Читать книгу Композиция сердец - - Страница 9

Суббота началась с того, что моя любимая единственная драгоценная – цитируя ее – старшая сестра вломилась в мою квартиру в семь утра. Подняв маску для сна на лоб, я в полуживом состоянии добралась до двери.

– Белла, за что? – простонала я.

Она примирительно протянула мне большой картонный стакан кофе.

– Твой любимый, латте с карамельным сиропом.

– Не подлизывайся, – буркнула я. – Даже любимый кофе не служит извинением за недосып в свободную субботу. Это преступление против человечества.

– Просыпайся, соня, всю жизнь проспишь! – не согласилась она, гремя посудой на моей кухне. – А если мы не приедем к обеду, то матушка обидится еще и на нас.

– Обед, если ты забыла, это около двенадцати часов. А сейчас семь, повторяю, семь!

Белла высунулась из кухни со сковородкой наперевес.

– Ну надо же успеть тебя покормить, одеть, отвезти…

– Мне не пять лет, чтобы ты так носилась, – разозлилась я окончательно. – Мне не нравится, что ты подчиняешь мою жизнь своему расписанию.

Судя по спокойному мурчанию из-за стены, мой последний выпад никто не услышал. “Ну вот как на нее злиться”, – обреченно вздохнула я, чувствуя, как огонь злости притушился, словно кто-то перекрыл подачу топлива. Аппетитный аромат свежей выпечки достиг меня, окончательно примиряя с очередным пришествием Беллы.

– Ты с чем будешь блинчики? – крикнула она.

– Выбери на свой вкус, – ответила я, шаркая в ванную.

Изрядно взбодришись после умывания, я поправила сбившуюся пижаму, и вернулась на кухню. Сестрица крутилась там юлой, облаченная в передник. “Не знала, что у меня есть такой”, – с сомнением подумала я. Белла ловко переворачивала золотистые кружки на двух сковородках поочередно, укладывая готовые в стопку на широкое плоское блюдо.

– Горшочек, не вари, – ужаснулась я. – Если мы все это съедим, то сегодня отсюда никуда не выйдем.

– Брось, позавтракаем, а остальные быстренько нафаршируем, и в холодильник, – пожала она плечами. – Ты можешь сердиться, но ты в последнее время очень похудела. И судя по тому, что я знаю о тебе, ты физически забываешь себе готовить. А оставить труд своей старшей сестры тебе не позволит совесть, так что на пару дней я буду спокойна.

Я с кислой миной уселась за стол, зная, что она права.

Через три часа, когда мы успели поболтать ни о чем, позавтракать, сделать несколько начинок для блинов, раскритиковать гардероб друг друга, Белла доверила мне заказать такси. Наш родной дом притулился в центральном районе города, а обе наши личные квартиры – на другом берегу реки Самары. Общественный транспорт ходил достаточно часто, но также часто бывал переполнен: из-за строительства новых жилищных комплексов поток людей вырос кратно, и сеть попросту не успела под него подстроиться.

Такси мчало нас, позволяя полюбоваться городом, залитым яркими желтоватыми лучами. Отраженные от воды, покрытой легкой рябью, они наполняли сентябрьский воздух дополнительным теплом. Я приоткрыла окно, но едва нагнетаемый встречным движением ветерок не приносил никакого облегчения.

Машина остановилась с торца от знакомого дома, где прошло все наше детство. Белла на миг задумалась, и потянула меня в пекарню.

– С пустыми руками нехорошо, не подумали, – бросила она.

“Иначе не миновать нам осуждения мамы”, – добавила я про себя, согласно кивая. Выбрав набор эклеров и горячо любимые булочки с изюмом для отца, мы вышли наружу. Девятиэтажка уже успела немного потерять лоск новизны, которую мы застали. Особенно это бросалось в глаза на контрасте с подступившими к ней совсем близко двумя новостройками и цветастой детской площадкой.

– Да, вот такую бы нам в детстве, – точно прочитала мои мысли сестра. – Смотри, там целый корабль, подвесные лестницы, канаты, турники, горки – чего душа пожелает.

– Зато тот одинокий неказистый турник был наш, – вздохнула я. – Он превращался и в ворота, и в сетку, и в гору – стоило лишь дать волю фантазии.

– Если ты забыла, он чаще всего был инструментом для выбивания ковров, – рассмеялась она. – С которого нас нещадно гоняли соседки.

– Не без этого, – согласилась я. – Я к тому, что эта площадка красива, осознаю. Но ни для меня, ни для тебя, в ней нет ценности. У нас нет с ней эмоциональной связи, и поэтому она заранее проиграет тому дурацкому куску кривовато сваренного металла.

– Это же работает с людьми, – добавила Белла, посерьезнев. – Красивая обложка – это лишь малая часть, на самом деле ничтожно малая, когда речь идет о настоящих отношениях. Кому как не мне это знать.

