Читать книгу Струноходец - - Страница 6

Из цикла «В зеркале времени» (2006–2015)

Оглавление

Песня Орфея

Перед троном твоим, о владыка Аид,

Я дерзаю просить небывалого дела.

То душа моя властно во мне говорит,

И от жгучего горя она поседела.

Я, быть может, последнюю песню пою,

И на свете мне жить стало странно и дико,

Потому что любовь я утратил свою,

Потому что погибла моя Эвридика.

Как же срок, ей отпущенный, был невелик!

А жила она, слез и печали не зная,

А была она – солнца сияющий блик,

А была она – певчая птичка лесная.

Весела и отважна, нежна и легка…

Рядом с нею казалось – все горести мимо!

От улыбки ее исчезала тоска,

Целый мир опустел без нее, без любимой…

Неужели неведомы раны любви

И страданья разлуки бессмертному богу?

Я молю: Эвридику мою оживи,

Дай ей снова пожить на земле хоть немного!

В первый раз не находятся в сердце слова.

Что же сделать я должен, чтоб счастье – с начала?

Отказаться от песен и струны порвать,

Чтобы лира моя навсегда замолчала?

Или броситься грудью на чье-то копье?..

Слезы сами текут. Плотно сомкнуты веки…

О владыка Аид, возврати мне ее,

А не то – и меня оставляй здесь навеки!


Степные мелодии

В бесконечности трав

Тонет солнечный шар.

Мною нынешней став,

Вспоминает душа.

Там, где тени легки,

Там, где лето длинней, —

С ветром вперегонки

Бег сарматских коней.

Акинак у бедра,

Чтоб вернуться живым,

Чей-то окрик «пора!» —

Да стрела с тетивы.

А себя отпустив

В этом мире простом —

Немудреный мотив

Да небесный простор,

Дым костра на ветру

Звездной ночью в степи…

Жаркий лоб оботру:

Отдохни да поспи,

Чтобы вновь поутру

Птицей прянуть в седло…


Было некогда – и прошло.


Давид и Вирсавия

Над городом царит ночная тишь,

И свет тебе сейчас – врагом заклятым.

Ты ей о смерти мужа говоришь,

Нетерпеливо раздевая взглядом.

Не отменить того, что свершено,

И праведник стал с грешниками вровень.

Горчит тревожно-алое вино,

А злато кубков отливает кровью.

Ты видишь губ пленительный изгиб.

В светильниках потрескивает масло.

«Он доблестно сражался и погиб…»

А вместе с ним – не совесть ли угасла?

Твои слова сочувствия полны,

Печальный облик нестерпимо ложен.

Возрадуйся! Нет мужа у жены,

Ты волен возвести ее на ложе.

О мудрый царь, в шелка ее одень

И выполни желание любое,

Но между вами вечно будет тень —

Тень воина, убитого тобою…


Саломея

Боже, в какую темень

Ввергнет она шутя?

Женщина – вечно демон,

Даже пока дитя.


Скромница, очи долу,

Ангельски хороша,

Мягко скользит по полу,

Все убыстряя шаг.


Пляшет неутомимо,

Стройная, как копье,

И покрывала дымом

Вьются вокруг нее.


Взглядами стан обласкан.

Молния, буря, плеть!

В пламени этой пляски

Очень легко сгореть.


Опьянена и рада,

Может ли – понимать?

Если сулят награду,

Пусть выбирает мать.


Речь – с материнской слепком.

Разве вольны цари?

Царское слово крепко:

Пообещал – дари!


Что ж не идешь, царевна,

Властью своей горда?

Скорбно глядит и гневно

Страшный кровавый дар.


…Выросла – танцем, вихрем.

Только не раз, не два

Перед глазами вспыхнет

Мертвая голова…


Далила

Значит, не подруга, а блудница?

Так тебя прикажешь понимать?

Хоть и верен, не спешишь жениться,

Потому что не велела мать.

Говорила – я тебе не пара?

Видно, ты – безгласное дитя.

Ну, а мне не нужно даже даром —

Знать: меня не любят, а хотят.

Если б ты любил – иначе б сделал.

Что родня? Боишься спорить с ней?

В целом мире не найдется демон

Оскорбленной женщины страшней.

Знаю, где твоя таится сила,

Одолеть позволившая рать.

