда у Вас сии литературные познания?

– Вы не смотрите что я продавцом работаю. Я и английскому, и русскому не по верхам обучался. Всего Шекспира на английском и в русских переводах прочитал, «Войну и мир» – в оригинале, и Пушкина штудировал.

– Раз уж Вы такой образованный, – окончательно оттаяла Маруся, – скажите мне на милость, правда ли, что турки всех русских женщин именуют Наташами?

– Как Вам сказать, Маруся, – замялся продавец Камиль, но под Марусиным испытующим взглядом сдался. – Правда. Это чистая правда.

– Но почему?! – с возмущением воскликнула Маруся. – Что это за фигня, позвольте поинтересоваться?! Что за обезличивание?!

– Но что же здесь плохого? – сделал попытку заступиться за соотечественников продавец Камиль. – Вспомните Наташу Ростову! Какой прелестный образ! Жену великого Пушкина тоже Наташей звали! Помните? «…передо мной явилась ты, как мимолетное виденье…»

– Ладно-ладно, – примирительно согласилась Маруся. – На том и остановимся. Кстати, стихи, которые Вы только что цитировали, извольте знать, посвящены девушке по имени Анна. А про жену свою, Наташу, Александр Сергеич писал: «Творец тебя мне ниспослал. Тебя, моя Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец…». Невнимательно Вы, молодой человек, Пушкина штудировали.

«Зелень неотесанная!» – беззлобно хмыкнула про себя Маруся, помахав продавцу на прощание.

Придя в отель, связалась она в скайпе с Алёной Николаевной, чтобы рассказать ей о своих околоименных проблемах.

– Ну Вы, Марусенька, даете! Элементарных вещей не знаете! – рассмеялась Алёна Николаевна. – Наташами, да будет Вам известно, турки легкодоступных женщин называют. Такова неприятная голая правда. Такое имя испоганили!

– Что же, выходит, я теперь на легкодоступную смахиваю?! – возмутилась Маруся.

– Ни в коем случае, Марусенька! Всё это – провокации. Проверочки в стиле Вашего незабвенного Тимура Валерьевича. Будьте осторожнее!

На следующий день в отеле Маруся встретила гида Эльшана.

Он еще рта не раскрыл после ответного Марусиного «здрасьте», как Маруся упреждающе сдвинула брови.

– Эээээ, Маруся? Не ошибся?

– Не ошиблись, – облегченно вздохнула Маруся и брови расправила.

– Красивое у Вас имя.

– Мне тоже нравится, – улыбнулась в ответ Маруся.

– Вы, Маруся, не обижайтесь, но мое любимое русское имя – совсем другое.

– Какое же? – полюбопытствовала Маруся.

– Наташа, – как-то по-особенному ласково, лелея каждый звук, произнес гид Эльшан. – Лучше этого имени быть не может! Жену мою так зовут. Прекраснее женщины в жизни не встречал! Кстати, жену русского поэта Пушкина так же звали? Не ошибаюсь?

– Так же, – с удовольствием подтвердила Маруся и подумала о том, что «прелести чистейший образец» таковой для нее навсегда останется, что бы про нее биографы не понаписали. – Многих выдающихся и просто красивых и хороших русских женщин так звали и зовут. Имя у Вашей жены – замечательное!

– Спасибо, Маруся, – с поклоном улыбнулся гид Эльшан. – Разрешите же мне все-таки напоить Вас чаем. Здесь, в отеле, не стоит опасаться оболванивания. Я Вам – вкусный турецкий чай, а Вы мне про себя и про имя свое расскажете.

Нетрудно догадаться, что на сей раз Маруся приглашение приняла. За чаем выслушала она трогательный рассказ гида о его женитьбе на прекрасной русской девушке Наташе, о счастливой семье и детях. А когда Маруся собралась прощаться, гид Эльшан ее остановил:

– Всё думал, рассказать Вам или воздержаться, – опустив глаза и поглаживая лысину, сказал он. А Маруся подалась вперед, выражая готовность выслушать откровения. – Однажды был я безумно влюблен в одну прехорошенькую русскую девушку. Ее, как и Вас, Марусей звали. Я на ней чуть было не женился. Стервой она оказалась редкостной, к тому же гулякой и обманщицей. Имя это я с тех пор не просто невзлюбил, но всякое его упоминание неизменно вызывало у меня аллергическую реакцию в виде зуда и высыпания на лысине, – гид поводил ладонью над проблемным местом. – И, к сожалению, прошу прощения, не только там.

Он замотал головой, словно пытаясь вытряхнуть из памяти конфузные воспоминания. А успокоившись, продолжил.

– Потому я чрезвычайно удивился, когда Вашими устами сказанное, имя это организм мой никак не потревожило. Что называется, отделался легким испугом. Прямо какое-то, скажу я Вам, волшебство! Выходит, Вы меня исцелили! С тех пор имя «Маруся» у меня неизменно с Вами ассоциируется. Не возражаете?

Как могла Маруся возражать?! Получалось, что данные ей однажды неординарные способности, хоть и неведомым ей образом, но совершенно правильно сработали. А значит, пенять на их бесконтрольность ей не следовало. Полагаю, ее волшебная интуиция над ними контроль имела. О других, менее доступных моему пониманию, силах судить, извиняйте, не берусь.

Вернувшись домой из отпуска, написала Маруся свое имя на чистом бумажном листе красиво-прекрасиво, по вдохновению сердечками, цветочными лепестками и цветными ленточками его обклеила и в кружевной конверт вложила. Порой извлекает она этот листочек из конверта и производит ритуал любования собственным именем.

Скажете, что за причуда такая? А вы попробуйте имя свое на листке красиво написать и им полюбоваться. Ощущения сей процесс рождает необыкновенные! Во всяком случае, так Маруся утверждает.

Честно-то признаться, я и сам попробовал. Мне понравилось.

Хотите – верьте, хотите – нет.

Из следующей рассказки вы узнаете, зачем Марусе понадобилась новая кулинарная книга