Читать книгу В томлениях души - - Страница 2

Оно ещё, как тесто, не готово

И не хрустит, как хле́бец, на зубах,

Смешно и, право, глупо на словах

Вменять в вину несказанное слово.

Попытка выразить – подобие греха,

Она мои встревожить может чувства…

То – таинство рождения стиха,

Призвание высокого искусства.

Прилетают белые птицы

и крадут у меня слова…

Недописанные страницы…

Незаконченная глава…

Я опять беру за основу

зимней ночи морозный звон.

Показалось – нашёл я слово,

и смежи́л сладко очи мне сон…

Когда умели камни говорить,

Они хотели обо всём забыть…

Картина смысла и абстракций.

Когда умели камни говорить,

Они старались обо всём забыть…

Они – следы цивилизаций.

Скрижаль – таинственный букварь,

Его прочтёт любой дикарь.

И пусть пока ещё несмело

Он буквы нарисует мелом,

И будет прост тот алфавит

(недостаёт ещё в нём знаков),

Но существует он, однако,

И навсегда творец забыт…

Когда умели камни говорить,

Они старались всё забыть,

Безмолвно спать, в веках беречь

Народов каменную речь.

Поэту внемлет обыватель,

Поэт всё чувствует тончайшей кожей,

Он осязает всё – и, кстати,

Что чует он, он то понять не может.

Его стихия – утренний туман,

Когда ещё звезда ночная не погасла,

Она сияет, может быть, напрасно,

Последний бросив взор по сторонам.

Ещё всё жаждет сна и тишины,

Ещё кочуют тени сада,

Но вот уже зари пожары зажжены

В многоголосье птичьей серенады.

Приходит день, окутав мирозданье

И разорвав миров космическую связь.

Метафора, что только родилась,

Собой объяла всё

                       метафизическое знанье.

Седой поэт открыл комод,

Достал бумаги и блокноты

И про себя подумал – вот

Плоды мучительной работы.

Брать не брала она стихи

И никогда их не читала.

Она

Любила с запахом духи,

Неуловимым, как начало,

Любила воздух и сирень,

Любила блеск и ожидание,

Ей нравилось – дождливый день,

И тихо молвить: «До свидания…»

И ни к чему ему высокие чины.

Его предел в быту не назван.

Все помыслы его в слова облачены,

Свободен он от низменных соблазнов.

Ему претят высокие награды,

В друзьях его не будут богачи,

Там, где созвездий блещут мириады,

Его звезда теряется в ночи.

Проста его свободная природа —

Он совестью становится народа.

Он узнал игру воображений

(ведь реальность – только до поры),

Он разбавил краски светотени

И рисует новые миры…

Бытия вселенского основой

Стала шалость… Кто б подумать мог,

Что готов для этого уж слог

И для этого готово слово!

Уж поздний час. Стучат, стучат часы.

Блуждая, месяц в небе показался.

Дымится мятный чай, кусочек колбасы

На корочке подсохшей распластался.

Всё и́скрится в пространстве звонком света.

Он начинает горний свой полёт;

Его жена – не защитит поэта,

Любовница – его не сбережёт.

Он позабыл границы и пределы…

Он вместе с нами за одним столом сидел —

И, кажется, мотается всю жизнь без дела,

И, кажется, всегда он не у дел.

Судьба всегда клеймит суровым приговором —

Она давно не радует меня…

Что на бумаге начертал он словом,

То проявляется при ясном свете дня…

В ней смысла нет и нет телесной формы…

Нет для неё границ и нормы…

И, может быть, силён, могуч, велик

Не для неё был сотворён язык…

Поэтом быть – и жить, и слыть…

В глазах язвительного света

Досуг ли понимать поэта…

Поэт другим не может быть!

И – тонким запахом духи…

Всё скажет легкое дыханье…

И – вновь безудержно стихи

Бегут без знаков препинания…

В душе живое впечатленье

Разрушит логика мышленья

Под ношей истины своей,

И потому – не верь ты ей…

Но доверяй тому, что кожей

Своей почувствовать ты можешь,

Живи свободно, как растенье,

Весною зная пробужденье,

Не вопрошай, в чём жизни смысл —

Пред ним робеет наша мысль,

И наше смыслом увлеченье

Не прояснит его значенье…

Давно живу в тревогах бытия.

