Читать книгу Имитация. Когда космос становится реальным - - Страница 4

Как нам сказал в первый же день руководитель марсианской программы генерал-лейтенант ВМС Даниил Хамков, он же первый заместитель главы Государственной корпорации по освоению космического пространства «Роскосмос» (аналог американского НАСА), имитация будет приближена к реальности чуть ли не на сто процентов. «Мы сделаем все, чтобы вы ощущали то, что может произойти в космосе», – произнес он, сурово, можно сказать с каким-то неодобрением смотря на нас. Видимо, испытателей он не воспринимал как за астронавтов или каких-то серьезных специалистов. Ну, действительно, кто переживает за «подопытных кроликов»?

– То есть? – спросил я, теребя лоб. Мне хотелось ясности: так имитация или что-то реальное? Наверное, из нашей команды только я оказался самым любопытным. Впрочем, для айтишника это считалось вполне логичной чертой характера.

– Мы хотим выжать все из того, что есть на макете, и внести необходимые изменения до реального полета, – пояснил Хамков, высокомерно глядя на меня. Говорят, он человек жесткий, суровый, бесцеремонный, способный принимать самые неприемлемые и жестокие решения, иначе говоря, если требовалось пожертвовать чей-то жизнью, он отправил бы на смерть не задумываясь. Цель оправдывает средства – таковы правила подобных личностей, к которым обычно относят как военноначальников, так и диктаторов. Может, такие и нужны были в руководстве «Роскосмоса», но меня это смущало, ведь космос – это не поле брани, здесь нужны иные подходы, и жертвы вовсе не обязательны. Период холодной войны остался лишь в мировой истории, нет прежнего американо-советского противостояния в космосе – к чему такие напряги? Впрочем, зачем спорить, если я сам напросился на программу имитационного полета? Мне-то ничего не угрожает, в любом случае можно «катапультироваться» на Землю, то есть просто выйти из корабля и сказать: хватит и досвиданья!

– Вы почувствуете взлет галеона, работу двигателей при смене курса или изменения орбиты, мы будет отключать некоторые системы, создавая аварийную обстановку и вам придется приложить немало усилий, чтобы исправить ситуацию, – невозмутимо продолжал шеф программы, ни один мускул не дрогнул на его лице; складывалось впечатление, что с нами говорит машина. Я где-то читал, что 4% всех руководителей корпораций, министерств, администраций, фирм и фабрик – это психопаты, которые испытывают удовлетворение от того, что управляют массами в рамках своих психических приступов и «причуд»; им чужды милосердие, гуманность, руководствуются они чаще всего жесткими и суровыми правилами.

– А что за аварийная обстановка? – удивился Ушаков, нервно вращая пальцами карандаш. Он человеком был немного эмоциональным, и удивительно, как это его взяли даже в имитационную группу. Ведь в нашей команде неврастеник был бы не к месту. Впрочем, это не мне решать – тем, кто осуществлял отбор. Может, такой нужен, чтобы «тормошить» других, пробуждать к действию или служить «громоотводом» для тех, кто слишком много накапливал отрицательной энергии в себе.

– Ну, к примеру, засорение очистительной системы и вам, пардон, придется самостоятельно прочищать трубы от вашего же дерьма, выполнять функцию сантехника, – даже не улыбнувшись, произнес Хамков. Я шмыгнул носом, представив такую работу – бррр. А хотя… куда денешься? За тебя фекалии из системы никто разгребать не станет!

– Или пробой метеоритом обшивки галеона, и вам придется залатать дыру, – продолжал пояснять руководитель, и рядом сидевшие чиновники утвердительно закивали. – Короче, всего у вас будет немало подобных ситуаций, и счастье вам, если сумеете их разрулить.

– А если нет? – спросил я на всякий случай. Имелось ввиду, получим ли премиальные или нет. То, что дошло до наших ушей, ввергло в легкий шок. Нет, не страшно, но уж больно жестко и хлестко.