Волосы, которые любила

Нежно-нежно я перебирать…

Кончено! Страстей довольно тленных.

Ведь любовь растоптана, хоть плачь…

Засыпай же на моих коленях,

Мой такой беспомощный силач.


Дочери Бастет

Словно пещера —

Сумерки храма.

Кошки священны

С древности самой.


Зорок и молод

Страж урожая.

Радуйтесь! Голод

Не угрожает.


Гордо-роскошны,

Хищно-зубасты,

Шествуют кошки,

Дочери Бастет.


Дарят едино

Взор благосклонный

Простолюдину

И фараону.


Невыносимо

Горе – да сгинет!

Женщины символ —

Кошка. Богиня.


Вавилонянка

Горе горькое, горе городу!

Горделивы, склоните головы.

Граду древнему, граду гордому —

Выси горние, камни голые!


Пророчить мне: порочные, нелепые,

Ослепли вы!

Погибнете – ни гимнов вам, ни вечности,

Увечные!


Вам – садами да зиккуратами,

Тканей радугой взоры радовать…

Да не к спеху доспехи ратные —

Силе вражеской стать преградою.


Забыться мне: с убийцами, блудницами —

Родниться ли?

Убогие! Не боги ли прогневались,

Не небо ли?


В стены старые – беды молоды.

Эй, пирующие, замолкните!

Близко тучи, громады-молоты…

Перемелют грома да молнии!


Смириться мне: не жрица я, не лучшая —

Не слушают…

Безумию, бездумию небесному

Невестой мнят…


Горе горькое, горе городу!

Горделивы, склоните головы.

Граду древнему, граду гордому —

Выси горние, камни голые!


Белый Бог

К Нему всегда открыта дверь.

Не нужно кланяться убого:

Он человеком был, поверь.

Он был Учителем – не Богом.


Ты безутешен? Позови,

И станет легче и теплее.

Ведь Он не требовал любви —

Щедрее всех делился ею.


Но не у всех достанет сил

Не сотворить себе кумира…

И крест на небо возносил

Любовь, израненную миром.


…Проходит за весной весна

И тонет в иорданском иле.

А что бы Он сказал, узнав —

Что именем Его творили?


Коварна память у людей.

Да, Он остался в ней надолго,

Но почему, когда и где

Свобода обратилась долгом?


Мы не смогли услышать то,

Что повторялось не однажды:

Любви заслуживает каждый,

А поклонения – никто.


Войско Спартака

Свобода – яд или вино?

     Чем захлебнуться, все равно.

Кто знает: многому ль дано

     еще случиться?


А жизнь одна, и смерть одна,

     и чаша выпита до дна,

И цель достойна и трудна:

     убить Волчицу.


О Рим, рабов считал глупей?

     Чем нас поил – то сам испей!

Довольно розог и цепей!

     Прощай, арена!


Враги надменны и грубы,

     но им забота морщит лбы

И страх мешает позабыть,

     что жизнь-то бренна…


Беги, легионер, беги,

     ломая строй, тесня других!

Проклятый Рим, плати долги,

     плати и помни,


Как не хотел кормиться сам,

     разгневав рабством небеса,

Как побежденных ты бросал

     в каменоломни.


Когда букцины запоют,

     когда схлестнемся мы в бою,

Почуешь мудрость ты свою:

     «Memento mori»!


Мы не боимся бед любых.

     Проснулся италийский Бык:

Быть под ярмом он не привык —

     и не заморен.


Отныне помыслы просты:

     не наших – ваших на кресты!

Не горстку беглых встретишь ты

     в пыли дорожной.


Идет, идет за рядом ряд,

     орлы плененные горят,

Железо гладисов не зря

     покинет ножны.


Врагов трясет, несладко им.

     Готовься, славный город Рим!

С тобою мы поговорим —

     тепло, по-свойски…


Победа скоро. А пока —

     дорога дальняя легка.

Шагает войско Спартака.

     Шагает войско.


Пилат

Судьба назначила – поджечь тебе

                                                     Запал.

Душа и долг – в противоречии.

                                                   Пропал!

Отныне на устах истории

                                                      Замок.

Ты вытащить хотел, ведь стоило…

                                                   Не смог.

Да, были способы законные

                                                    Спасти.

