Читать книгу Человек в темноте. Серия «Мир детектива» - - Страница 6

Очнулся он от шороха шагов в траве и понял, что задремал. Легкая рука тронула его плечо.

– Идем, – тихо сказал женский голос, – теперь можно.

– Темно? – удивился он.

– Да… уже ночь.

С трудом поднялся он и размял руки и ноги, затекшие от холода и долгого лежания. Рана на голове заныла. Взяв Кинлоха под руку, женщина уверенно повела его сначала по полю, потом по дороге.

Шагая рядом, он слышал, как взволнованно билось ее сердце. Она боялась новых опасностей или вспоминала о событии в Илинге? Через несколько минут они вошли в ворота усадьбы.

– Теперь быстрее, – шепнула она, – тут открытое место, и нас могут увидеть.

Рука ее сжалась крепче на плече Кинлоха. Быстро увлекая его вперед, женщина оглядывалась с испугом. Вокруг стояла тихая, неподвижная ночь. Жители деревни Минни, наверное, уже легли спать. Не зная, куда его ведут, и что ждет его в неизвестном доме, Кинлох испытывал неприятное, тошнотворное чувство. Прежде, чем он успел разобраться в этом, он очутился на крыльце.

Впустив его в дом и закрыв дверь на цепь и чугунные засовы, женщина вздохнула с облегчением. Обессилев от волнения и страха, она упала в кресло. Предоставленный самому себе, Кинлох ощупью нашел стул. Мебели в комнате было мало. В камине горел огонь. Кинлох с наслаждением впитывал в себя тепло от пылавших поленьев. Согретая кровь начинала циркулировать. Головная боль утихла. Кинлох возвращался в нормальное состояние.

Первой заботой женщины после того, как она передохнула, было перевязать его раненую голову. Она сняла бинты, состригла ножницами волосы вокруг раны, тщательно промыла и снова наложила повязку. Действовала она, как опытная медсестра. Вероятно, работала где-нибудь сестрой милосердия во время войны. Затем по звукам Кинлох догадался, что она приступила к приготовлению ужина.

Несколько минут спустя, когда он грел руки возле камина, она подошла и опустилась на колени около пламени.

– Как вы себя чувствуете?

– Подобно баранине, размораживаемой на огне.

Этим он хотел сказать, что ему все еще было холодно. Но она больше обратила внимание на первое слово и заметила:

– Вы не должны винить себя за то, что случилось.

Голос ее звучал моложе, чем раньше.

Винить себя! Вот уж действительно! Хотел бы он, чтобы человек, ударивший его, пришел сюда. Он поговорил бы с ним насчет вины. Рано или поздно он, все равно, сведет с ним счеты… Он задаст ему такую взбучку, что тот будет помнить! Но о своих намерениях слепой молчал.

– Именно, как баран, – сказал он. – Отвратительная роль…

Она поправила поленья в камине. По ее механическим движениям было понятно, что она серьезно размышляла. О чем?.. Поднявшись с колен, она молча оставила его.

Кинлох напряженно прислушивался, пытаясь узнать, нет ли еще кого-нибудь в доме. Первым чувством, вернувшимся к нему после того, как он пришел в нормальное состояние, было любопытство. Его интриговала эта женщина. То, что она с головой замешана в это истории, было ясно. Ясно было так же, что она увезла его для того, чтобы облегчить положение убийцы. Стало быть, она была, если не преступницей, то соучастницей. Интересно, кто она такая и как выглядит. Об этом он сейчас думал больше, чем о ее роли в илингской трагедии. У людей, потерявших зрения, прочие чувства приобретают необыкновенную остроту. Слух улавливает звуки, недоступные нормальному человеческому уху, осязание обладает силой ясновидения. К этому нужно прибавить острое воображение и память. Люди, считающие слепых беспомощными существами, ошибаются. Они правы, поскольку речь идет об одном из пяти чувств: зато в отношении четырех других слепые имеют преимущество.

Можно было подумать, что Кинлох, стараясь представить себе образ этой женщины, ставил невозможную задачу. Он не разделял такого мнения. Наоборот, многое уже было ясно. Сидя около камина, он спокойно и методически искал ответы на разные вопросы. Никакого чувства признательности он не испытывал. Если она вытащила его из трудного и опасного положении, то сделала это не ради него, а в своих собственных интересах. Она боялась оставить в Илинге неудобного свидетеля. Полиция, арестовав Кинлоха, могла бы поверить его рассказу. Тогда положение ее друга и ее собственное могло стать чересчур опасным.

