Читать книгу Между небом и грехом - - Страница 3

Святой отец был молод, даже слишком молод, чтобы зваться отцом, скорее братом. Сначала мне показалось, что он едва ли на несколько лет старше меня самой, которой исполнилось восемнадцать в прошлом месяце, но когда он улыбнулся, я увидела тонкие линии паутинки морщинок, залегших под глазами.

Светлые волосы были слегка взъерошены, вероятно, как следствие долгой дороги. Его глаза такого яркого янтарного оттенка, что казались почти желтыми. И в этот самый момент, когда все сестры с открытыми от изумления ртами смотрели на него, он внимательно изучал толпу девушек и на мгновение, которое показалось вечностью, наши взгляды пересеклись.

Возможно, я просто приняла желаемое за действительное, но пусть и всего не секунду, мне показалось, что зрительный контакт был дольше положенного в том обществе, каким я помнила его пять лет назад.

Я вздохнула и уставилась в пол, как велел того еще не забытый этикет, что был высечен в моей памяти бесконечными уроками. Настоятельница быстро, даже слишком, разогнала нас по комнатам. И пока мы шли, в толпе то и дело обсуждали насколько красив новый святой отец. Не слишком-то целомудренные высказывания от послушниц монастыря.

Стыдно признаться, но и я тоже думала о нем. Наверное, каждая у кого осталась хоть крупица женственности и частично (если не полностью) отсутствовала совесть подумала бы о том, как он выглядел.

Мысленно вернула из памяти его образ, который отказывался соединяться в единое целое, всплывая только самыми заметными чертами.

Он стоял так ровно, словно натянутая струна, но напряжения не было, идеальная осанка. Полуулыбка, которая могла бы заставить весь монастырь упасть замертво. Вокруг глаз расползались лучики едва заметных морщинок, прямой и ровный нос, чувственные губы. Интересно, а каковы они на ощупь? Мягкие? Горячие? Нежные или властные?

В одной книжке, о которой настоятельнице знать не следует, как раз описывался поцелуй с обладателем властных губ. Я выменяла её у бродячей торговки, что попросила ночлега во время грозы.

Тогда я умыкнула с кухни серебряную ложку. И ни о чем не жалею до сих пор, покуда знаю, что могу прочитать книгу, если отодвину хлипкий шкаф.

Возвращаясь к образу святого отца, мне вспоминалась греховная сцена из той же самой книги про ведьму, которая влюбилась в своего палача.

Когда мысли начали заводить меня не в то русло, я продолжила идти дальше, не раздумывая о пути, я старалась очистить разум. Потому что я только и думала о том, как он выглядел бы без рясы.

Даже такие мысли радовали меня, потому что всего ненадолго я отвлеклась от недавнего кошмара, что стоял комом в горле всю неделю. И кажется, что на несколько минут забыла о гнилостном запахе, преследующем меня несколько дней. Но стоило на секунду подумать об этом, как нестерпимая вонь вернулась. Я решила ускориться, чтобы нос не успевал уловить ничего, кроме ветра.

Поворот к выходу из монастыря, преодолела массивную дверь, прошла немного по каменному двору и уперлась в привычную высокую стену. Вздохнув, я развернулась, чтобы пойти обратно. Как вдруг столкнулась с отцом Домиником.

– Святой отец! Прошу меня простить, я вас совсем не видела, не заметила… – я прижала ладонь к груди, продолжая сбивчиво приносить извинения.

– А вот ты и нашлась, – спокойно произнес он и было что-то такое в его голосе, что заставило меня вздрогнуть.

– Прошу прощения?

– Матерь Настоятельница хотела бы, чтобы ты посетила исповедь, остальные сестры уже исповедались мне, – если бы я могла описать его голос, то он был бы похож на патоку, сладкую, манящую, но даже это сравнение меркнет на фоне того, что есть на самом деле.

– Ах, вот как… я ходила, чтобы очистить разум.

– Не молилась, но ходила, – он не спрашивал, утверждал, как будто разочарованно кивая головой.

Я удрученно потупила взгляд. Он положил ладонь на мое плечо и подтолкнул к входу в монастырь.

– Не поймите меня неправильно, мне нужно было… – замялась, размышляя говорить или нет, – проветриться, – все же решилась.

– Прогулки полезны, я всё правильно понял, можешь не сомневаться в моих умственных способностях, – на лице отца Доминика появилась довольная усмешка, словно он знал все ответы на вопросы, к которым остальные только начинали приближаться.

– Вы занимаете келью отца Иоанна? – отчего-то спросила я, желая перевести тему, но по всей видимости, неудачно.

– Нет, – сделал паузу, – у меня другое… более свежее помещение, не всем удобно добираться в старую келью, я попросил перевести меня в соседнее крыло, которое использовалось многим раньше.