Она замолчала, гипнотизируя крашенные детали взглядом. Казалось, будь в ее руках что-то тяжелое, и она бы разнесла все здесь в мелкие кусочки, яростно крича. Стена между нами в этот момент стала почти вещественной, и это неожиданно глубоко ранило меня. Мы могли проводить вместе много времени, ходить друг к другу домой, но узы сестринства, настоящего, сакрального доверия, были разрушены давным давно. Открыть друг другу душу и говорить обо всем, что болит и ранит, мы не могли.

Я прикоснулась к ладони Беллы, и она вздрогнула, точно приходя в себя. На прекрасном лице, которое мечтали заполучить себе все бренды косметики, возникла вежливая улыбка. Пальцы сжали в ответ, и не размыкая рук, мы пошли к подъезду.

Квартира родителей, классическая трешка пост-советской планировки, с крошечной кухней и почти одинаковыми комнатами, располагалась на втором этаже. Заливистая трель звонка раскатилась после легкого нажатия кнопки и никак не хотела затихать. Легкие шаги быстро приблизились, распахивая дверь настежь. Мама, облаченная в легкое летнее платье, не успела разменять и пятидесяти, и выглядела куда моложе, сохранив тонкую фигуру и копну волос, которую никак не брала седина.

– Девочки мои! – мать приложила к уголкам глаз платочек. – Ну наконец-то! Входите, входите скорее!

Я шагнула вперед, невольно ловя себя на мысли о том, как похожа закрывающаяся дверь на ловушку.

– Ой, что это вы купили, дорогие? – успела разглядеть мама. – Не стоило, что же вы тратитесь.

Было видно, что она очень довольна этим фактом, как свидетельством своего правильно выстроенного воспитания. Мы с Беллой переглянулись, и промолчали, пока она суетливо уносила сладости на кухню, предлагала нам тапочки и проверяла, хорошо ли лежат ее волосы.

– Алексей, дочери пришли! – с холодцой в голосе позвала она. – Проходите на кухню, дорогие, как раз обед подоспел. Только не забудьте помыть руки.

– Перед едой мойте руки, перед и зад, помним, мам, – закатила глаза сестра.

Мама нахмурилась, мгновенно превращаясь из родившей нас женщины в педагога русского языка и литературы, Эллу Вениаминовну Романовскую, в девичестве носившую фамилию Белль.

– Белла, что за недостойные просторечия. Тебе давно пора вычеркнуть подобные шуточки из своего лексикона! Разве ты не представляешь, как сильно речь влияет на восприятие твоего образа и тебя как личности? С таким отношением ты легко можешь лишиться выгодного контракта! – строго проговорила она. – Бери пример с Лиечки, у нее никогда не услышишь подобных грубостей.

Мне немедленно захотелось вычудить что-то неприятное и некультурное, например, шумно высморкаться в белую накрахмаленную скатерть.

– Значит, перед и зад можно не мыть, мам? – невинным тоном уточнила я, ретируясь в ванную.

Белла намыливала руки, беспрестанно хихикая, и тайком показала мне большой палец. Мама, застывшая от подобного демарша, обиженно поджала губы. К моему счастью, из комнаты появился отец, и она переключилась на больший конфликт.

– Алексей, – отрывисто произнесла она. – Вы почтили нас своим присутствием. Какая радость. Надеюсь, наш обед не помешает вашим планам.

– Не извольте сомневаться, сударыня. Взрослый мужчина вполне в состоянии сам определять, как ему распоряжаться своим временем.

От отца мы унаследовали рост выше среднего, а старшей достался и его оттенок глаз, мои были куда светлее. Его военная выправка бросалась в глаза даже в обычной домашней рубашке и джинсах. Последние несколько лет стали для него тяжелыми и болезненными, и он принял решение попрощаться с любимой профессией, осев дома. До того как сердце стало шалить, он служил в гражданской авиации.

В свое время он переживал из-за того, по каким путям отправились обе его дочери, считая наш выбор слишком спорным и ненадежным. Но стоит отдать ему должное, он не препятствовал. Мама часто упрекала его в излишней мягкости, что именно из-за его потакания мы оказались в своеобразной зоне турбулентности, из которой мало кто выбирается успешно. Она ждала, что мы пойдем по более известным ей тропам. Мне кажется, она до сих пор ждала этого.

– Действительно, с чего бы я ждала, что за тридцать лет брака со мной начнут считаться, – поджав губу произнесла мама. – Какая ерунда, право! Рассчитывать, что на нашу годовщину ты выберешь какое-то иное развлечение!

– Не надо было жечь мою записную книжку! Когда я планировал отдых, я не мог свериться с записями!

– Надо было помнить значимые даты наизусть!

