Читать книгу Боль прошлого. Понимание и исцеление психологической травмы - - Страница 3

Мое увлечение вопросами травмы началось еще в детстве и носит глубоко личный характер. Каждое поколение моей семьи с обеих сторон сильно пострадало от травм. Мои бабушка с дедушкой пережили холокост и были единственными членами своих семей, выбравшимися живыми из нацистских лагерей смерти. Я также внучка сирийских беженцев, которые покинули родную страну и прошли пешком от Алеппо до Израиля с шестью маленькими детьми. Моя бабушка тогда была беременна и родила в горах при Блудане, у нее не было другого выбора, кроме как продолжать путь дальше. Я дочь еврейских иммигрантов, которые бежали от политических, религиозных и социальных преследований и добрались до Южной Америки. Я стала одной из немногих евреек в Венесуэле, а позже иммигранткой из латиноамериканского меньшинства, приехавшей на учебу и работу в Соединенные Штаты. Я на собственном опыте испытала влияние миграции и многонациональных условий. Я знаю, каково это – подвергаться дискриминации в своем собственном районе и городе. Это тоже травмирует.

Опыт моих бабушки и дедушки по материнской линии, которых я с детства ласково называла Наной и Лалу, сыграл особую роль в моем интересе к сложностям травмы и в конечном счете дал дорогу моим исследованиям и клинической практике. Нана и Лалу родились в Трансильвании (сейчас – Румыния). Нана была единственным ребенком в бедной семье и жила в городе Орадя. Ее отец был игроком, а мать пыталась свести концы с концами, занимаясь шитьем и перебиваясь случайными заработками. Нана чувствовала себя ужасно одинокой и находила утешение в чтении книг, музыке и рисовании. Во время войны Нану и ее родителей перевезли в Освенцим, где быстро разлучили. Больше она их не видела.

Нана сильно страдала в концентрационных лагерях, подвергаясь ужасающим издевательствам со стороны надзирателей. В конце концов ей удалось сбежать, и она пешком добралась до общины, в которой обосновалось несколько выживших. Там она познакомилась с моим дедушкой и родила мою мать.

Лалу вырос в деревне Красна. Его семья была более финансово стабильной: отец был лидером еврейской общины в деревне, и Лалу запомнил детство как относительно счастливое и беззаботное время, наполненное множеством приключений и хорошими друзьями. Конечно, все изменилось, когда пришли солдаты и забрали их в концентрационные лагеря. Лалу – единственный из своей семьи, кто пережил ту бойню.

Коммунизм и непрекращающиеся преследования евреев вынудили Нану и Лалу бежать из Румынии вместе со своими двумя дочерьми и в конце концов перебраться в Венесуэлу, где они присоединились к одному из своих членов семьи. Семья моего отца тем временем покинула Израиль и также иммигрировала в Венесуэлу. Именно там встретились мои мать и отец, там же родилась я, второе поколение в семье, пережившей холокост, и дочь сирийского беженца.

Проведя все детство среди иммигрантов в Венесуэле, я знала людей, которые, казалось, застряли в собственной травме. Некоторые так и остались оцепеневшими, отключенными от реальности, едва способными функционировать. Другие держались молодцом внешне, но внутри себя боролись с глубокой депрессией, которая изматывала их. Среди последних оказалась моя бабушка.

Внешне Нана была красива. Статная, владеющая собой женщина с блестящим, творческим умом, она говорила на нескольких языках, проводила бо́льшую часть своего времени за работой, писательством и чтением и любила готовить вкусные блюда для всей семьи. Однако внутри себя она страдала. Нана часто рассказывала о войне, о боли и страхе, которые она испытала, об ужасе от того, что стала свидетелем расстрела членов семьи, о том, как ей невероятно повезло оказаться на верном пути и спастись, и все это я слушала, прихлебывая суп с шариками из мацы, который она с такой любовью готовила. Несмотря на то что я всегда чувствовала ее любовь ко мне – она была удивительной бабушкой, – я также часто чувствовала и ее печаль, не всегда понимая, откуда она берется. Болезненные напоминания о ее прошлом, которые Нана переживала в своем сознании и рассказанных ею историях, мешали ей по-настоящему наслаждаться жизнью. К сожалению, она умерла в довольно молодом возрасте.

В нашей общине были и другие люди, полные решимости двигаться дальше и не зацикливаться на прошлом, они хотели добиться успеха, несмотря на все, через что им пришлось пройти. Чем больше я слушала их истории, тем больше их травматические реакции обретали для меня смысл: одни с трудом пережили зверства войны, в то время как другие изо всех сил пытались приспособиться после вынужденного отъезда.

Однако была еще одна группа людей, которая очаровывала меня: те, кто наслаждался счастьем и благополучием, хотя эти чувства, казалось бы, противоречили их ужасному прошлому. Мой дедушка был одним из таких людей. Честно говоря, для меня он олицетворял то, что впоследствии я назвала посттравматическим ростом.