Женщина, по-видимому, много думала и никак не могла успокоиться. Почему она привезла его в деревню Минни? Потому, вероятно, что с этим домом связаны воспоминания о счастливом прошлом, и тут легче, и спокойнее думать о настоящем. Ответить на этот вопрос Кинлох, впрочем, не мог. Женщина была не расположена к откровенности. Наоборот, было ясно, что она старалась говорить, как можно меньше. Видно, она не переставала наблюдать за невольным гостем, потому что после ужина, когда он хотел вернуться к камину, она решительно взяла его под руку и вывела из комнаты.

– Пора спать, – сказала она. – А дальнейшие планы можно обсудить завтра.

Утром Кинлох убедился, что даже в этой одинокой усадьбе нельзя считать себя в безопасности. Очень рано его разбудил громкий стук в дверь. Пора завтракать. Голос женщины звучал решительно и нетерпеливо: она привыкла командовать. Но ему не хотелось так рано вставать. Давно он не нежился в такой мягкой, теплой постели. А когда он встал и потрогал рукой щетину на подбородке, всякая охота выходить из комнаты пропала. Он рад был, что не мог видеть в зеркале, на что стал похож.

За завтраком она сказала, что скоро придет старуха, делать уборку. Ему придется просидеть часа два взаперти в пустой комнате. Так, как старухе известно, что комната пуста, убирать ее она не будет. Посидеть взаперти, разумеется, не трудно, но все-таки… Положение, оказывается, не было так просто. Не успели они покончить с завтраком, как старуха уже стучалась на крыльце. От желания угодить, она пришла раньше времени. Кинлоха поспешно втолкнули в тесный чулан где-то в конце коридора. Дверь за ним захлопнулась, в замке повернулся ключ. Кинлох слышал через дверь, как вошла старуха.

– Доброе утро, мадам. Я пришла пораньше, потому что думала, не случилось ли чего после первой ночи.

– Вы очень милы миссис Спеддинг. Но что могло случиться? Вы думали, что я могла сжечь ветчину или пролить молоко?

Миссис Спеддинг усмехнулась.

– Нет, барышня, я не думала… Но я не знаю, умеете ли вы готовить. Я думала, что, может быть, вам страшно было спать одной в доме, особенно после всех этих историй с ворами и грабителями, о которых пишут в газетах.

Молодая женщина рассмеялась. Кинлох знал, что она стояла, прислонившись спиной к двери чулана, и боялась явившуюся уборщицу больше, чем миссис Спеддинг могла предполагать. Боялась она так же и того, что могла нечаянно выболтать словоохотливая старуха.

– Ну, видите, а мне не было ни капельки страшно, – ответила она храбро.

Но по сорвавшемуся голосу Кинлох понял, что она дрожала от ужаса. Старуха, однако, ничего не замечала.

– Нет, барышня… простите, барыня… все-таки, цвет лица у вас другой. Бледная вы какая-то. Вчера я думала, что это с дороги, а сегодня вижу, что вообще пропал ваш румянец. Уж не больны ли вы?

Голос старухи вдруг оборвался. Наступила жуткая пауза. Раздался робкий, испуганный вопрос:

– Что, с вами, миссис Спеддинг?

– Я думала, вы одни приехали.

Что увидела старуха, Кинлох не мог понять. Ясно было, что игра провалилась.

– Почему вы думаете, что я не одна?

– Стол накрыт на двоих… две чашки от кофе!..

После новой паузы старуха рассмеялась.

– Ага, я понимаю… Вы вчера пили кофе и не убрали. Вот это вчерашняя чашка, а вот это сегодняшняя…

– Я вчера очень устала, миссис Спеддинг.

Старуха зазвенела посудой, приступив к уборке. Кинлох напряженно прислушивался, ожидая нового замечания. Старуха должна была видеть, что обе чашки не успели остыть.

– Тут вы, даст Бог, быстро поправитесь, – болтала миссис Спеддинг. – Помните, как вы гуляли, когда были девочкой?