– Как думаете, это правда был несчастный случай. Я про отца Иоанна.

– Для послушницы ты задаешь слишком много вопросов. Сильна ли твоя вера?

– Сильна, святой отец.

Он открыл дверь ведущую к исповедальне, пропуская меня внутрь, задернул занавес и меня окутал приятный полумрак.

– Покайся, дитя, расскажи, что тебя тревожит.

– Я чувствую себя здесь… чужой, – зачем-то честно ответила я. Мне приходилось раньше часто и много лгать на исповедях, чтобы приблизить свое освобождение. Но то ли лжец из меня никакой, то ли именно я никогда не должна была покинуть эти стены.

Мой взгляд скользнул по его лицу. Его волевой подбородок и правильный профиль казались высеченными из того самого камня, который окружал нас, а короткая стрижка только добавляла суровости чертам его лица. На пальце сверкало золотое кольцо, привлекая внимание к рукам, которые сжимали деревянные перекладины в паре дюймов от меня.

Когда наши взгляды встретились, у меня по спине пробежали мурашки. Я обнаружила, что потерялась в этих янтарных омутах, утонула в море, которое бурлило в них.Стены этой исповедальни хранили бесчисленное множество тайн, но ни одна из них не была столь притягательной, как пронзительные желтые глаза этого загадочного проповедника. Было в нем что-то такое, что заставляло мое сердце биться быстрее. От него исходил слабый запах табака и вишни, они усиливали запах его кожи. Когда наши взгляды встретились, у меня по спине пробежали мурашки. Я обнаружила, что потерялась в этих янтарных омутах, утонула в море, которое бурлило в них.

Какие тайны скрывались за маской надменной сдержанности? Каких демонов он вызывал каждой ночью? И почему, о, почему меня потянуло к этой внушительной фигуре, как мотылька, сгорающего в огне, хотя он летел на золотистое тепло пламени свечи? Молчание между нами стало гуще, чем аромат благовоний, который разносился по священным залам святилища. На секунду мне подумалось, что наши жизни навсегда будут связаны – переплетены нитями тайн, стыда и несгибаемой силы человеческого духа.

– Такое случается, если выбирать не свой путь. Но тем не менее, ты здесь, ты выбрала Всеотца, – спустя внушительную паузу проговорил он.

– Я не выбирала, – порывисто сказала я, а потом зажала рот рукой.

– Вот как, – спокойно произнес он. – Стало быть, выбрали за тебя? – сквозь частую решетку исповедальни сверкали пронзительным огнем его глаза.

– Да. Святой отец, это останется между нами? Отец Иоанн все передавал Настоятельнице…

– Разумеется, тайну исповеди знает только Он, наш Всеотец. Я всего лишь проводник, который в силах отпустить грехи, помочь обрести свободу от тягостных оков тяжелых дум.

Я не слишком-то поверила в его слова, но все равно облегченно выдохнула.

Он подался вперед и меня окутал его аромат, тяжелый, с обещанием искупления.

– Грех начинается тогда, когда к сомнению рассудка присоединяется сомнение сердца, – проговорил он, очерчивая на своей груди жестом область сердца. – Сомневается ли твое сердце в выбранном пути?

– Я… – сделала паузу, сглотнула, – я не знаю, святой отец, иногда мне представляется, что все могло бы быть иначе. Мне хотелось, чтобы это было так. Часто я представляла, как мне открываются новые дороги, города, я бы смогла путешествовать…

– Я понимаю тебя, дитя, юное сердце мечется в поиске своего пути. Следуй зову Его и будет тебе счастье. Есть ли то, что тебя тревожит помимо сказанного?

– Несколько дней я не могу спать ночами, мне всё мерещится…

– Понимаю, – он не дал мне договорить, – мне сообщили, что именно ты нашла покойного проповедника Иоанна. Сестра Хелен поведала мне о том, что тебя мучают запахи, это пройдет, поверь. Встречаться со смертью всегда трудно, но на все воля Всеотца. Вера поможет тебе преодолеть кошмары, а я в свою очередь помолюсь за тебя.

– Благодарю вас, отец Доминик, мне в самом деле стало легче.

– Чем дольше тяжелые думы отравляют твой разум, тем быстрее они сломят твою веру. Спасение в Едином Всеотце нашем, не сомневайся.

Я приложила ладонь к ключице, чувствуя, как сквозь решетку на меня изучающе смотрит отец Доминик.

Отодвинулась занавеска, он протянул руку и я поцеловала святой перстень.

– Можешь идти, дитя.

– Разве исповедь уже закончена?

– Ты хочешь поделиться чем-то еще?

