Читать книгу Звездная карта царя Саула - - Страница 8

Утром краеведы-патриоты вставали с неохотой. Мучились головной болью, цеплялись за подушки и вопрошали друг друга, не осталось ли чего. И жива ли Россия? Проклинал все и Егор Кузьмич, но делал это тихо, заговорщицки, точно готовя кому-то месть. Полицию все-таки вызвали – на первом этаже, за полночь, постояльцы учинили драку, возникшую, разумеется, на почве расхождения профессиональных взглядов и потому имевшую чисто научную подоплеку. Что не помешало высадить окно табуретом и разбить вдребезги телевизор. Не обошлось и без членовредительства. В коридоре кто-то из «степняков», с вечера натерпевшись от Егора Кузьмича упреков, крикнул: «Добродумова ищите, тут без него не обошлось! Он вчера всех баламутил, со свету сживал!» Пока разгорался весь сыр-бор, Крымов отпер черный ход универсальной отмычкой, с которой никогда не расставался, и они вместе с Егором Кузьмичом покинули среднерусскую гостиницу «Луга заливные» чисто по-английски.

– Какое гостеприимное место испоганили своим присутствием, – оскорбленно бросил через плечо краевед Добродумов, явно обращаясь к степнякам-краеведам, сейчас, как и все, мучившимся похмельем, хотя многим из них религия возлияний никак не позволяла. – В бесовское место превратили. Осквернили на сто лет вперед. Постоялый двор для вампиров. Ни за какие шиши сюда не вернусь. Тьфу!

Теперь Егор Кузьмич был одет иначе – не в поддевку и солдатские штаны, а в потрепанный джинсовый костюм, отчего стал походить на хиппи со стажем. На плече у него висела объемная модная парусиновая сумка с большим количеством карманов и замочков.

– Фартовая сумка у тебя, – оценил Крымов.

– Котомка моя, – тряхнув плечом, объяснил Егор Кузьмич, делая ударение на «о». – Сын подарил, сказал: странствуй, отче. Вот с такой же и Лев Николаевич по земле русской ходил.

Крымов с сомнением посмотрел на «котомку»:

– Вот именно с такой?

– Почти, – ответил Егор Кузьмич.

– А где ж твои сапоги народные? – походя вспомнил Крымов. – И весь твой фольклорный костюм? Неужто в сумке?

– Я его у тутошних оставил. Потом вышлют. Или надо было с собой взять сапоги, через плечо на веревочке?

– Нет, правильно, что оставил, – согласился детектив.

– Смотри, могу вернуться, – пожал плечами Егор Кузьмич.

В трех кварталах от гостиницы Добродумов увидел пивной ларек и немедленно направился к нему.

– Ты, Андрюша, не сердись, – сказал он, – мне для пользы дела принять надо. Осветлить голову. Прочистить энергетические пути. – С ходу нырнув головой в окошко, он уже спрашивал, когда привезли «пивко», хорош ли напиток, нравится ли копоть-на-волжским гражданам. Все разузнав, вынырнул. – Сам-то будешь прочищать?

– Я лучше потом коньяку выпью, – замотал головой Крымов. – Не хочу мешать.

– А я так смешаю, – вытягивая из окошка кружку пенного золотого пива, сказал Егор Кузьмич, отхлебнул, зажмурился от удовольствия. – Мне этот букет только на пользу. – Почмокал. – Водка у них – дерьмо, а пивко-то неплохое.

Осенний день был светлым и теплым. Крымов терпеливо ждал, когда Егор Кузьмич вдоволь насладится копоть-на-волжским пивом. Но и краевед не растягивал удовольствие, знал: надо спешить на вокзал. Правда, о папироске не забыл. Прикусил мундштук, щелкнул зажигалкой, затянулся жадно, пустил выхлопом едкий дым рядом с лицом Крымова. Андрей, поморщившись, отступил.

– А что мне еще остается, как не радоваться утру да солнышку? – когда первая кружка улетела и пошла вторая, горестно и счастливо одновременно вздохнул Егор Кузьмич. – Я, Андрюша, пенсионер, сижу дома, балдею. Разве плохо? Тоска, правда, гложет, но так я, когда совсем загрущу, самогон варю по отцовскому рецепту. В память о родителе. Тоже развлечение. И хобби. Кстати, мой самогон «Добродумовским коньяком» называют. Соседи.

– Да уж знаю. Угощался. Хорош самогон.

– Пять звездочек дают. – Добродумов метко запустил окурок в урну. – Так-то! – Опрокинул в себя остатки пива. – Ну я готов к странствиям.

Они поймали мотор. По дороге Егор Кузьмич внимательно присматривался к улицам, пока водитель не услышал приказ: «Стоп!»

Притормозили ровно у супермаркета. Добродумов вынырнул из салона. Через пять минут он торопливо шагал к машине с двумя бутылками коньяка. Взглянув на часы, Крымов распахнул для него дверцу.

– Куда две-то, Егор Кузьмич?

– Это ж «Севастопольский бриз»! – сказал тот. – Вчера его пили. Забыл? Который я с банкета увел? Коньяк недорогой, но добрый. – Он сунул бутылки в свою сумку. – Для твоих энергетических путей, кстати. Прочистишь. Забочусь о тебе, разведка!

На вокзал они прилетели быстро. Город был небольшой. Прошагав к кассам, Крымов нырнул головой в окошко:

– В Бобылев, два, можно плацкарт. Есть, надеюсь?

– Поезд «тридцать пятый», Царев – Казань, с остановками в Копоть-на-Волге, Суходолове и Бобылеве. Через пятнадцать минут отходит.

