Читать книгу Под знаком Меркурия. Декоративная скульптура архитектурных сооружений Петербурга XVIII-начала XX века - - Страница 5

Тайные учения Нового времени

Но такое мирное существование язычества и христианства, магии и науки, старого и нового длилось недолго. Церковь, испытав удары Контрреформации, была против любых поползновений на ее каноны. Казалось, герметизм доживал последние годы. Тем более, что в «начале XVII века французский филолог Казобон нанес ему (Гермесу Трисмегисту – Н. М.) решительный удар, доказав несостоятельность легенды, сделавшей его древнеегипетским пророком. С тех пор его почти что перестали читать /…/».20

Действительно, Исаак Казобон, проведя филологический анализ текстов Гермеса Трисмегиста и опубликовав его результаты в 1614 году, выявил, что они созданы не в глубокой древности, а в античную эпоху.

В XVII веке герметизм «уходит» из науки, перемещаясь в «тайное учение». Его взяли на вооружение розенкрейцеры и масоны. Розенкрейцеры не столько развивали герметизм, сколько превращали его в «закрытую» догму, понятную только «посвященным». Ф. Йейтс об этом писала следующее: «Свидетельства о взглядах розенкрейцеров обескураживающе туманны, и нет никаких достоверных доказательств тому, что они были объединены в организованную секту. Розенкрейцеры выражают собой характерную для XVII века тенденцию ренессансного герметизма и других оккультных направлений к уходу в подполье. То, что раньше было мировоззрением, определявшим господствующие философские направления, теперь стало занятием тайных обществ и узких кружков».21

Не менее интересно Йейтс писала о связи масонства с ренессансным герметизмом: «Где еще можно увидеть подобное сочетание религиозной терпимости, сердечной привязанности к средневековому прошлому, идеи служения ближним и приверженности фантастической религии и символике египтян? Мне приходит в голову только один ответ – в масонстве, с его мифологическим происхождением от средневековых каменщиков, терпимостью, филантропией и египетской символикой. Как сколько-нибудь заметная организация масонство появляется в Англии лишь в начале XVII века, но у него, безусловно, были предшественники, прецеденты, какие-то традиции задолго до этого времени. /…/ Мы оказываемся в совершенной темноте, среди загадочных тайн, но есть вопрос, который не дает покоя, – не нашелся ли среди слушавших Бруно англичан охваченный духовной тоской человек, который расслышал в его “египетской” проповеди какое-то смутное обещание, самые первые тихие ноты Волшебной Флейты?».22

Итак, герметизм, казалось бы «расшифрованный» в эпоху Ренессанса, опять становится тайной наукой.23

Философия ХХ века и герметизм

Иногда к завуалированности, метафоричности изложения своих мыслей прибегали и ученые ХХ века. Как философы прошлого не избежали идеи слияния античности и христианства, так и мыслители современности находят параллели и пересечения в язычестве и христианстве.

Философ К. Г. Юнг, рассуждая о Меркурии и Христе, писал следующее: «Медленно и нерешительно, словно во сне, столетия интроспективных раздумий выкристаллизовали фигуру Меркурия, создав тем самым символ, который по всем правилам психологической науки связывается с образом Христа компенсаторным отношением. Он не призван занять его место; и он ему не тождествен, иначе действительно мог бы его заменить. Своим существованием он обязан закону комплементарности, а его цель – посредством тончайшей компенсаторной настройки на образ Христа перекинуть мостик над бездной, разделяющей два душевных мира. Тот факт, что в “Фаусте” компенсаторной фигурой предстает не хитроумный посланец богов, которого мы почти должны были бы ожидать в этой роли, учитывая известное предрасположение автора к античности, но некий familiaris, поднявшийся из выгребных ям средневекового колдовства, как показывает само его имя (“Мефистофель” – от mephitis, “вредное испарение” (лат.)),– факт этот доказывает, если он вообще может что-либо доказать, закоренелую “христианскость” гетевского сознания. Христианскому сознанию темный “другой” всегда и повсюду видится дьяволом. Как показано выше, Меркурий избегает опасности сделаться объектом этого предубеждения – но лишь на волосок, и избегает он ее благодаря тому обстоятельству, что почитает недостойной себя оппозицию â tout prix. Магия его имени позволяет ему, вопреки всей его двойственности и двусмысленности, удерживаться вне раскола, ибо как античный языческий бог он сохраняет еще природную неразделенность, которой не в силах повредить никакие логические или моральные противоречия. Это придает ему неуязвимость и неразложимость – как раз те качества, в которых столь настоятельно нуждается человек, чтобы исцелить раскол внутри себя самого».

И, продолжая это сопоставление, ученый делает вывод об архетипах: «Итак, если Христос и это темное природное божество суть доступные непосредственному опыту автономные образы, то мы вынуждены перевернуть наш рационалистический причинный ряд и вместо того чтобы выводить эти фигуры из наших психических предпосылок – вывести наши психические предпосылки из этих фигур. Конечно, это означает требовать от современного разума слишком многого, что, впрочем, ничуть не нарушает стройности нашей гипотезы. С этих позиций Христос предстает архетипом сознания, Меркурий – бессознательного (курсив мой – М. Н.)».24

Мифология античности, алхимия средневековья, ренессансный герметизм, тайны масонства, метафоричность философии ХХ века каждый раз по-новому раскрывают нам образность Гермеса-Меркурия. Но интересно рассмотреть не только европейское переосмысление Гермеса и герметизма, но и российское…