Читать книгу Предать свою душу огласке - - Страница 7

На Новый год, это была встреча 1989-го, любимого отпустили в увольнительную, и он приехал вместе со своими родителями к моим родителям. Мы были вместе. В ночь открылась метель, дороги занесло, его родителям не удалось отвезти его в часть к назначенному времени. Я тогда придумала для него оправдание. Предложила изложить военному руководству такую версию, что будто под утро матери стало плохо, гости к этому времени разъехались, дома больше никого не было, и ему пришлось вызывать скорую. Руководство поддержало его выбор в пользу матери, а не в пользу прибытия в часть во время, и даже дали ещё один день увольнительной.

Спустя некоторое время я узнала, что беременна. Очень испугалась. Пришла к нему в часть, вызвала на проходную и, глядя любимому человеку в глаза, сказала, что у нас будет ребенок. Оказалось, что это было неожиданностью не только для меня, но и для него, ведь он старался быть осторожным. Позже он рассказывал, как его друг над ним смеялся, мол, как же ты, медик, допустил нежелательную беременность. Сквозь скрываемый стресс, любимый все же меня поддержал, и сказал, что мы поженимся. Была даже намечена дата регистрации – 8 марта. Несмотря на то, что история нашей любви была достойна описания в романе, и, несмотря на его обещание жениться, в душе у меня поселилось какое-то нехорошее чувство тревоги. Вскоре причина этого чувства вышла наружу – после разговора с родителями, он мне объявил, что с женитьбой надо подождать. В те времена беременность до брака была страшнейшим позором. Я начала взывать к его чувствам, винить в слабости, пыталась объяснить, как мне будет тяжело перед родителями, подругами, и просто перед окружающими. Но он, выслушав мои причитания, сказал всего лишь два слова «прости, прощай». Я просто не могла в это поверить. Мне казалось, что это ужасный сон, что ещё немного, и я проснусь, и опять почувствую его заботу, его нежность, его мужское плечо. Однако время шло, а плечо мне подставить больше было некому. Отчаявшись, я решилась на последний шаг – собрала его письма ко мне, наполненные словами любви, его сувенирчики и принесла ему в часть, в надежде услышать его извинения за слабость. Но проснуться от кошмара не удалось – взяв собранный пакет, решения своего любимый не поменял и, молча, ушел в часть.

Что со мной тогда творилось, тяжело вспоминать до сих пор. Как сказать родителям, что про меня скажут знакомые, как я предстану с животом перед преподавателями??? Единственным выходом для меня я видела только смерть. Пережить перевоплощение из правильной девочки в девицу, позволившую себе секс до свадьбы, было невыносимо. Я решила сброситься с крыши общежития. Выбирала момент. Написала прощальное письмо родителям, просила меня непутевую простить. Помешал суициду случайный приезд в общежитие моего папы. Не знаю почему, но он как будто что-то почувствовал. Папа приехал в общежитие, думал, что я в комнате, но дверь была заперта. Дело даже дошло до того, что он потребовал от коменданта взломать дверь, и её взломали, но в комнате никого не оказалось. Папа потом так и не объяснил мне причину, по которой он решился вскрыть дверь. Когда я вернулась, дверь уже чинили. После этого происшествия прощальное письмо я порвала и решила во всем признаться родителям. Когда приехала домой, была только мама, я ей все сказала. Началась истерика, упреки, она кричала, как теперь сказать отцу и вообще как жить дальше? На душе у меня была тьма, я зажалась в своей комнате и молила послать мне мгновенную смерть. Вечером отец пришел с работы, мама решила рассказать ему все сама. Я их разговора не слышала, но он после этого подошел ко мне, и, ничего не сказав, просто погладил по голове. Даже сейчас, спустя 35 лет, я не могу писать об этом без кома в груди и слез на глазах. На следующий день, мама удивленно рассказывала мне, что отец как будто обрадовался моей беременности. Не знаю почему, говорила она, может он боялся, что ты вообще забеременеть не сможешь, ведь ты уже так давно встречаешься с этим парнем. Однако не помню как, но мы пришли к решению делать аборт. Папа договорился с врачом из больницы соседней деревни, и дал нам с мамой машину с водителем. В больнице оформили необходимые документы, переодели меня в больничное, проделали необходимые подготовительные манипуляции для такого рода вмешательства в организм женщины. Все было как в тумане. Осознание происходящего пришло уже на гинекологическом кресле, когда мне на лицо стали надевать маску для наркоза. Я запротестовала, сказала, ничего не надо делать, я буду рожать, сползла с кресла и вышла из операционной. Не помню реакцию мамы, но мы вернулись домой в том же составе, в каком уезжали.

