Читать книгу Трещины и гвозди - - Страница 10

Свое грозное обещание Адам исполняет следующим же утром.

Он уже возвращается из собачьего приюта к тому времени, как Адрия едва разлепляет глаза после бессонной нервной ночи, проведенной в холоде и обиде. Лежа под одеялом и закутавшись в толстовку, она слышит, как под окнами чердака тормозит машина, а потом хриплый заливистый лай вспарывает привычную тишину ранчо. Хмурясь, Адри вылезает из постели, припадая на травмированную ногу, и выглядывает в окно.

Сразу становится понятным предупреждение Адама о том, что к собаке она не приблизится. Для этого не требуется ни угроз, ни воспитательных мер, ни пресловутых правил, на которые ей плевать. Только чувство самосохранения. Адрия разглядывает пса, нервно сглатывая. Массивный яростный питбуль с глубоко посаженными маленькими глазами мечется на поводке, скребя когтями утрамбованную землю. Ожесточенно кидаясь вперед, он рвется, чтобы исследовать новую территорию. Свои владения.

По мере передвижения Адама со своим новым питомцем, Адрия отходит от одного окна и проходит к противоположному. Чиркая все тем же ржавым карабином, не без усилий отец сажает собаку на цепь.

Адри упирается лбом в холодное стекло, наблюдая, как животное судорожно мечется по заднему двору, обнюхивая территорию, а потом вновь заливается истошным лаем.

Та грозовая ночь с мокрой мохнатой дворнягой под боком ощущается как что-то далекое. Ненастоящее.

За завтраком, показаться на котором Адам, к радости Адрии, не считает нужным, они встречаются с Амандой вдвоем. Тетя подталкивает в сторону Адри коробку пиццы и подливает себе горячего кофе. Нового жильца ранчо Аманда встречает со скептической опаской и молчит, наблюдая, как Адам, закончив с псом, возвращается в машину и уезжает.

Тягостное молчание нависает над столом и говорит о том, что Аманда страшно устала и, что хуже, что она переходит из одного своего состояния в другое. Искрометный позитив сменяется глубокой подавленностью, в которой тетя проведет несколько следующих недель, пока не перейдет в один из своих следующих бесконечных циклов. Адрия никогда не уточняет, почему это происходит, лишь догадывается, что организм Аманды живет по неведомым для нее самой принципам, и в такие моменты она переходит в режим автопилота, не в силах существовать иначе.

Обводя тетю беглым взглядом, Адри закусывает губу. Ни про вчерашнее происшествие, ни про свою травмированную ногу она решает не рассказывать, чтобы не усугублять и без того напряженные дни Аманды. Она знает, как важно тете это повышение и что она не позволит себе бросить псу под хвост все, чего добилась.

Чего не занимать всем Роудсам, так это упорства.

Аманда заговаривает первой, когда машина Адама отъезжает и гул двигателя затихает где-то вдали.

Голос звучит безотрадно, но куда более безотрадно то, что она произносит:

– Он назвал собаку Деброй. Я подумала, ты должна знать.

Адрия давится пиццей, ощущая, как подсохший кусок пепперони встает поперек горла.

Широко распахнув глаза, она удивленно глядит на тетю.

Аманда протягивает свою кружку кофе племяннице. После она пожимает плечами и долго, протяжно выдыхает, что переводится примерно как «У меня нет сил спорить с ним, прости».

Адри игнорирует кружку и лишь быстро моргает, качая головой.

Не может быть.

Он назвал собаку именем ее матери.

Ее матери!

Роудс упирается ладонями в край стола. Челюсти сжимаются в яростной судороге, кусок в горле проскальзывает ниже, больно царапая гортань. Адрия не находит в ответ никаких слов, зато в голове навязчиво дребезжит ее фраза, брошенная матери: «Мне кажется, он ненавидит меня».

Собачий лай не замолкает.

Адрия вскакивает из-за стола, хватает сумку и вылетает на улицу, хлопнув входной дверью. Ноющая боль в лодыжке становится ощутимой лишь метрах в пятидесяти от дома. Одна боль лишь усиливает другую.

В школьных коридорах кипит жизнь. То тут, то там старшеклассники обсуждают предстоящую экскурсию в университет штата, обмениваясь планами на будущее. Как заявляет руководство школы официально, экскурсия в университет – отличная возможность познакомиться ближе с профилями дальнейшего обучения и проникнуться студенческой атмосферой. Негласно же это шанс хотя бы на день вырваться из душного городка и заглянуть в другую жизнь, вспомнить о том, что из Рочестера есть куда бежать. А сбежать отсюда хотят все, поэтому предстоящую экскурсию школьники воспринимают с должным энтузиазмом.

– И что, ты собираешь поступать на юридический из-за отца? – доносится до Адрии один из десятков голосов.

– Я бы хотела поступить в Ганноверский колледж[4], – хихикает какая-то девчонка. – Говорят, там учился Вуди Харрельсон[5].

