Читать книгу Небесный почтальон - - Страница 3

Руки твои пахнут земляникой,

Водянистым небом и рекой.

Если перестанешь быть великой,

Я тебя придумаю такой.

Всё пройдет, останется гречиха

Вперемешку с комплексом вины.

Ты моя последняя врачиха

На фронтах языческой войны.

Ты моё метущееся эхо

В белозерских северных лесах:

Не бывает жизни без огреха

И любви без трещин в небесах.

Будь со мной непознанной и дикой,

Обернись правдивою строкой.

Если перестанешь быть великой,

Я тебя придумаю такой.

Поймать бы мне небесную волну

И примириться с лютыми врагами

Капустным хрустом снега под ногами

И песнями, что пели в старину.

И может быть, настанет день и час,

В котором распознает краем уха

Участие во мне святого духа

Мой ангел, не покинувший плеча.

Мне голос был, и я его услышал

В нелепом шуме радиопомех.

В ночную мглу я прогуляться вышел

И посмотрел нечаянно наверх.

Чужих галактик рыжие жар-птицы

Клевали зёрна радостей моих,

И я никак не мог остановиться:

Мне голос был. Новорождённый стих

Внутри меня ворочался, мужая,

А я искал синиц под фонарём.

Мне не нужна галактика чужая,

К своей орбите я приговорён.

Занесло меня снежным крошевом:

Сапоги мои дали течь.

Не продам свою жизнь задёшево

И в избе заберусь на печь.

Отогреюсь и стану паинькой:

Нужен грешному передых,

И останусь в избушке маленькой

До последних волос седых.

Но не стану я жить затворником.

Чтобы сердцем не одичать,

Буду в лавку ходить по вторникам

И гостей у ворот встречать.

Наколю и сложу поленницу

Из берёзовых кругляшей.

Хватит, душенька, ерепениться:

Всё плохое гони взашей.

Жизнь сама по себе наладится,

Если ладить её трудом.

В жизни главная неурядица,

Если утром не топлен дом.

Слякотно полю, а мне – благодать:

Шорох листвы обращается в скерцо.

Прежде чем осень закончит рыдать,

Всё расскажу остывающим сердцем.

Шумная свора голодных сорок

Крутит меня на последние крохи.

Вот и закончился весь сахарок,

Дальше – слова на воде и горохе.

Брошенных яблонь ночной перепляс

Кружит башку, словно выпил хмельного.

Боязно русскому полю без нас,

Зябко душе без надежды и крова.

Как это просто: себя оправдать

И побрататься с глухим иноверцем.

Слякотно полю, а мне – благодать:

Шорох листвы обращается в скерцо.

Всё, что сказано было доныне – враньё:

Сотни лет из пустого в порожнее.

Я из всех в мире слов выбираю своё:

Со своим самоваром надёжнее.

Сколько б жизнь не отвесила мне кренделей,

Проживу без медалей и почестей:

Всё равно эта женщина будет моей

В неотступном моём одиночестве.

Всё, что сказано было доныне – враньё:

Сотни лет из пустого в порожнее.

Я однажды готов умереть за неё.

Не просите, чтоб жил осторожнее.

Не следи за мной в четыре глаза:

Всё равно избавлюсь от «хвоста»,

И скупая матерная фраза

Осквернит блаженные уста.

Стану я, как фреска на фасаде,

Украшать стороннее жильё.

Обнищаю духом бога ради —

Я теперь небесный почтальон.

Ковыляю с кожаным баулом:

Адресатам письма разношу.

Но у света белого под дулом

Ничего другого не прошу.

И назло житейским оплеухам,

Вопреки неровностям судьбы,

Я живу и здравствую, по слухам,

А одышка – это от ходьбы.

Промахнуться надумаю – стану зваться Акелою.

Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю.

Приглядевшись внимательно, ты увидишь,

                                                                как в рубище

Я пройду по касательной всех неистово любящий.

Ты услышишь, как совести тихо вторят бубенчики,

И спасёшься от горестей в окровавленном венчике.

Вознесёшься над бездною, над толпой оголтелою.

Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю.

За деревьями – деревня, а в деревне – никого,

Только звёзды растекаются по крышам.

Отмахнувшись от неправды задубевшим рукавом,

Я в морозном звоне Господа услышал.

Вместо тёплого местечка – сырость тёмного угла,

Вместо стриженых газонов – бездорожье.

Только вера и спасала: помогала как могла,

И оправдывало душу слово Божье.

За деревьями – деревня, а в деревне – только я,

Здесь берёт начало всё моё наследство:

Это бабушкины сказки, это родина моя,

Это в памяти оставшееся детство.

Не шёл, а всё-таки бежал, влекомый чем-то неизбежным:

Мирскую злобу отражал и не однажды был повержен.

Но поднимался из руин, как недорубленный вояка,

Затем, чтоб снова стать живым и душу вынести из мрака.

Чтоб всем неправдам вопреки моя поэзия звучала

Рассветной живостью реки и диким лесом величавым.

Как мог – молился и вещал, слова преобразуя в строки,

И Бог за это мне прощал мои нехитрые пороки.

И чтоб вам не было темно, я принимал все ваши боли

И сеял доброе зерно на бесконечном русском поле.

Без любви всё равно что распят

И оставлен до лучших времён.