Чтобы мне было легче объяснить беременность в институте, родители купили мне обручальное кольцо, и я особо любопытным говорила, что вышла замуж. Конечно, были вопросы, а где же свадьба, а почему не поменялась моя фамилия, я выкручивалась, как могла. На выпускных экзаменах уже был заметен небольшой живот. Одним из предметов на государственных испытаниях был математический анализ – самый сложный для большинства студентов. У меня с математическим анализом была особая история – свою первую в жизни тройку на экзамене я получила в первую институтскую сессию именно по этому предмету. Причем на предыдущем экзамене по алгебре и теории чисел у меня была пятерка. Мне просто не повезло – я выучила все темы математического анализа кроме двух, пропустила лекции по ним, и именно одна из этих тем мне попалась в билете. Когда преподаватель, ставя мне в зачетку тройку, увидел предыдущую пятерку, удивился и решил дать еще один шанс, но мне опять не повезло – дополнительным вопросом попалась вторая тема, которую я пропустила и знала только вскользь. А на «госах» мне удалось блеснуть – я отвечала бойко и грамотно. Увидев мою беременность, кто-то предложил прервать меня и поставить пятерку, потому что уровень подготовки был уже понятен. Но другой член комиссии попросил подождать и дать ему насладится прекрасным знанием мной темы, слышать это было очень приятно. Все государственные экзамены института я сдала на пятерки.

Летом 1989 года учеба в институте осталась позади, и я в спешке уехала в деревню к родителям. Я лишила себя выпускного бала, мне было не до веселья. Я ничего не объяснила и не оставила контактов своим однокурсникам. Меня в их жизни после последнего экзамена просто не стало. Даже диплом свой я забрала много времени спустя, можно сказать, приехав в институт украдкой.

Обо всем происходящем со мной знала только моя близкая подруга по комнате в общежитии. В комнате мы жили вчетвером. Две девчонки были мои однокурсницы, а третья на два курса младше нас училась. Мы все были очень дружные. За почти три года совместного проживания конфликтов не было от слова совсем. Первой из нас вышла замуж та самая одаренная студентка, она забеременела тоже вне брака, но ее переживаний по этому поводу я не помню, тем более, они быстро расписались, и так как ее муж тоже был нашим однокурсником, стали жить в семейном общежитии. Вторая однокурсница вышла замуж тоже за однокурсника, я была у них на свадьбе свидетельницей. С ними со всеми я, к сожалению, перестала общаться сразу по окончании учебы, потому что мне было больно им признаваться в том, что тот человек, которого я на их глазах боготворила, так подло со мной поступил. А с третьей подружкой мы дружим до сих пор. Несмотря на то, что в детстве я обожглась на душевной подруге, и считала, что в душу пускать опасно, я снова поверила, потому что она очень приятный и надежный человек, с ней всегда легко. Живет она от меня далеко, общаемся мы редко, и, как правило, только тогда, когда на душе скверно. Но тогда даже с ней мне было невыносимо больно обсуждать предательство любимого человека.

Из родительского дома я не выхода совсем, в сад и тот не выходила, мне было очень стыдно перед соседями. Без дела не сидела. Родители купили швейную машинку, много всяких тканей, и я строчила целыми днями пеленки, шила распашонки, ползунки, шапочки. Раньше в магазинах было сложно что-то купить, поэтому даже наряд на выписку из роддома для новорожденной я сшила сама, от чепчика до пододеяльника с кружевами и несложной вышивкой.

В тот период времени по телевизору свои чудеса исцеления на расстоянии демонстрировал Кашпировский. Я сидела перед экраном телевизора и умоляла свой организм рассосать мою беременность. Показываться врачу и вставать на учет по беременности отказывалась категорически. Первый раз с мамой поехали к гинекологу, только когда надо было оформлять декретные (тогда я не понимала что это, но все же подчинилась её давлению).

