Читать книгу Второй институт - - Страница 2

На следующий день, ровно в пятнадцать ноль-ноль, я был в офисе «ГенЭла». Секретарь проводила меня в переговорку, выполненную в синих и черных цветах корпорации. Окна выходили прямо на Садовое кольцо. На черном столе лежали две компьютерные мыши – современная и старая, а еще предмет, похожий на небольшой шар для боулинга.

– Добрый день, Сергей Андреевич, – с этими словами Баринов вошел в комнату.

– Добрый день, Яков Георгиевич, – ответил я на рукопожатие.

– Располагайтесь поудобнее. Расскажу о проекте, к которому десять лет назад мы привлекали Храмцова.

Яков Георгиевич внешне был типичным представителем топ-менеджмента. Однако его манера жестикулировать, живые глаза и ухмылка позволяли надеяться, что он вовсе не бюрократ, а человек, который знает больше, чем говорит, а задумывает еще больше, чем знает.

– Тогда я занимался нефтянкой, – начал Баринов, – в компании, которая позже влилась в «ГенЭл». Если послушать обывателей, все просто: пробурил скважину, пошла нефть, ты ее по трубе гонишь на Запад за доллары. К большому сожалению, это не так. Инфраструктура требует обслуживания. Например, для контроля степени коррозии магистральных трубопроводов по ним перемещаются диагностические снаряды с магнитными датчиками. Вы представляете, о чем я говорю?

– Да, у меня есть воображение.

– Отлично. Так вот по результатам измерений решается, какой кусок трубы заменить. Ошибка в диагностике приводит к авариям, розливу нефти. Приходится посылать ремонтные бригады в труднодоступные регионы в самую неподходящую погоду. Счет идет на миллионы, поэтому мы закупали лучшие импортные диагностические приборы.

– А у нас совсем аналогов нет?

– Совсем. Зато наши программисты разработали продвинутый алгоритм с элементами искусственного интеллекта. По данным с сенсоров он предсказывает места, где ремонт необходим в первую очередь. Эти решения сэкономили нам много средств, и мы были воодушевлены.

– Алгоритм придумал Храмцов? – нетерпеливо спросил я.

– Нет, наши дата-саентисты. Слушайте дальше. Помимо магистральных нефтепроводов, типа «Ухта – Европа», есть промысловые – от скважины к коллектору. Это как артерии и капилляры. Диаметр промысловой трубы 150 миллиметров против 1020 для магистральной. Но общая длина местных трубопроводов в два раза больше. Аварии на них тоже случаются. Поэтому мы хотели внедрить положительный опыт диагностики труб в локальные сети. Так был начат инициативный проект.

– Предположу, что вы столкнулись с отсутствием оборудования, ведь в мире так никто еще не делал.

– Вы правы, – улыбнулся Баринов. – Были стартапы из США, но без готового решения. У нас работали сильные инженеры, которые научились ремонтировать большие импортные диагностические снаряды. Добавив реверс инжиниринга, мы могли бы их повторить, но нам нужно было сделать прибор кратно меньшего размера. И наши конструкторы успешно справились со всем, кроме навигационного модуля.

– Внутритрубная навигация?

– Да. В трубе никакая GPS не работает. У больших аппаратов есть одометрическое колесо, отсчитывающее путь. Данные от одометра и сенсоров записываются синхронно. Если при постобработке видно, что на сто пятом километре трубы есть дефект, нам точно известно, в какую географическую точку отправлять бригаду. Но сделать одометрическое колесо в миниатюрном снаряде мы не могли. Промысловые трубопроводы отличаются от магистральных. В них могут быть значительные сужения, перепады уровней, повороты под девяносто градусов. Пришлось сделать снаряд не в виде цилиндра, а в форме шара. Но к катящемуся шару колесо не приделаешь.

– Неужели вы не знали об этой проблеме раньше?

– Поначалу мы хотели уменьшить размер без изменения принципа работы. К шару пришли только по итогам испытаний прототипов и в нем рассчитывали на инерциальную навигацию.

– Логично, – согласился я. – При отсутствии спутниковой навигации акселерометры и гироскопы могут решить проблему. У них неплохая точность. Кажется, для ракет отклонение не более пятисот метров при дальности пять тысяч километров. Для трубопроводов должно быть достаточно.

