Читать книгу Печальная волна - - Страница 2

Произошла трагедия на море,

Которой мир давно не знал;

Нас общее объединило горе,

Мне не давала эта боль покоя,

И я в стихах об этом рассказал.

Иди же в мир мое стихотворенье,

Моя «Печальная волна»,

Родным и близким в утешенье

Ее пусть станут письмена…

Свечи скорби

Горе в море прячут,

В баренцовой сизой глубине.

И мое перо скорбит и плачет

Со свечами скорби наравне…

Споемте, друзья, ведь завтра в поход —

Уйдем в предрассветный туман…

Он много песен написал,

Но лишь одну из них я знал:

Споемте, друзья, ведь завтра в поход

Мое поколение с детства поет.

Мелькает знакомый платок голубой,

И волны седые шумят за кормой…

Ах, как согревала та песня сердца,

И пели, и пели ее без конца.

Я вновь легендарные слышу слова,

Любовь и надежда в словах тех жива:

Мы завтра уходим, нам завтра в поход,

Мы верим, что нам, как всегда, повезет;

Мы завтра уходим, споемте, друзья,

Сегодня мы вместе. Не петь нам нельзя.

При всякой погоде —

Раз надо, так надо —

Мы в море уходим

Не на день, не на два…

До встречи, родные, до встречи,

Уходим мы снова в поход,

Туда, где лишь северный ветер

Тяжелые волны ведет.

Сурова подводная служба,

Опасность повсюду нас ждет,

Но, если становится нужно,

Уходим мы даже под лед.

Пока же все в море пустынно,

Но круче и круче волна,

Давно уже суши не видно,

И сотня лишь метров до дна.

Но с волнами мы и не спорим –

Идем мы от них в глубине;

Над нами суровое море,

Ни неба, ни звезд в вышине.

До встречи, родные, до встречи –

Мы скоро вернемся назад,

Пока же лишь волны да ветер

Над нами немолчно шумят.

Нас море навечно сдружило,

Мы верим – вернемся домой,

Но, если погибнем, могилой

Нам станет корабль родной…

А судьба занесла уже руку –

Будто что-то шептало в волнах:

На погибель идете и муку,

Возвратится назад только прах.

Но было на душе спокойно,

Текли размеренно часы,

Пусть что-то там шептали волны –

Уж близок был конец пути.

И берег был желанный близок,

Близка родимая земля,

Еще немного – их обнимут

Родные, близкие, друзья…

Но в час назначенный не вышли

Они, как водится, в эфир:

Не отвечал их командир,

И связь с подлодкой прервалась…

Звезда вечерняя зажглась,

И тучи мрачные нависли

Над океаном, но волна

Была пустынна и темна.

Тревожные возникли мысли

У тех, кто их снадеждой ждал.

Корабль вестей не подавал…

Вновь тишину над океаном

Всю ночь прослушивал радист

И чудился порой обманом

В наушниках привычный свист.

Все передатчики молчали,

Чтоб их сигнал не пропустить,

Еще надеялись и ждали,

И все расчеты подтверждали,

Что воздуха должно хватить.

Еще как будто кто-то слышал

Какой-то стук на самом дне…

Но на условленной волне

Никто на связь так и не вышел,

Все было тихо в глубине…

И ночь прошла. Прошел и день.

Надежда таяла, как тень…

Он спокоен, но хмур. Ночь бессонно прошла,

Лишь острее и жестче стал взгляд,

И тяжелая ноша на плечи легла,

Молча слушает скорбный доклад.

«Я прошу сделать все, чтоб людей там спасти,

Обязательно лодку поднять.

Это дело намерен я лично вести,

Ничего от меня не скрывать…»

(Наверно, были основанья

Так энергично заявлять:

Увы, системы умолчанья

Ему ль доподлинно не знать?!)

И опять то один, то другой козырял –

Ситуацию он под контролем держал,

Но свой отпуск в те дни не решился прервать,

Чтоб персоной своей не давить, не мешать

Тем, кто гибнувшим помощь пытался подать …[2]

Что сказать здесь? В огромной стране То одна, то другая беда;

Нелегка его доля. И лодка на дне

Болью в сердце вошла навсегда!

А там, где суровое море вдали,

Где чайки тоскливо кричат,

И ищут подлодку уже корабли,

На лодке – погибель и ад!

Метались там люди в огне и дыму,

Сгорая, как спички, в подводном чаду.

Кто-то пару лишь строк написал впопыхах,

Прежде, чем превратиться в обугленный прах.

Задыхался один, громко плакал другой –

Он недавно пришел, был совсем молодой;

Кто-то Богу молился… и лишь командир

Неизвестно за что, сам себя осудил…

Но в этот страшный миг последний

Сквозь нахлынувшую мглу

Вид далекий, безмятежный

Вдруг представился ему:

Будто песнею родной

Голос он услышал свой.