– Какая из тебя актриса, – фыркает ее подружка. – То ли дело Университет Индианаполиса[6], там был мой брат, и он постоянно рассказывал, что тусовки в кампусе отпад.

И так повсюду. Школа гудит, точно оживленный улей. Планы на будущее звенят из разных концов и в разных вариациях: кому поступать в колледж, кто пойдет в университет, а кто еще не решил, чего хочет, ведь «времени вагон». Роудс лавирует между этих пролетающих мимо фраз, точно они совсем ее не касаются. Только лишь раздражают. Как раздражает и внешний вид почти каждого встречного. Накрахмаленные манжеты рубашек, аккуратные деловые юбки в клетку, щегольские пиджаки с пестрыми галстуками в тон школьных цветов. Облик типичного ученика старших классов враз преображается, и вся школа превращается в пансион благородных девиц, в котором одной Адрии нет места.

Рваные джинсы, широкая фланелевая рубашка, топ, обнажающий полосу кожи на животе и кусочек неказистой причудливой татуировки в форме кинжала в шипах. Адрия никуда не собирается. Ни в какой университет, ни на какую экскурсию. Она вообще забыла про мероприятие, о котором им напоминают каждый чертов день, а теперь она уж точно не соответствует виду приличной ученицы старших классов, которая рассчитывает на поступление хоть куда-то.

К черту.

Когда через час все уедут на экскурсию и продолжат возлагать надежды на свое светлое будущее, она по-тихому пропадет в никуда, затерявшись среди суматохи. Никто не станет разбираться.

В коридоре, у информационного стенда, она замечает силуэт во всем черном – незадачливого Бена Уильямса, которому задолжала злосчастный поход в торговый центр. Адрия резко разворачивается, чтобы скрыться из виду. Бен замечает ее, но не успевает отреагировать, лишь нелепо поднимает руку в попытке остановить, однако Адрия мастерски ускользает от чужого внимания и живо теряется в толпе галдящих школьников. Как назло, в другом конце коридора она тут же натыкается на Мартина Лайла.

Намеренно тяжело и уверенно ступая вдоль шкафчиков, она не обращает на него внимания, не позволяет и ему разглядеть ее боли. Адрия не оглядывается, чтобы не допустить, самой себе в первую очередь, что произошедшее вчера имело хоть какой-то смысл. Ведь все, что произошло вчера, имело лишь последствия.

Мартин же при виде Роудс на секунду замолкает. В окружении друзей он обводит ее беглым взглядом, но быстро отворачивается в сторону, откликаясь на гнусавый голос приятеля.

– Да, договорились, – небрежно бросает Лайл, натянуто улыбаясь.

Вместо привычной спортивной футболки или толстовки на нем такая же дурацкая белоснежная рубашка с яркой удавкой на шее. Как и все, он хочет казаться лучше, чем есть. Но кто он есть?

Адрия зарывается глубже в свой шкафчик, пытаясь сбежать мыслями прочь, но все еще слышит бархатистый баритон Лайла и усмешки его приятелей.

Дурной стыд за вчерашнюю слабость накатывает с новой силой – она опозорилась дважды, и теперь это унижение грызет ее, гложет, обсасывает косточки. Собственное бессилие отзывается тошнотой – она не смогла победить Лайла, не смогла ответить отцу. Но хуже всего осознание того, что, как бы она ни старалась, ей не прыгнуть выше головы. Не обогнать парня из сборной атлетов. Не уничтожить Адама Роудса словами так умело, как это делает он. Они сильнее ее, и Адрия знает это, как бы широко ни скалила зубы. И что остается тогда? Смириться, пресмыкаться? Пользоваться, как сделала бы мать?

Адрию не устраивает ни один из вариантов. Она не желает изображать покорность, извлекая выгоду.

Громко захлопывая дверь шкафчика, Роудс язвительно улыбается паре человек, оглядывающихся на шум, и прижимается затылком к холодному металлу, поднимая взгляд к потолку. Чужие фразы обрывками доносятся до нее из шакальей стаи, сбивающейся вокруг Лайла. Весело посмеиваясь и зубоскаля, парни обмениваются дурацкими фактами о какой-то предстоящей вечеринке.

– Сара Нильсон обещала прийти, – многозначительно произносит высокий смуглый парень с небольшим шрамом над бровью, Томас. На крепкой шее сверкает несколько коротких цепочек, которые раздражающе звякают каждый раз, когда он приходит в движение. А двигается от неугомонно, суетливо, точно не может устоять на месте.

– Да ладно, Сара? К тебе-то? – гогочет второй, Чарли, потряхивая черными кудрями. Еще пара человек вторят ему, пихая Томаса локтями.

– Гонишь, – буднично замечает Лайл.

– Да честно вам говорю, она появится, – парень напрягается, повышая голос.

– Про Коннор ты тоже так говорил, – отвечает Мартин, и в его голосе проскальзывает небрежное превосходство. – В итоге встречался с ней я.