– Существует проклятие размерности, – ответил Баринов. – На ракете есть место, чтобы установить точные приборы. В смартфоне нет, и встроенные МЭМС-гироскопы для навигации не годятся. Никакие промежуточные варианты не подходили. Это был тупик. Мы хотели закрывать проект и списывать убытки, и только от безысходности обратились к Храмцову. Он не был специалистом ни в навигации, ни в диагностике, но о нем говорили «может брать нерешаемые задачи». Терять было нечего, мы согласились.

– А как вы это оформили?

– Очень необычно, – усмехнулся Баринов. – Храмцов не обещал, что решит задачу. Он взял пару недель на раздумья и попросил подписать договор. В нем не было аванса, но была крупная сумма, которую мы обязаны заплатить институту, если тот выдаст решение, а мы его примем. Можно ничего не платить, если решение не подходит, но тогда Храмцов мог запатентовать его сам. Уловили хитрость?

– Я не силен в патентовании.

– Рассмотрим три варианта. Если находится решение, которое нам подходит, мы честно платим. Если решения нет, расходимся без претензий. Допустим, решение есть, а мы хотим сэкономить и не принимаем его. Тогда Храмцов оформляет патент, и нам придется платить, если мы будем использовать решение на практике. При всей уродливости патентного права оно перераспределяет риски и расходы. Оформление заявок на вечные двигатели требует оплаты, но не мешает патентованию промышленно значимых изобретений, позволяя получать отдачу от исследований. Храмцов разбирается, поэтому и вписывает это как защиту от нечестного заказчика.

– Так вот как он финансирует свой институт. Хороший ход во всех отношения.

– Через десять дней Храмцов вернулся к нам и радостно сообщил, что всё придумал, – продолжал Баринов. – Он не говорил, как пришел к решению, а просто объяснил суть. «Вам не нужна инерциальная навигация. Она используется в ракетах, в подводных лодках, то есть там, где объект находится в объеме однородной среды без ориентиров. У вас все проще, есть труба, это естественная система отсчета. Это и нужно использовать. Теперь посмотрим шире и найдем аналогию. В качестве прототипа возьмем известное устройство, которое выпускается миллиардными тиражами, стоит копейки и решает более сложную задачу навигации на плоскости». Эти слова сбили меня с толку. Храмцов сразу отмел инерциальную навигацию, на которую мы возлагали столько надежд. Как будто усмехаясь, он констатировал, что похожая задача давно решена и об этом широко известно. Я был разозлен. Только этикет и преданность проекту не позволили мне завершить диалог в ту же минуту.

– Компьютерная мышь и есть прототип! – подхватил я, взглянув на стол, где лежали устройства. – Точная навигация на поверхности, малая стоимость и миллиарды изделий по всему миру.

– Вы догадливы, – отметил Баринов. – Здесь аналогия даже точнее. Первые мыши использовали шарик и два одометрических колеса для индикации по осям. Всё, как у больших диагностических снарядов. Потом появились оптические мыши. Основа конструкции – видеокамера малого разрешения. За счет подсветки неоднородности на поверхности выглядят как множество ярких точек, создающих свой паттерн. При движении камера фиксирует смещение кадра и вычисляет перемещение. Идея проста и доведена до совершенства. Помните, были специальные коврики для таких мышей, а теперь это уже не нужно. Удивительно только то, что не рассматривалось использование этого же принципа в других областях. Храмцов предложил по аналогии оснастить наш прибор такими же камерами с подсветкой, которые смотрят на трубу и видят перемещение.

Я покрутил в руках шариковую мышь, пластик пожелтел от времени. Оптическая мышь была новая. Перевернув ее, я увидел небольшую линзочку, как у фотоаппарата. Сколько высоких технологий заложено в обыденных вещах… Я впервые рассматривал знакомый предмет с таким интересом. Какое сильное воображение и сколько интеллектуальной смелости нужно иметь, чтобы в этой мышке увидеть прибор для внутритрубной диагностики нефтепроводов… Увидеть не случайно, а по заказу, под конкретную задачу со сроками и ответственностью. Я проникся к Храмцову уважением и решил, что его нужно изучить внимательнее. Мое задание становилось на порядок сложнее.