– Нет, святой отец, просто… не важно, – я тряхнула головой, поклонилась и поспешно вышла.

Отец Иоанн порол нас (точнее, только меня), чтобы покаяние прочнее врезалось в тело и душу, буквально. Здесь нет зеркал в которые я могла бы посмотреть, что стало с моей спиной после таких исповедей, но рукой я ощущаю неровные бугорки шрамов. Я точно уверена, что неправильно пороть воспитанниц, вдавливая в них слово Его через боль.

Это учит смирению? Я сомневаюсь. За одни такие мысли меня могли бы выпороть так, чтобы еще несколько дней я не могла согнуть спину и ходила прихрамывая.

Воспоминания не из приятных. Даже если на исповеди мною не было сказано ничего, что могло бы привести к укреплению во мне веры, я все равно оказывалась выпоротой. Отец Иоанн молился прежде, чем занести плеть, молился сопровождая каждый удар и молился после, пока я одевалась, силясь не потерять сознание от боли.

Я вынырнула из неприятных воспоминаний в тот момент, когда отец Доминик тронул меня за плечо, а я вздрогнула.

– Я звал тебя, не хотел напугать.

– Прошу прощения, я была в своих мыслях.

– Что ты имела ввиду, когда спросила окончена ли исповедь?

– Я…, – я почувствовала, как начала дрожать.

– Не бойся, ты можешь мне рассказать. Отец Иоанн проводил исповеди не так, как я?

Я замялась и бездумно теребила рукава одеяния, не зная как ответить на этот вопрос.

– Семь плетей для укрепления веры, семь плетей для покаяния, семь плетей для смирения, – тихо проговорила я, смотря в пол.

– Порол послушниц?! – яростно воскликнул отец Доминик и я испуганно посмотрела на него, но его ярость не была направлена на меня, она излилась из-за моего рассказа.

– Нет, – сделала паузу, – только меня, чтобы вера во мне была сильна.

– Вот как, – он тяжело вздохнул и аккуратно погладил меня по голове, жест получился по-отечески добрым, успокаивающим.

– Я не должна была рассказывать, – вслух произнесла я, хотя не собиралась, оно само вырвалось необдуманно.

– Это не выглядит так, будто ты жалуешься, не переживай. Ты не хотела, чтобы знал кто-то еще?

– Если мне нужна была плеть, значит, я не гожусь в послушницы. Другие не поймут, будут считать грязной.

– Смачивал ли он плеть в святой воде?

– Смачивал и без конца молился.

– Долго продолжалось? – его янтарные глаза внимательно смотрели на меня, кажется, будто он заглядывал в самую душу.

– С самого начала, как я сюда попала, пять лет.

– Больше такого никогда не повторится, – он порывисто обнял меня, прижимая к груди, погладил по спине, а после поспешно отстранился, одергивая сутану.

– Спасибо вам, святой отец— прошептала я, прижимая три пальца к ключице.

– Вера сильна не тогда, когда слова Всеотца вонзаются в плоть бичом, а когда ты самостоятельно произносишь их, придя к вере. Я прослежу, чтобы этого никогда больше не повторилось. Ты больше не будешь чувствовать себя здесь чужой.

Я скованно попрощалась и отправилась к себе. С чего бы ему меня обнимать? Странный проповедник, хотя если так посмотреть, то здесь все слишком странное. Бывают ли у людей такие глаза? Почти звериные, яркие, не хватает только вертикального зрачка.

Вспоминая видела ли я когда-то подобные, в голову пришел один из друзей отца, который часто посещал приемы. У него тоже были янтарные, но у отца Доминика в сто крат ярче.

* * *

Всю следующую неделю я испытывала невероятное чувство тревоги после каждой встречи со святым отцом. Я ловила взгляды послушниц и мне казалось, что еще немного и от меня останется горстка пепла.

Нехорошо думать так про будущих монахинь, оберегающих обитель духовенства, но они были слишком злобно настроены. Это было видно невооруженным глазом. Просто из-за того, что я поговорила со священником? Вздыхают ли они по нему? Возможно, тут до него не было молодых мужчин, а он еще и живет со всеми нами под одной крышей.

Лежа в постели я много думала, и из-за мыслей мне не удавалось заснуть. В памяти всплывали образы родителей, черты их лиц стирались во времени, я даже не могла вспомнить в каком месте на лице моей мамы была родинка и была ли она вообще.

Когда все же довелось уснуть, меня стали мучить кошмары. Последний раз я видела их еще в детстве. Я бежала от чего-то с расколотой головой и с бесформенным телом, пахнущего кровью. Оно хлюпало разлагающейся плотью, теряя куски. И тянуло ко мне свои руки-щупальца, стремясь схватить.

В горле застыл крик.

– Нашел, – проскрежетал голос.