– Я еду на неделю на рыбалку, с компанией друзей, – начал терять терпение отец. – Ты ненавидишь рыбалку. Зачем мне тебя мучить и заставлять ехать с нами? Объясни мне, что такого жуткого в том, что у меня есть интересы и планы, которые ты не разделяешь? Особенно с учетом, что они на тебя не влияют!

– Ведь ты сам решаешь, что может на меня влиять, а что не может! – бросила мама, входя в кухню.

Отец прорычал себе под нос: “Господи, да что же не так с этой безумной женщиной?”

Дождавшись, пока театр военных действий сместится за накрытый стол, мы с сестрой заняли свободные места друг напротив друга. Мама водрузила в самый центр большую фарфоровую супницу, распахивая крышку жестом фокусника. Вырвавшийся изнутри ароматный пар призывал поскорее познакомиться с блюдом. Она прекрасно готовила и знала об этом, именно ее талант к кулинарии и достался Белле. Там где они на глазок, создавали шедевр мне не помогали ни четкие действия, ни уроки, ни взвешивание с точностью до десятых долей грамма. Я умудрялась превращать самые лучшие продукты в несъедобные головешки или какое-то месиво легко и непринужденно. Какое-то время я боролась с этим, особенно в очередной раз угостившись маминым сырным супом с гренками, но теперь сдалась.

Поверхность пышущего жаром шедевра – того самого сырного – немного поблескивала. Мама разложила равные порции всем присутствующим, вручив тарелки сначала нам с сестрой, и лишь после отцу. Мы с Беллой переглянулись – дурной знак. При традиционных выяснениях отношений этот порядок не нарушался, а значит обострение приобрело куда большую глубину. Пожелав друг другу приятного аппетита, мы приступили к еде под внимательным взглядом матери. Разговоры во время приемов пищи у нас были под запретом, лишь к моменту подачи десерта считалось уместным завести легкую беседу.

Несмотря на гуляющую по улицам жару, горячая пища на ура исчезала из посуды, отчего лицо создательницы шедевра смягчилось. Но не успели мы перевести дух, на столе оказалось второе – запеченная курица с овощами – и отказаться от нее мы тоже не смогли. Хотя под конец я откинулась на спинку стула, едва не застонав от чувства перенасыщения. Тарелки исчезли в недрах посудомойки, а их место на белой скатерти заняли чайные пары и красиво выложенные на тарелки десерты, предусмотрительно захваченные нами. В телефоне завибрировал телефон, я тихонько вытащила его под скатертью, читая сообщение сестры.

“Будем пробовать их мирить? Кажется, они в этот раз перегибают”

Сдвинув телефон подальше, незаметно набрала ответ.

“Надо пробовать. Общий враг?”

Сестра недобро усмехнулась.

“Общие враги”.

– Мама, папа, я хотела вам сообщить, что приняла решение не покидать университет, и посвятить свою жизнь творчеству и развитию своей экспертности, – глубоко вздохнув произнесла я.

Ложки родителей синхронно зазвенели, упав в чашки. Расширенными глазами они смотрели на меня.

– Дочка, я понимаю, что у тебя есть большая цель, ты много лет стараешься стать лучшей, – проговорил отец. – Но ты уверена, что ради этого стоит отказаться от всей остальной жизни, не заводить семью?

Белла резко поставила свою чашку, заставив блюдце жалобно дзынькнуть.

– Понимаю тебя, сестра, – твердо заявила она. – И могу сказать, что целиком разделяю и одобряю твою позицию. И раз уж мы вскрываем карты, то могу заявить то же самое: я планирую посвятить свою жизнь профессии.

На лицах родителей отразилось одинаковое выражение растерянности.

– Но, дорогая моя, век модельной работы недолог, – выдавила мама. – Тебе уже исполнилось двадцать пять, и стоило бы подумать о вариантах…Заняться чем-то более полезным.

Взгляд сестры стал по-настоящему колючим, и я поежилась. Мама наступила на ее больную мозоль, и от души.

– Значит, я недостаточно амбициозную цель ставлю, в отличие от Лии? Или работаю меньше? Не стараюсь стать лучшей? – опасно спокойным голосом проговорила она. – Спасибо, обесценивание от вас особенно греет мое сердце.

Она поднялась из-за стола, быстро выходя в коридор. К моменту, когда я выскочила следом, она успела обуться и взять сумку. Выпорхнув, мама смотрела на нее, явно не находя правильных слов. Отец положил ей ладонь на плечо, и я поняла, что план уже с блеском сработал. Вот только принес неожиданный эффект.

– Белла, ты неправильно поняла слова мамы, – осторожно произнес папа. – Мы просто беспокоимся о том, что будет, когда ты завершишь работать на показах и фотосессиях. Пойдем, доедим, обсудим спокойно…

– Благодарю, но я не желаю слушать ваше мнение о том, на что я трачу жизнь, как вы считаете, – глаза сестры сверкнули. – Я уже сыта по горло.

Хлопнув дверью, она покинула квартиру.