– Тогда… сдохните, – ничего короче и яснее слышать не приходилось. Мы переглянулись. Было трудно понять: Даниил Дмитреевич шутит или это всерьез? Неужели они позволят нам умереть, если прорвет кислородный баллон, как это было, к примеру, во время полета американского «Аполлона-13» на Луну? То есть они хотят, чтобы мы ощутили еще и присутствие смерти? Тогда это опасная имитация и, может, напрасно я влез в эту программу? А как же права человека? Если Хамков честен в своем признании, то лицемернее его человек быть не может; не хотел бы я работать напрямую с ним. «Хорошо, что между нами корпус корабля-макета и автономное существование», – подумал я в этот момент. Жаль тех, кто в его подчинении, наверное, он их ни в грош не ставит. И все же, неужели нужна прям такая буквальная имитация? А вообще, наши жизни застрахованы? Скорее всего, да, только не на такие суммы, как у настоящих астронавтов.

И услышал следующее из уст руководителя «Роскосмоса»:

– Вы подписались на 150-ти суточный полет. Это означает, что никакого отказа от вас последовать не должно. Если кому-то станет плохо или тоскливо, надоест и захочется домой, то мы вас не выпустим из «консервной банки». Вы там проведете ровно этот срок. От команды, что будет вести наблюдения за вами, не ждите жалости, что кто-то проявит слабость и разрешит вам покинуть испытание. Кто это сделает – я расстреляю лично! – и как бы в подтверждение своих слов Даниил Дмитриевич хлопнул по боку, словно у него там была кобура; рефлекс военного, наверное. В сталинские времена он пристрелил бы точно кого-либо из нас.

– А если кто-то начнет умирать или потребуется помощь врача? – облизнув высохшие губы, спросил Сергей.

– Как я сказал: умрете там же. Если, конечно, ваш врач не сумеет вас спасти! – сердито произнес Хамков, стрельнув глазами в сторону Ульяновой, мгновенно побледневшей. – Повторяю: имитация на 100 процентов приближена к реальности. Спустя некоторое время «полета» вы почувствуете отставание радиосигналов, вплоть до «приближения» к Марсу, это на 20 минут. Мы это делаем намерено, чтобы следить, как будет реагировать экипаж, как вообще управлять на расстоянии людьми в замкнутом пространстве, какое между нами сотрудничество и координация возможны.

– Но ведь реальный экипаж может реагировать по-другому, они же профессионалы, а мы всего лишь, можно сказать так, «любители», – пытался внести свою точку зрения Ушаков, что не понравилось руководителю программы.

– Все люди одинаковы, а вот реагируют на опасности и решают задачи, вы тут правы, по-разному, – процедил он сквозь зубы. – Но хочу вас предупредить: «Радуга» -это практически автоматизированный корабль, там все способно функционировать без участия человека. Однако мы не собираемся отправлять дорогостоящий галеон в одиночку, ибо наша миссия – освоение Марса и, желательно, полет должен состоятся до того, как американцы совместно с Европейским союзом или без него направят свою экспедицию.

О стремлении американцев первым оказаться на Марсе я знал и раньше. Еще в начале 2004 года президент Джордж представил для НАСА долгосрочный план, основной задачей которого были пилотируемые миссии на Луну и Марс, что положило начало программе «Созвездие». В рамках этой программы первым шагом должно было стать создание до 2010 года космического корабля «Орион», на котором астронавты могли бы полететь сначала на Луну, а потом на Марс. В последующем от этой программы отказались, однако спустя два десятилетия вернулись к ней, переориентировав свои приоритеты. В США строили большой корабль «Пэтриот» класса каравелла, правда, до эксплуатации было еще далеко – кое-какие узлы еще отрабатывались на стендах. С конца 2010 годов Европейский союз приступил к конструированию своего корабля «Юнион» класса фрегат и до реальных очертаний тоже должно пройти немало времени. У нас же имелось преимущество в виде галеона «Радуга». Денег на это не жалела ни одна сторона, видимо, цель того стоила. Я думал об этом и одновременно слушал Даниила Дмитриевича:

– Лунную гонку наша страна проиграла много десятилетий назад, а вот марсианскую мы не уступим никому, даже китайцам, которые тоже ныне активно готовятся к пилотируемому полету! Еще в 2016 году первый вице-премьер Рогозин заявил, что наша страна по темпам развития в девять раз отстала от США в сфере освоения космоса и мы упустили пальму первенства, более того, вышли из списка лидеров! Но «Радуга» – это реальный ответ на тот политический и экономический, а также технологический вызов, что был брошен России! Я не дам никому провалить этот проект, вам ясно?! Ваше участие – испытание на себе всех функциональных систем, поэтому можете особенно не беспокоится над тем, как правильно выполнить маневр или разогнаться до определенной скорости, выдерживать курс и так далее – все заложено в компьютеры. Если будет «авария», мы подскажем, как починить… и может случится так, что чинить придеться вам самостоятельно, и для этого на борту мы оставляем вам схемы…

И тут Хамков придвинулся к нам, чуть ли не грудью лег на стол, его глаза метали молнии:

– Помните, ваша «ареал» обитания – это жилые и рабочие отсеки. В трубу, где находятся атомный реактор, ускорители и топливо, вода и прочее – вам вход воспрещен. Там все будет опечатано.