Вдыхаю я, дышу, приходит вдохновенье…

Душа моя, зачем тебе в миру забвенье?

Себя во внешнем мире постигаю я.

Не замечаю, как по сторонам

расходятся – душа моя и тело,

живая – боль она перетерпела,

последний выдох из груди, а там…

Бессмертия смогу ль найти разгадку?

Но, кажется, что всё я записал в тетрадку,

она лежит, смотрите, перед Вами…

Вот почему я стал писать стихи —

    чтоб ничего и всё мог выразить словами.

Что раньше явилось? Душа?

                             Иль это живое слово?

Чтоб тайну открыть бытия

                             и смысл проявить земного…

И даже порыв любви

                             оно принесло в молчании,

Как будто любовь была

                             без запаха, звука и ткани.

Ликует бессмертно душа,

                             объята таинственным словом,

Ей кажется, в мире ином

                             услышит она его снова…

Словарь мой беден и грамматика проста —

Пишу восторг я с чистого листа…

Безмолвное движенье уст,

Руки безвольный жест в томленье чувств,

Тоска во взоре – это всё язык,

Чтоб отразить Ваш светлый лик!

Безумием бывают чувства.

Любовь терзает. И её, бывает, нет.

Тогда страстей не остаётся след

и проявленья чувств – высокого искусства.

Нет для неё в природе языка,

язык особенный ей нужен из иного,

и формой выражения пока

ей служит музыка, ей служит слово.

Опять ищу простые я слова,

Чтоб Ваша закружилась голова,

И лёгкую печаль навеял сладкий сон,

В обитель Вашу чтоб прокрался он…

Тайна зачатия, тайна рождения…

Тонкой материи в мире – движение.

Белые ангелы машут крылами

И пробуждают сознанье словами.

Слово за словом – грамматика речи,

Мы понимаем язык человечий,

Тексты плетем из словес не спеша…

В теле, как в форме, ликует душа…

Рано ли поздно – написана книга,

Жизнь пролетает в мгновенье мига,

В вечность закрытые смотрят глаза —

К первому слову вернуться нельзя.

Кто-то ту книгу поставит на полку

И про себя усмехнётся: что толку?

Кто-то откроет её наугад.

Что отразит тогда любящий взгляд?

О человек, твоя загадка вечна,

Её читаешь с древлих ты письмен —

Ты хочешь слыть в природе бесконечно,

Но нет в твоей природе перемен,

Назвал себя рабом и властелином,

Рассеялся по низменным равнинам,

Ты сотворил значение и знак,

Пронзил миры твой любопытный зрак,

Необозримых ты достиг пределов,

Любил и ненавидел, как Отелло,

Калигулой студил людскую кровь,

Как Данте, пел свободу и любовь…

Наедине с собой остался ты один

И в вымыслах паришь над облаками,

Ты осознал: ты мягкий пластилин,

Художник, лепящий себя веками…

Шелест крыльев среди бытия,

Мера всем и всему – движение.

Может, был на земле и не Я?

Иль не мира

                    во мне отражение?

Сколько помыслов камнем застыло!

Кто прочтёт тот гранитный букварь,

По слогам разбирая, что было,

Составляя толковый словарь,

Понимая от века до века

Через взоры святых и калек,

Иль Мир Божий – для человека

Или сам для него человек?

 День разгорался добела.

 Лучи сверкали, как бариты.

 Слова про дом, работу, про дела,

 Про то, что стало повседневным бытом,

 Умолкли в тишине. Я их сберечь

 Не в силах был. Теперь без смысла

 Моя звучит прямая речь,

 Мои текут куда-то мысли.

 И кто-то мне сказал спеша,

 Меня увлёк он ненароком,

 Что всё проходит, лишь душа

 Бессмертна, и живёт она без срока…

Значенье в форме выражает слово,

И речь обыденна, проста.

Она ещё к рожденью не готова,

Пока ту песню не поют уста.

Пусть в лунном отблеске ещё мерцает ночь,

И Млечный Путь блистает самоцветом,

Но сполохи рассвета гонят сновиденья прочь,

И эта песня наши души наполняет светом.

Её порхание подхватит мотылька,

И оживёт она в весенних красках акварели…

Была моею песня та, пока

Окрест не разнеслась она весёлой трелью.