Тяжесть муки облегчая,

Песнь звала в объятья рая:

Мы долго по лесу бродили,

Устав, решили отдохнуть.

Березы нас к себе манили,

Они, как будто говорили:

«Потом продолжите свой путь…»…

Я прилег на поваленный ствол,

Надо мною плывут облака,

Сон куда-то меня вмиг увел,

Понесла сновидений река.

Вижу въяве я иль во сне

Колыханье верхушек берез,

Шелестят они что-то мне,

Волшебство навевая грез.

Я проснулся. Болят бока.

Тишина вокруг и покой,

Лишь по-прежнему облака

Друг за другом плывут надо мной…

—

Песнь отзвучала. Душа от-ле-те-ла,

Оставив, рыдая, родимое тело…

И вскоре все стихло. Кромешная мгла.

Ни всплеска, ни вскрика. На дне – тишина.

Лишь катятся волны одна за другой,

Извечный на море простор и покой…

Но кто-то там живой остался –

Последний. Всем смертям назло,

Надеждой тщетной обольщался,

Не зная, что произошло.

Он молод телом и душой,

Ему бы жить еще и жить,

Но Рок, жестокий и чужой,

Вдруг обрывает жизни нить.

И он в тоске предсмертной муки

Во тьме, с погибельного дна

В надежде простирает руки

Туда, где плещется волна:

«А наверху, наверно, свежий ветер

И море родное штормит,

И волны вскипают от ветра,

От ветра, который пьянит.

Наверное, нас уже ищут,

И скоро, быть может, найдут,

По всем направлениям рыщут,

Сигнала условного ждут.

А мы здесь лежим недвижимо,

Им знака не можем подать –

Все вдребезги! Чертова мина!

А, может, не мина, как знать.

Торпеда, быть может, взорвалась?

Дай Господи, чтоб пронесло.

И сколько в живых нас осталось?

И где командир? Никого.

Мне холодно, душно, нет мочи…

Ах, мама, родная моя,

Прощай, не ругай меня очень,

Спаси, если можешь, меня!»

А голос все тише, все глуше,

И Смерть подступила к нему,

И вздрогнула мать там, на суше,

В далеком родимом дому.

Отворила я дверь,

И одна целый вечер,

Я не знаю теперь,

Для чего я живу,

И забота родных

Мою душу не лечит,

День и ночь по погибшему сыну скорблю.

—

Как одинокая береза

Осенней грустною порой,

Клонюсь поникшей головой,

Свои сдержать стараясь слезы…

Я не знаю, как жить буду дальше –

Будто свет вдруг погас в окне,

Ведь нет горя, наверное, больше,

Чем упало на сердце мне.

Потеряла родимого сына…

Холодна на дне моря вода.

Даже нет у него могилы.

Ах, как я бы ходила туда!

Я хочу пересилить горе,

Я не сплю уж которую ночь

И все вижу суровое море,

Но никто мне не может помочь.

Будто вижу, как он задыхается,

Будто слышу родные слова,

И кошмар этот все не кончается –

«Мама, мама, спаси же меня!»

—

Вам не понять ни сном, ни духом,

Моих страданий не понять,

И не услышать вашим ухом,

И вашим словом не сказать.

Не знаю, хватит ли уменья

Мне свое горе передать,

Но не увидеть вашим зреньем

Тех снов, что не дают мне спать.

Вам не понять моей печали[3],

Тоски моей вам не понять,

Такого горя вы не знали –

Не дай вам бог его узнать!

Вам не понять моей печали…

Но все же легче мне при вас,

Спасибо вам, что утешали,

Услышав тяжкий мой рассказ.

Хожу теперь я чаще в храм –

За душу ро́дную молюсь

С надеждою, что где-то там

С ней навсегда соединюсь…

Он Президент всего немного –

Его начался только срок[4],

Но вот подкидывает Рок

Огромный камень на дороге,

Что перебить способен ноги!

Он не сломался, устоял,

Трудный путь свой продолжая,

Лишь осмотрительнее стал,

Людей и мир сей познавая…

Отложивши ворох дел,

Спустя неделю прибыл он

Туда, где «Курск» под толщей волн

Был движения лишен

И вряд ли в нем кто уцелел…

Он утомлен и расстроен тяжелой бедой,

Что внезапно разверзлась над ним и страной,

Но, как обычно, владеет собой.

Вот он жмет руку одному из родных,

Не оставляя их в горе одних.

Он сердечно и просто утешал их, как мог,

И словами своими им немного помог.

За словами стояли, конечно, дела,

Чтобы память о «Курске» в поколеньях жила!

– Я уплываю далеко,

Теперь увидимся не скоро,

Обоим будет нелегко –

Тебе на суше, мне на море…

Трудна дорога моряка,

Его жене еще труднее…

И машет с пристани рука,

И вьется светлый шарф на шее…

И будут дни, и будут ночи,

Как уже было до того,

И будет, не смыкая очи,

Молиться Богу за него.

И скажет сын: «Как долго папы

Все нет и нет. Устал я ждать!»

«Он обязательно вернется,

Пора уж спать, мой дорогой»…

В ответ сынишка улыбнется

Под теплой маминой рукой,

И сон невидимо коснется

Его ресниц, неся покой.

Она вздохнет:

Ах, где ж наш папа?

И я уже не в силах ждать…

И долго слезы будут капать

В тиши на детскую кровать…

—

Достойнейшие наших дней

Погибли в муках на дне моря

И стало в жизни больше горя

Среди оставшихся людей.

Коль Бог все ведает и знает,

Почто Он это допускает?

Не знаю я, что здесь сказать,

Но продолжаю веровать…

Мы всплыли вверх – нам показалось странно

Так близко снова видеть светлый мир,

Костер зари над берегом туманным,

Идущий в гавань портовой буксир…

А лодка шла, последний створ минуя,

Поход окончен, и фарватер чист.

И в этот миг гармонику губную

Поднес к сухим губам своим радист…

Мечтал вернуться из похода.

Увы, им всем не повезло –

Свинцовые сомкнулись воды,

И лодка рухнула на дно.

Разбилась ли она о камни,

Зарылась в ил или песок,

Неведомо, но очень славный

Служил на лодке той народ.

Их лодка намертво сдружила –

Стотонной тяжести вода

Тела матросские сдавила,

Похоронив их навсегда…

Ветер волны тяжелые в сумерках гонит,

Сотни тысяч людей поглотил океан.

Он в шторма о погибших участливо стонет,

Будто хочет спросить – хорошо ли им там?

Но никто не ответит. Глубокие воды

Не пропустят ни звука сквозь толщу свою,

Над телами сомкнулись тяжелые своды

И кромешная тьма в этом мрачном краю.

Ну а как же их души?

– Они, к счастью, успели

Вознестись из подводного царства наверх,

И, побывши в холодной, придонной купели,

Ныне молятся Богу ночами за всех…

Все время плакать невозможно –

Хожу, работаю, шучу,

Но временами острая тоска

Хватает так меня за горло,

Что я чуть в голос не кричу –

Что никогда уж не увижу,

Что никогда не обниму,

И никогда уж не услышу,

И ничего не расскажу…

А в час ночной или вечерний,

Когда прилягу я усталый,

Мне видятся немые тени

И так его мне не хватает,

И так сжимает горе грудь…

Тоска, тоска, не продохнуть…

Тяжел мой крест теперь вдвойне,

В ответе я за весь наш род,

Я жив еще, а он – на дне

Под толщей беспросветных вод…

– Мы с Ваней жили трудно,

Хоть он и офицер:

Одно, другое нужно,

И сын уже пострел.

Когда он был в походе,

Молилась за него,

Как принято в народе,

Чтоб Бог хранил его…

Но не спасла молитва –

Остался он на дне,

И жизнь моя поникла –

Без Вани тяжко мне.

А как мы жили дружно!

Он честен был и смел,

Никто теперь не нужен…

Он долго жить хотел.

Не довелось, не вышло,

Такая вот судьба…

Ни капельки в рот лишней

Не брал он никогда.

Во всем был образцовый,

Примерный офицер,

Хоть скромный, но толковый –

Он многое умел.

Его на все хватало –

Он очень много знал.

Хотел стать адмиралом,

Всегда о том мечтал…

Сынок наш подрастает,

Что в жизни его ждет?

А сердце замирает –

И он во флот пойдет.

Живем мы ведь у моря,

Здесь наши все друзья.

Эх, горе мое, горе,

Но я креплюсь, нельзя…

Хоть тяжела кручина.

Нельзя мне горевать,

Держусь я, чтобы сына

Достойно воспитать.

Вожу его я в Божий храм

(Он понимает уж немного)

За тень отца молиться там

Пред ликом всеблагого Бога.

—

Тогда лишь вера в нас крепка,

Когда она дается в детстве,

Где дарит матери рука

Ее ребенку по наследству.

И может бабушка сказать,

Тихонько утерев глаза:

«Когда я девочкой была,

Я тоже с мамою ходила

Сюда, под эти образа;

Давно ее взяла могила,

А я пока еще жива…»

Тогда, как самый прочный клей,

Скрепляет вера поколенья,

И льет нам на душу елей

Ее псалмов родное пенье.

И колокольни белизна,

Светящаяся в дальнем поле

От восхода допоздна,

Волнует сердце поневоле…

И ничего дороже нет

От ранних до последних лет,