Читать книгу Русский караван. Повесть - - Страница 2

Так напевает модифицированный вариант бардовской песни мой добрый товарищ Георгий Рыжков, начиная вспоминать о казахской Одиссее.

И снова мысли несутся в то необычное время, почти 45 лет назад, в те неведомые края, где прошел Наш Караван.

При военной аттестации оценивается, способен ли военнослужащий действовать индивидуально, или в составе группы, или универсально (так и так).

Образ Русского Каравана начинает складываться, когда вспоминаешь Ю. Гагарина, бороздившего Космос, А. Леонова, на двенадцать минут вышедшего в Космос и с трудом возвратившегося на корабль, Ф. Конюхова, проплывшего кругосветку в одиночку, красноармейца Сухова из «Белого солнца…», идущего по пустыне; моего друга В. Бочарова, каждое утро шагавшего в пургу или жару на свой объект СПД, или каждого из тех, кто прочертил свой след, работая в Бет-Пак-Дале.

Караван «по Далю» – это сборище путников в азиатских степях.

В русском же караване, бывает один идет на задание и караванит за отсутствующих путников.

В 1958 г. почти пятая часть выпускников Киевского Высшего инженерного радиотехнического училища компактно перебралась восточнее Альма Матер на три часовых пояса. Сары-Шаган, звучит тревожно… «Шагане, ты моя, Шагане, потому что я с Севера что ли?..» – начинают звенеть строчки персидских мотивов С. Есенина.

Последний раз нас временно собрали вместе на 14-ой площадке у Балхаша, и мы, молодые, обалдевшие от резкой смены окружающей среды, ждали распределения.

Юра Колябин повесил двустволку на парадный ремень и предвкушал охоту, когда «нас всех разберут на части (по войсковым частям) и мы перестанем ему мешать».

Все хорохорились, бодрились, но хотели понять свое место по работе и место службы. Кто-то у берега Балхаша сделал из камней могилу и сбил деревянный крест – вроде топографического знака нашей общины.

Нас, десять человек из КВИРТУ, комиссия распределила на площадку №1. Радиолокатор точного наведения. Что же еще надо – прямо по специальности: инженеры по радиолокации.

Выходи строиться! Стоят двенадцать бензовозов, полных горючки, – колонна на первую площадь. Места рядом с водителем – для господ лейтенантов. Прощай, Балхаш, с подмерзшим берегом, с вмерзшими в лед сучьями и какой-то желто-зеленой травой.

Сколько до первой? 130—140 км, если не заплутаем. Новые машины тропят дорогу – это особенно важно на холмах; остальные по накатанному следу с трудом одолевают очередную гору. Снег толщиной 10—15 см, солнце не греет, за дверью кабины минус 10 градусов по Цельсию.

Романтично: первое путешествие по Азии. Вот уже два часа едем, сделали пару остановок, во время которых водители собирались, учиняли симпозиум. Очередная гора впечатляет: она выше других холмов. Мы – вторые. Первый бензовоз, кряхтя, забрался наверх, и водитель оттуда машет рукой – можно ехать! Теперь взбираемся мы. Прошли 80% пути, мотор заливается, а колеса встали. Водитель кричит: «Товарищ лейтенант, сейчас задом поедем вниз, открывайте дверь и прыгайте!» Хорошо. Дверь открыл, но прыгать будем вместе.

Ситуацию внизу поняли. Бензовозы, как тараканы, стали разбегаться. Мы едем на них с полным баком. А было так солнечно и беззаботно, кругом чисто и красиво. Водитель давит на клаксон. Кажется, никого не задели.

Вспомнил, как на последнем курсе в КВИРТУ ездили на тактические занятия на трех грузовиках ГАЗ-51. Нас подрезал «Москвич». Водитель – по тормозам. Левые колеса на асфальте, правые на мокрой земле. Нас повело. Насыпная дорога, высота более трех метров. Мы закувыркались, Тент, натянутый на крепления, затрещал всеми деревяшками, лопнул, крепления проломились, а нас после кувырков накрыло на мокрой земле кузовом. Прижало сильно. Я, придавленный, стоял на шее, на мне – Чуркин.

Я прохрипел:

– Сползи, задыхаюсь.

– Не могу сдвинуться: придавило.

С двух остановившихся машин спрыгнули остальные слушатели и, обхватив по периметру кузов, на несколько секунд приподняли его. Из-под кузова стали выскакивать придавленные ребята. Вот и Чуркин слез, теперь ползу на выход я. Тогда пропела первая птичка: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Это было неожиданно, вероломно. И вот теперь, съезжая с горы задом наперед, с открытой дверью, с приличным тротиловым эквивалентом в баке, видя, как сумбурно разбегаются машины внизу, стало понятно, что судьба вновь о себе напоминает.