Родителям было больно видеть мои переживания, наверное, поэтому, мама даже предложила оставить ребенка в роддоме, но я наотрез отказалась. Было и наоборот, подбадривание – мама, увидев в журнале картинку с беременной женщиной и мужем рядом с ней, сказала, что в следующую беременность твой любимый тоже будет рядом и будет тебя поддерживать. Я на эти бредни злилась, ведь мне надо было пережить предательство того, кому верила, и который загнал меня в такую ситуацию, в которой я больше всего на свете боялась оказаться.

Позже, когда мне было уже не так психологически больно (хотя больно даже спустя десятилетия), мама рассказывала, что мою беременность вне брака обсуждали все их знакомые, вплоть до руководителей хозяйств со всего района. Винили и меня, наверное, но больше всего осуждали протест матери моего будущего мужа. Не понимали, как она могла так поступить, ведь сын на ее глазах очень долго со мной встречался. Более того, наши родители дружили. Кроме этого она сама предлагала мне поддержать его, когда он уезжал к репетитору, и когда был «на помидорах» (мы вместе возили ему теплые вещи), и когда ездили на присягу. В общем, людская молва перемывала нам «кости» громко и долго. Мать его оправдывалась лишь тем, что сыну надо получить образование, а потом хоть с помойки пусть жену приведет, а отец занял позицию «моя хата с краю, ничего не знаю». Вот так жестоко по мне «проехали».

В то лето, когда я от стыда пряталась от людей в стенах родительского дома, будущего отца моей дочки (он пока ещё служил в рядах Армии) положили с язвой двенадцатиперстной кишки в военный госпиталь. К несчастью, там старшей медсестрой работала мамина тетя, и которая с болью в сердце видела, что будущий папаша совсем не скучал, к нему частенько приходила симпатичная девчонка, и даже приносила ему цветочки.

Мама пыталась мне помочь разными способами, и даже не совсем корректными – по деревне она пустила слух, что своему будущему зятю они с отцом подарят новую машину «Волгу». За это мне пришлось расплачиваться душевной болью – друг будущего мужа потом несколько лет над нами глумился, называя эту манипуляцию попыткой купить зятя.

Спустя много лет, выносив уже вторую беременность, которую муж просто навязал мне, я молила Бога простить меня за то, что мне не довелось быть счастливой ни в одной своей беременности. Я и сейчас вымаливаю прощения у своих дочек, что так не хотела их рождения. Считаю, что это самый страшный грех, который я совершила в жизни, и который не хотела бы искупить их потерей. Пусть что угодно, лишь бы они были живы, здоровы и счастливы.

Итак, 24 сентября 1989 года у нас родилась дочка. В палате девчонки хвастались своими мужьями, рассказывали, как те перенесли их роды, а мне сказать было нечего, я молчала и скрывала отсутствие у меня мужа. Потом, правда, новоиспеченный отец появился под окнами, привлекая к себе внимание всего роддома.

Раньше мне казалось, что все яркие, неординарные поступки он совершает ради меня, ради любви, и только теперь я вижу, что это все – для себя. Он получает громадное удовольствие, находясь в центре внимания. Отсюда и показная любезность на людях, и желание построить что-то новое, и обязательно запустить самый грандиозный салют в небо. А вот сделать какие-то текущие дела для него в тягость, ему это не интересно, ведь результат не такой сногсшибательный. Примечательно, что когда ему нужно было, к примеру, навести порядок в гараже, он просил меня побыть с ним рядом – без зрителей ему просто не интересно, а я, наивная, раньше думала, что это из-за любви.

Так вот в роддоме молодой отец снова начал осыпать меня вниманием. Несмотря на то, что нахождение цветов рядом с новорожденными запрещено, он уговорил медсестер передать мне в палату огромный букет цветов. Главное, чтобы мне букет хотя бы показали, а потом можно и выбросить – только теперь я представляю, как он гордился собой тогда. Мне же, психологически слепой, все виделось как проявление чувств ко мне и нашей дочке. На выписку из роддома любимый приехать не побоялся. Мои родители встретили его как воспитанные люди, не показали даже виду, были с ним предельно вежливыми, несмотря на то, что им пришлось пережить по его вине. Когда мы приехали из роддома домой, мой папа вывел молодого отца на улицу для серьезного разговора. Позже я узнала, что папа поставил перед ним условие, или ты официально признаешь ребенка и регистрируешь брак, или чтобы его больше рядом с моей дочерью и внучкой он не видел. Я же снова обрела счастье, и даже отказала своим родителям назвать их внучку так, как хотели они, настояв на имени, предложенном моим любимым.