– Даже если мы и влезем – вам-то какая угроза? – удивился Ашот, который всегда отличался немногословностью, и я порой думал, что это результат какой-то контузии. Скорее всего, он, как военный, не любил много болтать, а предпочитал действовать. – Ведь мы в макете, а не на «Радуге». Все равно там неработающая аппаратура.

Хамков вдруг прищурился и, вернувшись на место, захохотал. Его подхватили другие чиновники, что находились в помещении, но не от веселья, а чтобы поддержать шефа.

– Ха-ха, вы правы, – лицо у Даниила Дмитриевича посерьезнело. – Вы будете всего лишь в макете. Однако там дорогостоящая аппаратура слежения за вами и контроля за функционированием основных систем галеона. Вы можете столкнуться с обслуживающим персоналом, это лишит эксперимент своей «чистоты», ведь мы модулируем абсолютную вашу оторванность от Земли. Да, еще: в полетном листе у вас номер МЭ-000и, то есть «Марсианская экспедиция, ноль-ноль-ноль-испытательный». Это означает, что вы признаетесь как группа имитационного полета. Ваши оклады составят двадцать процентов от ставок реальных астронавтов, и уверяю вас, это немало.

Вообще-то мы, подписывая контракт, были ознакомлены с суммой нашей зарплаты и, признаемся, она была немаленькой. Теперь я имел представление, сколько получил бы тот, кто полетел на Марс. Фактически он считался бы миллионером, хотя опасности, что его ожидают, вряд ли компенсируют доход. Ведь с полета можно и не вернуться или вернутся больным – тогда к чему эти деньги? Хотя деньги – это мотор сегодняшней астронавтики, без них невозможно было создать то, что должно улететь к другой планете. Много лет Госкорпорация «Роскосмос», которая меняла не только свою организационную форму и бюджет, но и руководство, считалась «черной дырой» – миллиарды и миллиарды рублей, выделенных правительством и спонсорами на развитие национальной космической программы, исчезали. Удивительно, что ни Счетная плата, ни прокуратура, ни Минфин, ни Минэкономики не могли найти концы всех упрятанных и уведенных средств, словно это была область черной магии. Коррупция – вот что определяло реальность в этой отрасли, деньги перетекали в оффшоры и скрывались в западных банках, делая кого-то из российских чиновником олигархом, а вот в стране оставались недостроенные космодромы и космические аппараты, хроническое недофинансирование производства и месячные задержки и без того невысоких зарплат для специалистов, конструкторов, рабочих и управленцев. Это была одна беда, вторая – технологическое отставание и потеря кадрового потенциала. К началу XXI века Россия пришла к космическому рынка как одна из отсталых, не смотря на наличие орбитальных станций и сети спутников – все это было еще наследием советской эпохи.

Развалившуюся фактически отрасль подобрал циничный, но хваткий и сильный менеджер – Даиниил Дмитриевич Хамков, который скрутил в «бараний рог» всех коррупционеров, арестовал и посадил воров, дал простор талантливым инженерам и изобретателям, открыл дорогу для частных инвестиций, естественно, взамен на участие отдельных персон в космическом полете. Марсианская программа – это результат такого компромисса власти и купцов. Хамков не позволил уйти на сторону ни одному рублю, все вложенные средства получили реальные очертания, и теперь фактом этого метода сурового и жесткого управления стало строительство космодрома «Сибирь», ТИЦа и двух галеонов, один из которых считался кораблем-макетом для наземных испытаний. То есть для меня и еще троих моих коллег.