К вечеру мы потеряли дорогу на площадку. Остановились подумать. Кто-то предложил въехать на сопку и забраться на крышу кабины, чтобы увидеть где-нибудь огни вышки или свет из окон казарм.

Влезли, увидели. Вперед. Минут через сорок въехали на площадку №1.

Разместились в военной гостинице. Ночь спали в шинелях и шапках: тощие солдатские одеяла не грели, а просто укрывали, помогая сохранять место на кровати.

Утром позавтракали в столовой, и на станцию. Аппаратура только завозилась и устанавливалась, подпаивались сигнальные и силовые кабели, а шкафы стояли в хрустящей прозрачной упаковке, напоминая елочные игрушки. Разрешили походить, присмотреть, кому что понравится. Кто не найдет свою систему, тому начальство поможет. Каждый включил свою систему оценок. Критерии: сложность работы, должность, ответственность, зарплата, напряженность и продолжительность работы в сутки.

Например, тип аппаратуры – передатчики, приемники, антенная система, система контроля и записи сигналов, система единого времени, система управления, дальномер, функциональный контроль системы (ФКС) – комплекс внутренней и внешней имитации работы станции (РСФ-60).

Дальномеры РС-40 и РСФ-60 стояли в одной комнате. На лицевой панели РСФ-60 – десятки цветных лампочек, через стеклянную дверь – десятки и сотни ячеек с пластмассовыми плитами и полупроводниковыми схемами, блоки питания, сзади цокали реле включения схем и режимов. Фантастика! Ни одной лампы, а «кристаллы» нам не преподавали… Осциллографы на тележках (кажется, ИО-4), электротехнические приборы и ящики ЗИПов.

Олег Тихомиров, занявший дальномер, посоветовал пойти на РСФ-60: «Ты представляешь, это ЭВМ – спецвычислитель-имитатор, сложный, интересный, через него работу всей станции видно». Правда, должность капитанская; штат: старший техник – Юра Першаков и техник – Иван Шевченко – тоже военные лейтенанты. А на дальномере – должность подполковничья, а в штате есть инженерная должность. Ну, что ж. Не буду следовать алгоритму разборчивой невесты. Соглашаюсь на симпатичный и мощный по тем временам спецвычислитель: интересное функциональное построение и моделирование полета обеих ракет – и баллистической, и противоракеты.

Из Москвы работает группа конструкторов-разработчиков аппаратуры. Это выпускники лучших ВУЗов – МФТИ, МАИ, МЭИ и др. Они превосходно знают проблему и взялись обучать нас «из-под руки», в процессе отладки и ввода в нормальное функционирование сложной и капризной РСФ-60. Наработка на отказ всего 5—10 минут.

Аппаратура напоминала инфарктника с полным набором других болезней. Задача – сделать так, чтобы шкаф заработал и начал проверять станцию автономно и в составе системы.

Работаем по 16 часов в сутки, поспал и снова на станцию. Конструкторы, ВикторБуйко, Володя Богданов, Боря Зудинов и другие, стали близкими друзьями и делали из нас качественных партнеров. Через три месяца – почти уже на равных. Началась вырабатываться стратегия отладки этой капризной и прекрасной дамы.

В ноябре 1958 года была закончена монтировка чашки большой антенны, которая, повизгивая, перекидывалась от северного края горизонта на юг, с востока на запад, пробуя проходить все точки полусферы.

Когда включали мощность, то верещала сигнализация и горела красная лампа. Нам быстро объяснили, что для будущих детей – это невидимые смертоносные лучи. Поэтому, отправляясь на работу, при подаче СВЧ мы двигались зигзагами, пробегая к станции в моменты, когда антенна смотрела в зенит.

На самой станции устройство РСФ-60 подавало коды выставки антенны. Когда она шпарила свою мощность в наше окно, Боря Зудинов, 37-летний старший инженер от промышленности, закрывался огромным белым эмалированным тазом и на насмешки отвечал, что мы еще дураки безмозглые, а ему надо «застругать» парочку деток, да и нам свои «устройства» лучше прятать. Приезжали спецы измерять СВЧ, говорили о десятикратном превышении предельно допустимой нормы. Через год, когда станция заработала на постоянной основе, несколько человек попало в госпиталь. Особенно сильно облучились ребята с приемников и передатчика.

Бет-Пак-Дала – голодная степь… Безлюдье. Когда станция не мотает антенной, стоит глубокая тишина. Особенно, если отойти от поселка. Располагало к созерцанию и размышлению. Что было здесь до нас, кто жил здесь, как жил? Кто за кем охотился, с кем сражался, от кого защищался?..

Осенью 1959 года я, 22-летний лейтенант-инженер, отработав только первый год, сидел на табурете у домика и терял силы. Болезнь была странной, необычной. Раздавалась и опухала шея. Размеры ее ушли за параметры Поддубного. В голове начинались тупые боли, а местный эскулап, хоть и кончил медакадемию, пожимал плечами и говорил: «Съел чего-нибудь».