Андрей Петрович переиграл маршрут в мгновение ока.

– Отлично – берем. Но только до Суходолова, девушка.

– Как скажете. В Суходолове остановка пять минут.

Они стояли на перроне у своего вагона.

– Я же знал, что еще папироску на вокзале уговорить успею, – выдувая из мундштука лишний табак, сказал Егор Кузьмич. – Эх, прощай, Копоть-на-Волге! – оглядев перрон, благостно вздохнул он. – Давненько не был тут, увижу ли еще? Я же, Андрей, всю Волгу проплыл и все Поволжье прошагал, знаю каждый городок, каждую деревеньку. – Егор Кузьмич дымил основательно. – Вот как ты думаешь, отчего так город назван: Копоть-на-Волге?

– Честно? Не знаю, – признался Крымов.

– А я все знаю, Андрюша, – не задумываясь ответил Егор Кузьмич и затянулся папиросой. – Знаю все и с этим живу.

– Ну, скажи мне, отчего он так называется: Копоть-на-Волге? Что это за название такое? Я понимаю – Царев. Или Нижний Новгород. Да хотя бы Суходолов. А то – Копоть-на-Волге! – Крымов замотал головой. – Нарочно ведь не придумаешь.

– Леща тут коптили, – выдыхая дым, прищурив левый глаз, сказал Егор Кузьмич.

– Леща коптили? – поморщился Крымов.

– Коптили, – кивнул Добродумов. – А что ты думаешь? И как коптили – тоннами, баржами. Девать было некуда! Бывало, купец Стародубцев, голова этого дела, хватался за голову-то и кричал: «Что ж мне с этим лещом-то делать? За границу, что ль, посылать? Так ведь там свой лещ имеется! Камбалой зовут».

– Чего разбушевался-то? – спросила проводница.

– Уроки краеведения даю, – парировал Егор Кузьмич.

– Какие уроки? – поморщилась она.

– Краеведения, мать. Наука о родном крае это.

– Какая я тебе мать? – возмутилась проводница. – Я вдвое младше тебя. Сыночек! – раздраженно покачала она головой.

– Идем, краевед, – взял его за рукав Крымов. – Поезд скоро отходит.

– Только я запамятовал – куда мы едем?

– В Суходолов.

– А не в Бобылев?

– Потом в Бобылев.

– Ладно, мне пофиг – главное, дорога.

– Будет еще пить ваш папаша – высажу на первой станции, – заявила строгая проводница, забираясь вслед за детективом. – Я бы таких ораторов дальше тамбура не пускала.

Они ехали в полупустом плацкартном вагоне. Их открытое купе только им и досталось – экономно и удобно. Напротив, у окна, тоже никого не было. Через две перегородки бубнили две бабки. Егор Кузьмич спал на постели одетым, протяжно посапывая. Крымов сидел напротив. Выпив сто пятьдесят коньяка «Севастопольский бриз», он смотрел в окно – на поля и леса, давно сменившие копоть-на-волжские пригороды. Слева, за дальним окном, открывалась Волга и шел холмистый берег. Крымов размышлял. Смерть от удавки – быстрая, но страшная. Сам способ убийства – изощренный. Если Мария, его Машенька, права и все было именно так, эти смерти и впрямь ритуальные. Несомненно, Малышев перед смертью сдался и открыл убийцам что-то. Возможно, имя Бестужева. На него давили, его шантажировали. Как и чем, еще только предстояло узнать. Но все, что он мог назвать, это имя другого человека. Того, у кого хранился документ. Значит, Федор Бестужев был в этой смертельной игре более важной персоной. Но кем? И все ли ему, новому знакомцу, рассказала осторожная и потому скрытная Мария Федоровна? А заносчивые и нервные Растопчины – кто они? На чьей они стороне? С одной стороны, Бестужев доверял им, с другой – они так цинично похитили его дочь. Вопросы, одни вопросы! И вот что еще, двух стариков-историков убивают одной и той же удавкой – золотым шнурком с черными полосками. Заинтриговало это совпадение полицию или она даже не обратила на то внимания? Два разных города. В одном случае – убийство на почве ограбления. В другом – видимое самоубийство. Возможно, что упустили из виду. Так не обратить ли их внимание на этот факт ему самому? – решал Крымов. – Органы могли бы оказаться запасным буфером в этой запутанной и жестокой игре. Где-то отпугнуть негодяев, где-то принять удар на себя. Главное, не помешали бы.

«Вот же выходит путешествие! – под перестук колес задавался вопросами детектив. – Милая Маша, Мария Федоровна, где же вы сейчас? Если хоть волосок упадет с вашей головы, я Растопчиным головы как курятам посворачиваю! Подлецы…» И вновь, под перестук колес, как влюбленный мальчишка он повторял ее имя…

Часа через три пути, когда Крымов уже и сам успел вздремнуть, Егор Кузьмич пошевелился и жалобно попросил:

– Пи-ить! Андрей! Пи-и-и-ить!

Крымов поднес старшему товарищу минералки.

– Ты что ж травишь меня? Коньяку дай!

Крымов налил краеведу полстакана «Севастопольского бриза». Тот, причмокивая, выпил.

– А теперь и водички можно.

Глотая громко и жадно, обильно окропив седую бороду и грудь, Добродумов промычал благодарность и тотчас уснул. Еще через два часа, когда до Суходолова уже было недалеко, Крымов растормошил спутника:

– Вставай, Егор Кузьмич, скоро на месте будем. И умойся, что ли, а то вид как у лешего, ей-богу.