– Итак, господа, – хлопнув рукой по столу, произнес Хамков. – У вас сегодня свободный день, можете провести вместе в городе. Только, естественно, под наблюдением наших кураторов, – и он кивнул на мрачного вида людей, что стояли у выходов: ясное дело, сотрудники спецслужб. «Роскосмос» – официально гражданская организация, однако на половину укомплектованная людьми, имеющим отношение к государственной безопасности и обороне. Так что с первых же минут, как мы вошли в здание испытательного центра в под Новосибирском, мы находились под «колпаком». – Отдыхайте, веселитесь. А завтра вечером – имитационный старт! С этого момента – никаких контактов с внешним миром! Вы будете одинокими в вашем полете!

Он встал, кивнул, прощаясь, и вышел. Вслед за ним выкатили остальные чиновники, которые ни слова не сказали нам в этом разговоре, скорее всего, они оформляли «фон» коллегии, решающей судьбу программы, хотя, по мне, это тоже была имитация, Хамков – высшая персона и конечная инстанция, которая выносила вердикт всему. Остались мы, испытатели, и охрана, равнодушная к нам – они охраняли здание и руководителя. К нам подошел Геннадий Масляков, глава имитационного полета, он же директор Тестово-испытательного центра, или кратко, ТИЦ. Выглядел он как доктор Айболит: остроя бородка, седые взъерошенные волосы, старомодные очки-пенсье (хотя я уверен, что они ИТ-устройствами), высокий и подвижный; умные и добрые глаза свидетельствовали о его интеллекте и характере. Именно Геннадий Андреевич отвечает за результаты нашей работы и теперь он будет иметь с нами непосредственную связь во время испытаний. С ним мы познакомились еще в первый день, когда были приняты на работу, и он казался нам единственным, кого человечность «не испортила».

– Ну что же, друзья, пройдемте ко мне, а потом поедем в город. Я вам заказал столик в одном ресторане, – сообщил он. – Музыка, танцы, вкусные блюда – это последннее, что вы «испытаете», потому что потом – никакого алкоголя, жаренной еды, дискотеки…

– Ха-ха-ха, – засмеялись мы, хотя наши эмоции были обусловлены разными причинами. Я от того, что радовался отсутствию Хамкова на этой пирушке, остальные, может быть, от того, что им позволят оттянуться на полную катушку или наконец-таки они приступят к испытаниям.

Хамков не обманул нас: за нами действительно следовали трое мрачных и очень серьезных «наблюдателей». Не понимаю, зачем нужны были эти люди, ведь сбежать никто из нас не собирался, передать какие-либо секреты иностранной разведке не могли – город закрытый, «лишних» здесь не встретишь. Впрочем, они нам не мешали, сидели в стороне, пока мы в баре распивали пиво и беседовали. Полутемная и уютная обстановка, негромко играла музыка, несколько мужиков на бильярдных столах загоняли шары в лузы, бармен разливал по рюмкам и стаканам алкогольные напитки. Народу немного. Вот-вот должны были принести легкие закуски, что мы заказали. Масляков задержался в ТИЦе и обещал явится позже.

Я тянул «Куба либре» – любимый коктейль и слушал, что говорил Ашот. Наверное, стоит его описать: мускулистый, невысокого роста, седоволосый армянин, отличительной чертой которого был крупный мясистый нос, как, впрочем, у любого кавказца, тяжелый, командный голос. Я знал, что он являлся военным летчиком, воевал в Сирии, был ранен при обстреле с земли из зенитки арабскими террористами, но при возвращении в Россию вышел в отставку, работал гражданским инспектором в Министерстве транспорта. Очень серьезный и твердый характером мужчина, уверенный в себе, уравновешанный, держащийся с достоинством, наверное, других в авиации не держат.

– Я очень хотел полететь на Марс, – тихо говорил он, крутя в руке стакан с апельсиновым соком и водкой. Несмотря на то, что он долгое время прожил в атмосфере русского языка, его армянский акцент оказался неистребим; впрочем, это даже вносило какой-то колорит в разговор. – Но меня отсеяли на комиссии, сказали, что квалификации не хватает. Словно в полет берут сразу, не подготовив. Ведь астронавты проходят обучение не менее двух-трех лет. Не знаю, в чем же была реальная причина, но дорога в космос для меня закрыта. Кто-то намекнул, что блата нет в «Роскосмосе», а сирийская военная кампания, в которой я участвовал, наоборот, лишила меня шансов…

– Почему? Ты же ведь герой? – в недоумении спросил я. Об участии российских военных борьбе с террористами из ИГИЛ. 1не знали лишь недоумки. Конечно, находились всякого рода болтуны, что переводили стрелки в иное русло: мол, защищали диктатора Башара Асада, испытывали свое оружие на Ближнем Востоке, в реальности уничтожали мирных граждан, решали свои мелкие проекты и так далее. Как и в любой войне были где-то, наверное, перегибы или ошибки, но в целом российское участие все же имело миротворческий характер.