– Да ну вас, – Томас обиженно бурчит, не находя слов.

– Коннор – птичка певчая, – смеется кудрявый, взгляд его темный и таит в себе насмешку даже без слов. Ни вид его, ни телосложение не источают угрозы, если бы только не этот взгляд. И оскал. Неприятный, звериный. – Ты до нее еще не дорос, Том. Слыхал, после переезда в Чикаго она стала модной штучкой.

– Она и до этого была ничего, – Томас скалится в ответ, но выглядит беззаботно. – Заветный приз. Такие на земле не валяются.

Неосознанно повернув голову после этой фразы, Адрия замечает, что Лайл не реагирует. Он быстро теряет интерес к происходящему, подпирая стену и уводя взгляд в сторону.

Ответ Тома вызывает новую волну восклицаний:

– Да ты втюрился, бро? – вмешивается еще один голос.

– Небось, на фотки ее залипаешь? – весело усмехается еще один парень, кажется, футболист. Они все выглядят на одно лицо, едва ли Адрия отличает одного самовлюбленного качка от другого.

Не отрывая взгляда, Роудс замечает, как Томас краснеет:

– А если втюхался, то что? В такую грех не втюхаться!

– Ладно, твоя взяла, Коннор – из высшей лиги.

Роудс прищуривается, вслушиваясь в чужой разговор, и ощущает скользкий осадок всех чужих слов, которые когда-то были адресованы ей самой. Она – никакая не высшая лига, лишь рискованное развлечение, о котором можно похвастаться друзьям. Как в начале года кузен Томаса хвастался об Адрии. Только запираясь в прокуренном фургоне с загорелым парнем из автомастерской, Адрия не знала, что это кузен Томаса.

Зато потом об этом узнала вся школа. Лающие отрывистые смешки напоминают ей о том дне.

Бен Уильямс, тем временем преодолев коридор, подбирается к Адрии ближе с очевидным вопросом.

– Ты серьезно убегаешь? – хмурится он, и его дурацкая челка нервно подрагивает в такт словам.

– Потом, – только и бурчит Роудс и возвращает взгляд обратно к приятелям Лайла, не желая даже смотреть на Бена, чтобы не напоминать себе, какими глупыми обещаниями она раскидывается. Но внезапная хлесткая мысль оглушает ее, вспышкой затмевая все остальное. Затихает ненавистное гудение в висках. Остается только мысль. Скользкая. Абсурдная. Превосходная.

Адрия Роудс не сдавалась.

Да, оступилась, рухнула однажды, промолчала в следующий раз, проглотив упрек, но у нее еще есть шанс отыграться. Доказать, что она не обязана идти по стопам матери и что это она решает, какую роль сыграть и сколько бензина понадобится, чтобы запалить чужое самомнение синим пламенем. И какова чертова цена будет у каждого галлона. Бен со своей дурацкой просьбой, которую Адрия не собирается выполнять, неосознанно подкинул ей прекрасную идею.

Кровожадная хищная улыбка ложится на девичьи губы.

Срываясь с места, она уверенной пружинистой походкой приближается к Мартину Лайлу, стоящему в окружении шумных приятелей.

Ее появление в зоне видимости встречают бурными реакциями, и парни вмиг оживают, соревнуясь в сальности комментариев, как незамысловатый приемник, настроившись на одну волну:

– А вот и дерзкая штучка.

– Роудс, ты все-таки передумала насчет раздевалки?

– Хочешь прокатиться?

Адрия не уделяет этим возгласам никакого внимания, но не позволяет Мартину Лайлу даже раскрыть рот. Живо сократив расстояние и рывком подтягиваясь чуть выше, Роудс яростно впивается в его губы жарким жестким поцелуем. Чужие губы отдают смоляной горечью и ментолом. Замирают в замешательстве, когда Адрия прижимается к парню телом.

Тонкими пальцами она упрямо сжимает его подбородок, на краткие мгновения углубляя поцелуй. Мартин цепенеет от неожиданности, а шакалья стая взрывается возгласами:

– Воу, какого черта?!

– Э-э-эй!

Несколько голосов в коридоре вторят общему удивлению.

Но, отрываясь от губ Лайла прежде, чем он захочет ее оттолкнуть, Адри слышит главное, зачем пришла:

– Лайл, какого черта? Это же Роудс!

Она отступает на шаг назад, ощущая, как горит все внутри, как поцелуй токсичным ядом отпечатывается на губах. Мартин растерянно глядит на нее, выбравшись из своей небрежной отрешенности. Но все, что Роудс хочет увидеть на его лице, – мучительное осознание того, что произошло. Печать унижения, которая ложится на него вместе с ядовитым поцелуем.

Репутация Адрии давно испорчена, ей нечего терять. Эти люди распустили про ее жизнь так много слухов, что никто уже давно не обращает внимания на то, где правда, а где – гадкая ложь. Ее обливали грязью так часто, что она привыкла этого не замечать.