Много мыслей и дум приходило в этом состоянии. Солнце слегка согревало шинель. Было тихо и торжественно. Я мысленно проигрывал походы конницы Тамерлана, свист кривых сабель и топот резвых коней. Думал о первопроходцах уже нашего времени, о геологах, искавших воду и подземные кладовые. Беглые каторжники, путешественники. Наш брат, служивый, идет, куда прикажут… И высеклась первая строка: «Человек идет по степи, нет конца у дороги…», причем сразу с тугой, сильной мелодией.

Потом дальше:

«Ветер мешает идти, до жилья дотянуть немного…

Вьюгою мечет планета, нет деревень здесь и рек.

Стонет протяжно ветер, шагай вперед, Человек».

Всякий, кто жил и работал в этой, забытой Богом, степи вызывал мое сочувствие, приязнь и дружелюбие. Позже я узнал, что в Карлаге (Караганде), по соседству, восемь лет провел А. И. Солженицин.

Заканчивалась неделя, как я заболел, и назревала неприятность. Ее приближение ощущалось, но решение проблемы, кроме чувства сопротивления, не находилось. Прибежал дневальный из роты: меня вызывали в медпункт. Срочно. Я пошел, тяжело двигаясь и дивясь, зачем в медпункт? Оказалось, приехала комиссия из полигонного госпиталя и случайно узнала о больном лейтенанте. Хирург капитан взглянул на мою шею и обмер:

– Ты что же, коллега, никого не вызывал и его не отправлял в госпиталь?

– Так диагноз не ясен.

– На стол. Будем резать.

Через 20 минут при местном наркозе капитан надрезал шею и выпластал воспаленный желвак – флегмону. Сказал, что через 3 дня мог бы уже не спасти… Домой ушел с чьей-то помощью. Через день на перевязке наш эскулап дернул присохшую к ране марлю и уронил со стула. Захотелось врезать ему за «профессионализм», но сил на это не было…

Мой друг Ача, Володя Бочаров, выпускник академии связи, служил в 1,5 км от площадки, на 119 объекте СПД. Мой однокашник Алик Кулик работал на следующей станции СПД еще дальше, километров за 15, на 117 объекте.

Вовка проходил мимо моих окон сначала на их уровне, а зимой, при наваленном снеге, в окна виднелись только его ноги в валенках.

«Человек идет по степи…» – это о тебе, дружище.

Его стометровая вышка позволяла оглядывать бескрайность степи, видеть сайгаков, огибавших объект, ловить сов, которые днем сидели, впившись когтями в трубу вышки 119-го объекта, и щелкали клювами. «Сифон» там был дикий. Я лазил к нему на вышку, но залезть на самый верх энтузиазма не хватало. Ача с полтора десятком солдат из Сибири управлялся в своем хозяйстве лихо. Все работало аккуратно и бесперебойно. Солдаты любили Ачу, отношения между ними были человеческие. В летний зной сделали ему «бассейн», размером 2 м х 1,5 м х 1 м. В редкие минуты отдыха, в жару, когда в тени 45 градусов, он погружался с головой в этот контейнер. Когда его голова появлялась над водой, над ней зависала пчела, угрожая нападением, и Ача снова погружался под воду. Пчела там – большая редкость.

Осенью, в ноябре, Ача с лучшими стрелками бил сайгаков из карабинов, и они всю зиму жили с мясом. Готовить жесткое мясо сайгаков было по силам только знатокам. Сначала его вымачивали в уксусе, затем готовили с травками и специями. Что мне Ваши рестораны против гречневой каши с приготовленным специалистами мясом! Служба в гарнизоне напоминала службу Печорина, описанную Михаилом Юрьевичем.

На станции работали много, с утра до позднего вечера. В нашей комнате, кроме «умной» машинки РСФ-60, задающей сигналы на антенное устройство и сигнальный тракт, стояли шкафы дальномера РС-40, на котором трудился Олег Тихомиров. Через год появились Е. Гаврилин, который позднее вырос до главного инженера, и В. Романовский, сменивший О. Тихомирова. Учась из-под руки московских разработчиков этих устройств, все начали работать самостоятельно сначала при консультациях разработчиков. Потом, убедившись в способности искать и устранять возникающие неисправности, могли уже полностью работать одни. Разработчики же занимались созданием и модернизацией боевой аппаратуры.

Из КВИРТУ нас приехало на объект примерно 10 человек. Этого коллектива было достаточно, чтобы заступить сменой на всех системах. На передатчиках работал Юра Степашко, на приемниках – Виктор Трухин, на системе единого времени – Стас Дольский, на аппаратуре контроля – Гена Анисимов, управления – Борис Орлов и Герман Пархоменко. Это приподнимало нас в собственных глазах и наполняло гордостью за КВИРТУ.