Мне нравилось бывать рядом с Лалу. Всем нравилось его общество. Его радость была заразительной. Он всегда был готов изучать новые места и идеи. Он любил путешествовать и часто рассказывал нам истории о своих приключениях. Лалу глубоко ценил свою семью и сообщество, и ему доставляло огромное удовольствие заботиться о других людях, которые испытывали трудности. Он научил нас быть благодарными за те мелочи, которые у нас есть, и никогда ничего не принимать как должное.

Впрочем, Лалу не всегда был таким радостным. Мама рассказывала мне, что после войны ему пришлось довольно трудно. Как и другие, он многое потерял и безмерно страдал от этого. На пару лет он впал в глубокую депрессию, но после в нем что-то переключилось.

Он сделал запись об этом в дневниках, которые вел:

«Как и миллионы других людей, я узнал, что жизнь и смерть идут рука об руку. Есть старая песня, в которой рассказывается о крестьянине, повстречавшем таинственного человека верхом на лошади, который отдал ему приказ: „Ты должен добиться своего“. Всю свою жизнь я слышал внутренний голос, который диктовал мне, что „я должен добиться своего“. В моей жизни и в жизни тех, кто пережил ужасную Вторую мировую войну, нам множество раз приходилось повторять этот внутренний приказ, часто через силу. На протяжении всей моей жизни таинственный человек верхом на лошади был моим жизненным инстинктом и импульсом, который заставлял меня чувствовать, куда идти дальше. Я слышал, как его голос шепчет мне на ухо: „Борись и иди дальше“. Даже в самые трудные моменты, когда я был голоден, замерзал, был болен и подвергался преследованиям, я все равно слышал, как он говорит мне: „Ты должен бороться, ты должен добиться своего…“»

Конечно, у Лалу случались моменты грусти, он вспоминал о том, через что он и его семья прошли во время холокоста. Он никогда не забывал об этом и не преуменьшал страданий других людей. Но в какой-то момент Лалу принял решение оставить прошлое в прошлом и двигаться вперед, зная, что он «должен бороться», должен «добиться своего», если не ради себя, то ради своей семьи и своего сообщества. В какой-то момент он спросил себя: «Добился ли я своего?» В своем дневнике Лалу написал следующее: «Ответ не стоит того, чтобы над ним долго размышлять и философствовать». Он дописал: «Сейчас я смотрю на свою семью: жену, дочерей, их мужей, на внуков, – и ответ очевиден: борьба того стоила… Да, я действительно добился своего».

Он мог говорить о своих чувствах и о прошлом – часто с философской или культурной точки зрения, – не позволяя при этом случившемуся вторгаться в настоящее. Лалу решил полностью принять настоящее, с любопытством и благодарностью: он и правда был благодарен за все, что у него было, за то, что он жив, за то, что ему дали второй шанс.

Для меня Лалу стал источником вдохновения, всегда поощряя нас держать открытыми глаза и сердца в ожидании новых приключений, идей и полноты жизни. Лалу был не только свободен от страданий своего прошлого, он сделал шаг за его пределы.

В нашей общине было много таких же, как Лалу, которые верили, что их опыт придает их жизни больше смысла и цели и помогает им стать мудрее и добрее к другим членам общества. Были те, кто просто радовался жизни и был полон решимости добиться успеха, несмотря на то, через что им пришлось пройти. Было много и таких, как Нана, которые остались привязаны к своей боли и прошлому опыту. Все это завораживало меня.

Я хотела узнать, что удерживало одних в плену их травм, почему других едва затронуло, а третьи не только исцелились, но и преобразились.

Мое любопытство к человеческому опыту в конечном счете привело меня к получению докторской степени по клинической психологии с акцентом на травму и в особенности посттравматический рост. Хотя мне посчастливилось учиться у блестящих умов, чьи исследования в области посттравматического роста (ПТР) послужили основой для моих собственных изысканий. Большинство психологических исследований в этой области всегда были сосредоточены почти исключительно на негативных последствиях травмы, упуская из виду ее положительное влияние на нашу жизнь. Некоторые исследователи полагают, что рост, о котором люди сообщают после травмы, – это лишь их субъективное восприятие, что это не более, чем иллюзия или временное ощущение.

Я с этим не согласна. Мои исследования и клиническая работа подтверждают наблюдения из детства: возможность роста – не иллюзия, она реальна и поддается количественной оценке. Я помогла сотням людей, семей и сообществ излечиться от травм и преодолеть их, некоторые из моих пациентов столкнулись с невообразимыми трудностями. Сама идея роста может показаться чем-то за гранью возможного – и все же это происходит повсеместно. Я не хочу преуменьшать физические, умственные и эмоциональные затраты, необходимые для подобной работы над собой, и в то же время я знаю, что это возможно, если люди полностью отдадутся этому процессу.