– Герои самолеты не теряют, а мой штурмовик подбили… такое не прощают… Единственно, в чем меня подсластили, так это допустили к имитации. А я и этому рад. Поэтому вызубрил все, что касается управления макетом, проводил даже субботние дни на тренажере.

– Ты рад? – спросил меня Сергей, раскинувшись на диване и разглядывая посетителей. Он заприметил одну даму, бросавшей в нашу сторону кокетливые взгляды и раздумывал, противоречит ли правилам, если проведет ночь в бурной любви. Конечно, Ушаков не считался Аполлоном, жилистый, высокий, рыжая шевелюра, большие уши, но для этой дамы, профессионально исполнявшей свою работу, это никакого значения не имело; ее интересовало содержимое портмоне, а вот деньги у бортинженера-имитатора имелись. Скорее всего, от такого шага его отвергла то ли собственная неуверенность, то ли боязнь прослыть в нашем коллективе этаким донжуаном, что не приветствуется в астронавтике.

– Рад, – признался я. – С детства мечтал о космосе, хотя понимал, эту профессию не одолею. Там нужны такие качества, которые вырабатываются годами, а я, по сути, лентяй, мне и пробежаться лишний раз по треку не охота, лишь по принуждению, хе-хе. Поэтому для меня участие в имитационном полете – уже достижение, выше которого ничего нет. Ведь в учебниках истории напишут, что Анвар Холматов, выходец из Узбекистана, «летал» в космос; был предшественником первой реальной экспедиции на Марс. Ты не представляешь, как гордится будут мои родственники, земляки. Статьи в газетах, передачи на телевидении и тыдыр и тыпыр… – я пошевелил пальчиками, словно разминал невидимый мячик.

Тут послышался хмык – этот звук издала Марина, о чем-то думавшая и не особенно прислушивавшаяся к нашей беседе. Удивительно, что уловила мой ответ.

– А ты человек тщеславный, – скривив губы, сказала она. – Слава рождает высокомерие, чванство, пренебрежение к другим… можно легко скатиться к низменным инстинктам, мой коллега!

Сказано прямолинейно, не не совсем верно, во всяком случае, к условиям восточного общежития. Я повернулся к ней:

– Нет, Марина, у тебя ошибочное представление о азиатах. На Востоке принято, чтобы кто-то продвигал имя своего рода, семьи, племени, потому что это дает шанс всем членам занять достойный социальный статус. Можно заниматься бизнесом, развивать науку, быть государственным деятелем или политиком, играть в театре, но всегда человек обязан помнить и заботиться о своих близких. Имя человека – лицо рода. Если кто-то в Ташкенте, Бухаре или Карши скажет, что их родственник участвовал в марсианском проекте, то, уверяю тебя, он получит неплохое предложение поработать где-нибудь, если же кто-то подпортит имидж рода, то и проблем станет больше. Это палка о двух концах… Только слава вряд ли сделает меня заносчивым или высокомерным – я воспитан иначе.

– М-да, Восток – дело тонкое… и темное для меня, – призналась Марина, наконец-таки улыбнувшись.

– С первых лет астронавтики всего лишь один этнический узбек2 и один выходец из Узбекистана3 участвовали в пилотируемых полетах, согласитесь, это немного, – добавил я. – Так что я буду, типа, третьим…

Только мое пояснение вызвало недоумение у Саркисяна:

– Не понял, ведь экспедиция не международная, а национальная… Почему иностранца включили в состав имитационного полета, особенно если мы все подписали документы о секретности?

– А я россиянин, друг мой, – немного высокомерно ответил я. – Это мои родственники живут в Узбекистане, Таджикистане и Казахстане. А в России моя семья – жена, две дочери, все граждане Российской Федерации. Так что не стоит искать шпиона в нашем коллективе.

Мои слова остудили бывшего военного летчика и он пробормотал что-то извинительно. Я махнул, мол, ладно, не парься, не бери в голову, все нормально. Но при этом сделал вывод, что никто еще не обмолвился о своем семейном положении и своем текущем социальном статусе. