Читать книгу Моя безупречная жизнь - - Страница 4

Не забыть Навсегда.

Мое первое воспоминание о Люс Эррера – эти слова, написанные маркером на тыльной стороне ее руки. Их было хорошо видно с моего места несколькими рядами дальше, так же как и облупившийся лак на ее ногтях и серебряный кафф на ухе.

Это был первый день в девятом классе, и среди моих одноклассников уже ходили разговоры о новенькой, которая перешла из частной школы в часе езды от нашей. Якобы ее оттуда выгнали, и никто не знает почему. Ее отец был нашим новым учителем истории.

Помню, как она положила книжку в мягкой обложке на учебник и читала ее, делая вид, будто не замечает, что все на нее смотрят. Как она оглянулась на меня и ни с того ни с сего закатила глаза, услышав, что я рассказываю друзьям о своих летних каникулах. Как в тот момент комната вдруг словно сжалась вокруг меня, а шея и грудь залились краской.

Я тогда еще была популярна, ко мне прислушивались, мечтали засветиться рядом со мной. Казалось бы, какое мне до нее дело? Абсолютно никакого, твердила я самой себе весь урок, пытаясь слушать учителя, но мое внимание упорно переключалось на ее книжку, на черный лак на ногтях, на слова, написанные на руке.

Что они означали? Меня бесило собственное желание узнать. Это была такая тупая попытка привлечь к себе внимание. И все же. Я пялилась на ее шею, туда, где тонкая золотая цепочка пряталась под воротник. В Люс была тайна.

Когда урок закончился, я сложила тетради в сумку и вышла в коридор следом за ней.

– Эй, – окликнула я ее нарочито громко, чтобы она услышала.

Люс обернулась с неожиданно уверенным видом.

На лице любой другой девушки слишком яркая подводка в сочетании с крупными чертами выглядела бы вульгарно, но на ней такой макияж смотрелся органично. От Люс словно исходил внутренний свет, и я была не в силах отвести от нее взгляда.

– Почему ты закатила глаза, когда обернулась ко мне в классе?

Она разглядывала меня с легкой насмешкой и любопытством.

– Потому что знала, что ты хвастаешься.

– Я разговаривала со своими друзьями.

Она снова закатила глаза:

– Окей.

– Может, не стоит подслушивать чужие разговоры?

– Ой, да ладно, ты практически умоляла присутствующих в классе обратить на тебя внимание.

– А ты нет? – спросила я. – Демонстративно читала книжку, чтобы все видели – происходящее вокруг тебя не интересует. Написала какую-то бредовую фразу на руке и только и ждешь, когда тебя спросят, что она значит.

Она вздернула бровь:

– То есть тебе самой не терпится узнать?

Я не могла понять, бесит ли меня она сама или то, что у нее получается видеть меня насквозь. А может, ни то ни другое, может, во мне взыграло любопытство.

– Конечно.

На ее лице промелькнуло удивление. Она вызывающе склонила голову набок:

– А ты угадай.

– Слова из песни.

– Нет.

– Тогда из книги.

– Ближе.

– Экзистенциальные стихи?

– Дальше.

– Клятва мести.

Люс расхохоталась – громко и с удовольствием, и в этот момент я едва не забыла, что она мне не нравится.

– Нет.

– Тогда просто скажи.

Дальше по коридору открылась дверь – и вышел новый учитель истории. Ее отец.

– Мне пора, – сказала она. – Боюсь, тебе придется жить в неведении.

– Так нечестно, – крикнула я ей вслед.

Люс вскинула руки над головой, давая понять, что с этим ничего не поделаешь.

– Увидимся, Хана, – сказала она, хотя я не называла ей свое имя.

На следующий день Люс сидела в классе на том же самом месте, читала книгу и даже глазом не повела, когда я прошла мимо. Однако, устроившись рядом с друзьями, я заметила, на ее руке новую надпись: «Библиотека. 80.92. БД».

Сообщение явно предназначалось мне. Я переписала его в тетрадь.

После урока я сказала друзьям, что мне надо еще позаниматься, и отправилась в библиотеку. Обшарив все полки, я наконец нашла выцветшую розовую обложку с мятым корешком – «Навсегда», Джуди Блум.

Я вспомнила надпись на руке: «Не забыть Навсегда», и до меня дошло, что это было просто напоминание сдать книжку в библиотеку.

Такой я раньше не читала. Читательница из меня была так себе, а если совсем уж честно, то вообще никакая, но я старалась об этом не распространяться. Однако эту книгу я взяла домой и проглотила за один вечер.

В следующую пятницу, когда мы снова оказались в одном с Люс классе, я, проходя мимо ее парты, бросила записку: «Хадсли-холл, мужской туалет, 15:30». Там ей предстояло обнаружить двух старшеклассников, устроивших небольшой выездной магазин на спортивных матах. У них можно было купить конфеты и снеки, которых не найти в торговых автоматах, а также энергетические напитки, старые порножурналы и прочую запрещенку – ассортимент менялся каждую неделю. Мы с друзьями любили забегать туда между уроками за шоколадной соломкой.

В понедельник она на ходу незаметно положила мне на парту большой конверт из коричневой бумаги. Заглянув внутрь, я покраснела. Это был старый «Плейбой» из «туалетного магазина». Надпись на ее руке сообщала: «С. 65».

Дождавшись окончания урока, я торопливо пролистала журнал, убеждая себя, что меня совершенно не интересуют размещенные в нем фотографии. Шестьдесят пятая страница находилась на правой стороне центрального разворота: глянцевая брюнетка выгнула брови и вытянула губы трубочкой. На ее груди было написано ручкой: «It’s Blitz! (сделай звук погромче)». Телефон подсказал мне, что так называется музыкальный альбом группы Yeah Yeah Yeahs. Ночью я заперлась в своей комнате, надела наушники и выкрутила громкость на максимум. Это было все равно что слушать звук чистого электричества, удар по черепной коробке. Я завалилась на кровать и принялась листать «Плейбой», разглядывая гладкие, обтекаемые формы под барабанный грохот, отбивающий последние мозги.

В следующей записке я оставила свой адрес.

Отец Люс подвез ее к нам в эти же выходные. Я следила из окна своей комнаты, как их машина заезжает в ворота, и страшно волновалась. Люс была крутой, и никто в школе Святого Франциска не мог с ней сравниться. Она разбиралась в музыке и книгах, о которых я никогда даже не слышала, и была безразлична к богатству и власти – мерилу успеха, по мнению большинства. А вдруг ей не понравится мой дом и она посчитает обстановку слишком помпезной? Вдруг она подумает, что моя комната – слишком детская, постельное белье – слишком оборчатое, а моя полка с коллекционными куклами, которых мне дарила мама на протяжении многих лет, вызовет у нее недоумение?

Я поправила стопку книг на прикроватной тумбочке. Обычно они там не лежали, но в последний момент, желая выглядеть ну очень культурной, я прихватила несколько штук у папы из кабинета и пристроила возле кровати.

Прежде чем позвонить, Люс остановилась на дорожке перед входом и посмотрела на дом. На ее лице отразился слабый намек на испуг, и мне стало легче. Наверное, она тоже волнуется.

– Милое местечко, – пробормотала Люс, когда я открыла дверь.

В первое мгновение мне показалось, что она ехидничает, но это было искренне.

– Спасибо, – ответила я и смущенно замялась, не зная, что делать дальше.

Обычно, когда приходили друзья, мы выгребали из буфета все снеки и отправлялись в гостиную. Включали телевизор, болтали и сплетничали, развалившись на диванах. Но Люс не была похожа на человека, которому интересно смотреть, как препираются на телеэкране звезды второстепенной величины.

– Хочешь пить или чего-нибудь пожевать? – спросила я. – У нас есть содовая, чай со льдом, минералка, чипсы, соус сальса, шоколадные крендельки, сыр с крекерами, сушеное манго…

Слова вылетали с бешеной скоростью, выдавая волнение. Люс внимательно посмотрела на меня, она, конечно, все поняла, и при мысли об этом я почувствовала, как горит мое лицо. Так странно, мне никогда не была свойственна застенчивость. Я выдохнула.

– Уф, ну я сейчас прямо как мама.

Люс рассмеялась:

– Было бы неплохо, если бы каждый раз, когда я вхожу в дом, моя мама в качестве приветствия оглашала мне список снеков из нашего буфета.

– Ну, меня так тоже не встречают, – сказала я, показывая Люс дорогу на кухню. – Только гостей. Я, в свою очередь, слышу лишь: «Где ты была, почему так поздно, что это на тебе надето, что у тебя с волосами, почему не отвечаешь на телефон…»

– Лучшие хиты всех времен, – подхватила Люс, – а также бонусные треки «Ты сделала уроки?» и «Накрой на стол».

– И ремиксы «У меня горы нестираного» и «У тебя в комнате есть грязные тарелки?», – добавила я.

– Ты не боишься здесь заблудиться? – спросила Люс.

– У себя дома? Нет. Не такой уж у нас большой дом, тебе не кажется?

Люс посмотрела на меня так, как будто ответ был очевиден.

– Огромный, – сказала она, взяв с журнального столика глиняную фигурку.

Я замерла:

– О господи, ты дотронулась до нее?!

Люс торопливо поставила фигурку на место.

– Что, она очень дорогая?

– Это же подлинная скульптура Форне, тысяча девятьсот двенадцатого года.

Люс побледнела.

– А кто такой Форне?

– Ты что, никогда о нем не слышала? – Я выждала секунду, заставив ее хорошенько понервничать. – Я пошутила. Это вроде как собака. Я ее слепила, когда мне было восемь лет.

Она схватила ручку и швырнула в меня:

– Ну ты мерзавка!!!

– Как и ты!

Люс засмеялась.

– Знаю. – Она с интересом осмотрела фигурку. – На собаку вообще не похоже.

– Я никогда не планировала стать скульптором.

В гостиной пылесосила наша домработница Джини, поэтому, прихватив снеки, мы с Люс направились в мою комнату.

Я следила за тем, как она рассматривает покрывало в розочках, коллекцию кукол, постер с картиной Джорджии О’Кифф[1] над кроватью. Глядя на комнату глазами Люс, я вдруг ощутила неловкость от того, какое там все девчачье, но, к моему облегчению, она улыбнулась.

– В детстве мне всегда хотелось такую куклу, – сказала Люс. – Я вечно разглядывала их в витрине со всеми этими аксессуарами и думала, какая больше всего похожа на меня.

– Я тоже, – сказала я. – Сейчас у них в коллекции появилась одна кукла с восточной внешностью, но у меня ее нет. А тогда самой похожей казалась Мелани с каштановыми волосами.

– Я тоже считала, что она похожа на меня больше остальных, – кивнула Люс.

Мы с интересом уставились друг на друга. Мелани, ни капли не похожая ни на Люс, ни на меня, неожиданно объединила нас.

– Мелани, – проговорила Люс, – кукла неопределенного происхождения – она может быть и кубинкой, и китаянкой, и представительницей любой другой национальности, какой ты только пожелаешь.

Мы обе усмехнулись, затем взгляд Люс упал на стопку книг у меня на тумбочке.

– Маркес? – Это произвело на нее впечатление.

Я поспешно пробежала глазами по корешкам. Люс имела в виду «Любовь во время чумы». Мои щеки снова залились краской. Я кивнула, надеясь, что она не станет расспрашивать меня о книге.

– И как тебе? – спросила Люс.

– Э, я только начала, так что еще не врубилась, что к чему. Но мне пока нравится. А ты читала?

– Летом, – ответила она. – Хорошо написано.

– Очень, – согласилась я, делая вид, что знаю, о чем говорю.

– А что ты думаешь о Флорентино? – спросила она.

– Он… довольно интересный. – Это было все, что мне удалось из себя выдавить.

– Да? Мне он сначала показался чересчур навязчивым.

Я сглотнула. Похоже, Люс не собиралась менять тему. Пришла пора сказать правду.

– Честно говоря, я ничего из этого не прочитала, – поделилась я. – В смысле я начинала и бросала.

Заменила большую ложь маленькой. Просто мне было слишком стыдно признаться в том, что все эти книги на тумбочке – не мои, а сама я в жизни почти ничего не читала, кроме журналов.

Я думала, Люс посмотрит на меня с усмешкой и жалостью, но вместо этого она облегченно вздохнула:

– Я тоже. Знаешь, как бывает, когда перечитываешь одну и ту же строку много раз и все равно не улавливаешь сути. Вот и у меня так же. То есть я дочитала «Любовь во время чумы» до конца, но с огромным трудом. Наверное, мне еще рано браться за такое, стоит попробовать снова через несколько лет. А «Историю любви» ты читала? – спросила она. – Если хочется чего-то романтичного и трогательного, это самая подходящая книга.

– Обожаю трогательные истории, – сказала я.

Она рассмеялась.

– Нет, правда, возьми почитать.

– Возьму, – искренне ответила я.

Люс плюхнулась на мою кровать и откинулась на гору плюшевых подушек.

– Я всегда удивлялась, зачем людям столько декоративных подушек, и вот теперь наконец поняла. Это так классно.

– Чаще всего они мешают, – сказала я, усевшись на другом конце кровати и поджав под себя ноги.

– А куда ты их деваешь, когда ложишься спать?

– Скидываю на пол. Особенно мне нравится это делать, когда я злюсь.

Люс провела рукой по бархатной поверхности подушки.

– Ну, рассказывай.

– О чем?

– О школе Святого Франциска. Что там за народ. Какие учителя. Что надо знать?

Я устроилась поудобнее на подушке для чтения. Всегда обожала давать советы.

– У каждого есть свой педагог-наставник, все пользуются семейными связями, подслушивают и подсматривают друг за другом, так что всегда надо думать, что говоришь. Не оставляй без присмотра учебники, особенно во время экзаменов: в любой момент они могут бесследно исчезнуть, и ты не сможешь заниматься и готовиться. Всегда веди себя так, как будто тебя фотографируют и завтра утром эти снимки появятся в газетах, – потому что так оно и есть на самом деле. Никогда не ешь начос в столовой и не откровенничай в переписках, сплетничай только при личной встрече, чтобы не осталось никаких доказательств. Во всем остальном – школа как школа.

Люс задумчиво крутила цепочку на шее.

– А что ты слышала обо мне?

– Твой папа – учитель. Ты перешла сюда из школы Святых Невинных. Тебя исключили. – Я посмотрела на нее, ожидая реакции, но по ее лицу нельзя было ничего понять. – Это правда?

Люс вздохнула:

– Мне не хотелось никому говорить, но это правда: мой папа – учитель.

Я закатила глаза:

– Да я не про то!

– А ты как думаешь?

Я думала, что она старается делать вид, будто ей на все плевать, хотя на самом деле это далеко не так.

– Вряд ли тебя исключили. Скорее всего, ты перешла по самой простой и скучной причине. Может, твой папа получил здесь работу, а ты не особо любила прошлую школу и решила перейти вместе с ним. Но кто-то уже пустил слух, и ты не стала ничего объяснять, потому что тебе нравится шокировать окружающих. – Я снова посмотрела на Люс, пытаясь понять, угадала или нет, но ее лицо оставалось непроницаемым. – Я тебя не осуждаю, – добавила я. – Сама на твоем месте поступила бы так же. Это вроде защитной реакции.

– Ты ошибаешься. – Люс пожала плечами. – Меня исключили.

Я растерянно помолчала, не понимая, говорит ли она правду.

– А за что?

Люс замялась.

– Мне запретили рассказывать.

Кто запретил?

Люс выдернула нитку из подушки. Похоже, случай серьезный, раз ей велели молчать, хотя мне трудно было представить, что Люс совершила один из тех поступков, которые сразу приходят на ум.

– Я только могу сказать, – проговорила она, – что это из-за парня. Но не в том смысле, в каком ты подумала.