Ну что ж, мой друг! Благословим мы новый день

В сомнениях, в тревогах, в битвах…

Там, за окном, уже вовсю цветёт сирень,

Для нас звучать та песня будет как молитва.

Я, как анатом, в руки взял анализ

И расчленил стихи на разные слова.

Над строфами моя склонилась голова,

На самом деле или показалось,

Живые рифмы бились, как сердца,

Я отпустил их птицами на волю.

Остались ритмы лишь, как вакуоли,

Стиха хранили память до конца.

Не стану трогать ритмы я сейчас…

«Осталось что? – подумал я в волнении, —

Моей души осталось вдохновение,

Когда я те стихи писал для Вас!»

Великим таинством та музыка была,

Я в ней не видел смысла и значения —

Каких-то звуков пре-увеличение

В рассветах, разожжённых добела.

Я думал, композитор и маэстро

Ту музыку берут из тишины.

Когда прожекторы все сразу зажжены,

Летит в парте́р она из уст оркестра.

Но как-то раз, горели светлячки,

По гулкой мостовой Арбата,

Как молоточки, застучали каблучки,

Их речь была не каждому понятна;

И эхом им ответили дворы

Угрюмым басом, звонким переливом,

И не погасшие ещё огней шары

Блеснули перламутровым отливом.

И ветер заблудившийся донёс

Движенья шум, как шум прибоя ранний,

Закрыв лицо волной извилистых волос

И радостью несбывшихся желаний…

И где-то там, от мира вдалеке,

Где свет ещё мерцал и брезжил лунный,

Скользил смычок в моей руке

И пели жалобно натянутые струны.

Синь небес – распахнутым шатром.

Вечер гаснет пламенным костром.

Как желаний лёгкая рука,

Свет звезды зовёт издалека.

В этот миг, в вечерний этот час,

Белый ангел осеняет нас.

И сказал взволнованно, что вот

В мире музыки всего семь нот,

По призванью если вы в душе маэстро,

Замесите эти звуки, словно тесто,

Радугой живут под небесами,

И добавьте – знаете что сами…

Вы коснитесь семи струн сначала,

Чтобы в зале музыка звучала,

Из себя исторгните все чувства…

Только так рождается искусство.

 Не говори…

 Я знаю наизусть…

 Что скажешь ты – я знаю всё заранее.

 Так сладок мёд полуоткрытых уст

 и лёгкое из уст твоих дыхание!

 Не говори…

 Пусть будет тайной мысль.

 Мне всё равно,

 что ты сказать хотела.

 С тобою рядом я люблю сидеть без дела,

 и в этом тоже есть какой-то смысл.

 Я полюбил давно не понимать —

 И потому мне дорого молчание.

 Свои слова напрасно ты не трать,

 Не говори —

 я знаю всё заранее.

Заставит слово плакать и молчать,

Урок преподнесёт тебе суровый,

Оставит след, как жгучую печать,

Наденет цепи, закуёт в оковы.

В игре способно слов игрой увлечь…

Отдельные слова – лишь крохи,

Но порождают пламенную речь

И символом становятся эпохи…

Слова живут в знакомых голосах,

Они предмет докучливой науки.

И Ваше имя на моих устах

Слетает, как таинственные звуки…

Странное слово, волшебное слово:

Эквилибристика, старое – новое,

Дух постижения – горечь утраты,

Знаем сегодня, что было когда-то.

Дух православных – голос стозвонный.

Эквилибристика, мы – и законы,

Русская удаль – и русская сила.

Эквилибристика, я – и Россия.

Заволновались весы равновесия,

Там, где Россия, ищите – там весь я!

В веках остался неизменным,

Своей природой дорожа,

истаешь формой совершенной,

Острей булатного ножа,

И нежным был, и непреклонным,

Ты мог и миловать, и сечь,

Писал державные законы

И заводил простую речь,

Насмешлив был, лукавил в споре,

Шумел, как утреннее море,

То от унынья и тоски

Всю душу рвал ты на куски…

В любом являешься ты деле

И тушью сохнешь на листах,

Твоё начало – в колыбели,

Хрипишь на старческих устах.

Начало нормы и природы,

Они не ведают и сами,

Ты, как пророк, ведёшь народы,

Владеешь жалкими умами…