Он их отверг – и вот закончились

                                                        Пути.

А сколько судей свет невзвидело

                                                         Еще?

Тебя жалеют. Значит, видимо,

                                                     Прощен…


«Колокол, ночь и крик…»

Колокол, ночь и крик,

Алая пляшет кисть…

Еретиком умри

Или же отрекись.


Жалости голос смолк.

Я не хотела – так,

Но предъявили долг

И навязали брак.


Время его пресечь.

Душно. Как душу ест…

В песнях на ложе – меч.

Нас разделяет – крест.


Мессу легко отверг,

Шанса не удержал.

В бархатном рукаве

Прячется мой кинжал.


Грех этот до кости

В память врезает тьма.

Я не смогла спасти?

Значит, убью сама.


«Не родное, но и не чуждое…»

Не родное, но и не чуждое

     так и тянет к себе.

Так со дна достают жемчужину.

     Так сгорают в борьбе.

Не увидеть уже воочию —

     утекло, как вода,

Больше века прошло… но хочется

     окунуться туда!

Впечатления жгучей лавой,

     и – стороной не пройти.

Ах, какими вы были славными,

     не сбиваясь с пути,

Как шутили, сражались яростно

     и встречали беду!

В лабиринте тысячеярусном

     нужных слов не найду.

Слишком многое в нас задушено.

     Где отыщешь таких?

А один потревожил душу мне

     временам вопреки.

Оттого и грустят глаза мои.

     Пересечься б двоим!

…Я читать бы училась заново

     по ладоням твоим.


Дочь фараона

Историю свершила жалость.

Знать, норов у судьбы таков.

Все было просто: сердце сжалось,

Услышав плач из тростников.


Найденыш – сын, а не игрушка.

Что ожидает впереди?

Он ход вещей в стране нарушит

И свой народ освободит.


Ты угадать могла едва ли,

Он до поры не знал и сам.

Иные открывались дали

Твоим египетским глазам.


Легендой стал он, Нил же – Летой.

Сгорел папирус, и дотла.

Кто вспомнит имя девы этой,

Что, золотом звеня браслетов,

Младенца на руки взяла?


Посвящение Шинсенгуми[1]

В самом начале – знали ли,

Как неизбежность душит?

С искренностью на знамени,

С искрой в голодных душах.


Сброд с идеалом воина

(Вы на себя примерьте!),

Всем существом усвоено:

Верность – и после смерти.


Выть ли от горя голого

Выжившим? Нет, едва ли.

Сильными клали головы,

Сильными убивали.


Что ж удивляться вот чему:

Ту же заводят песню!

…Звезды – глазами волчьими.

Волчьими, хоть ты тресни.


«Как на битву ехал господарь наш Влад…»

Как на битву ехал господарь наш Влад,

В чешуе-доспехах, да в руке булат.

Сила Божья с нами да драконье знамя,

В войске каждый храбростью богат.


Вот уж стан турецкий виден впереди,

Яростное сердце рвется из груди.

Сабли в бой да копья, после боя колья,

Неповадно будет приходить!


Воронью на пищу турок будем класть.

Славно сабля свищет, крови напилась.

Прочь, проклятых стая! Гей, земля родная,

Не дадим тебя чужим во власть!


Словно ангел смерти, Влад врагов косил.

Нехристи да черти выбились из сил.

Сам султан поганый да с обидной раной

Ноги с поля боя уносил.


Как на битву ехал господарь наш Влад,

В чешуе-доспехах, да в руке булат.

Сила Божья с нами да драконье знамя,

В войске каждый храбростью богат.


Cota 705[2]

Былями полны

Времени стражи.

Горы запомнят,

Ветер расскажет.


Сядешь на камень,

Глянешь с вершины.

…Счастья искали.

Судьбы вершили.


Порознь и вровень

(Как не заметить?),

Потом и кровью,

Жизнью и смертью.


Верили, ждали,

Бились и пели.

Дальние дали,

Ясные цели.


Память бессонна.

Кто им свидетель?

Камни и сосны,

Горы и ветер…


1

Шинсенгуми – отряд военной полиции, участвовавший в войне Босин в Японии в XIX в.

2

Cota 705 – высота в Каталонии, на которой находится мемориал всем погибшим в испанской гражданской войне.

Струноходец

Подняться наверх