Она вздохнула и продолжала растроганным голосом:

– Мы не забыли вас, мисс Стелла. Господи, что тут было в деревне, когда увидели в газетах вашу фотографию по случаю свадьбы! Толпат – вы помните Толпата, который служит на почте? – читал газету и даже не понял, что это вы. Разве у мужчин есть глаза? Как только миссис Пребль увидела фотографию, она сразу сказала: «Да это наша мисс Стелла!» Она сразу же вырезала снимок и потом всем показывала. Очень хорошая фотография, помните? Вы выходите из церкви в подвенечном платье, а перед вами стоят офицеры и держат над головой обнаженные шпаги. И лицо у вас было такое счастливое, такое счастливое! По одной улыбке нельзя было не узнать вас. Я как увидела улыбку, так сейчас же сказала: «Господи Боже, да это…»

Дверь чулана, в котором сидел Кинлох, слегка треснула от тяжести прислонившегося тела. Слух его поймал звук, похожий на вздох или глухое рыдание. Миссис Спеддинг, занятая уборкой и собственной болтовней, ничего не слышала.

Старуха вернулась с кухни, продолжая говорить:

– Джейн Пребль положила фотографию в молитвенник, чтобы все в церкви видели. Вы не можете себе представить, что творилось в воскресенье. Люди стояли целой толпой. Фермер Нокс первый взял фотографию, а другие смотрели через его плечо. Раньше, чем он надел очки, на нос, кто-то прочел подпись под снимком и закричал: «Да это наша мисс Стелла!» Тогда он тоже прочел и всем показал: «Смотрите, – говорит, – это, правда, мисс Стелла. Кто бы сказал, что эта знатная леди скакала когда-то, как мальчишка, на моем пони Буллере?» А старый Джек Уич сказал: «Да, всегда она была сорви-головой. Не поверишь теперь, что я ее два раза ловил в саду, когда она воровала у меня вишни и яблоки». Тут Боб Эймс тоже что-то вспомнил, а бабы затрещали как сороки. Но старый Нокс снял очки и сказал: «Мало ли что было, теперь она настоящая леди. Смотрите, за какого красавца-парня вышла замуж!» А Джейн Пребль вырвала у него из рук фотографию и возмутилась: «Да как ты смеешь так говорить! Это же барон! Мужиком ты был, мужиком и остался!» Вот как она ему ответила… Язык у нашей Джейн такой, что она всякому рот заткнет.

Старуха, видно, что-то заметила. Потому, что словесный поток вдруг оборвался. Наступила пауза.

– Вы плохо себя чувствуете, барыня… простите, миледи, я хотела сказать…

Миссис Спеддинг была поражена и встревожена.

– О, нет… просто я… Да… я немного устала после вчерашнего. Дайте мне воды, пожалуйста…

Старуха поспешила на кухню. В то же мгновение дверь чулана раскрылась. Кинлох был схвачен за руку и водворен в одно мгновение обратно в свою комнату, по другую сторону коридора. От поспешности у него захватило дыхание. Женщина, которой только что едва не стало дурно, оказывается, притворялась. Напрасно он испытывал сочувствие. Внезапная слабость и просьба принести воду, были придуманы для того, чтобы остановить опасную болтовню и убрать миссис Спеддинг на минуту из коридора. Она не доверяла ему. Она отказалась сообщить название деревни. А теперь прибегла к обману, чтобы заткнуть рот старухе… Симпатия, которую Кинлох начинал испытывать, рассеялась. Поэтому, когда старуха ушла, он спросил:

– Итак, вас зовут Стеллой?

– Да.

– Стелла значит «звезда».

– Да.

– Я не знал, как обращаться к вам: довольно неудобно иметь дело с особой, которая не только безымянна, но и невидима.

– Можете называть меня Стеллой.

– А я не желаю. Звезда ничего не значит для слепого… не существует.

Она промолчала.

– Старуха называла вас «миледи», – напомнил он. – Так, пожалуй, лучше.

– Это ничего не значит: просто крестьянская вежливость…

– Стало быть, раз я не знаю вашей фамилии, мне придется звать вас Стеллой?

– Обстоятельства так сложились, что я даю вам это право.

– Гм! Не слишком ли это фамильярно после одних суток знакомства?

Ответа не было.

– Одним словом, мне не полагается ничего знать?

– Чем меньше будете знать, тем лучше.

– Лучше для кого?

– Для вас.

– Ага! Угроза?

В ответ хлопнула дверь. Она вышла из комнаты.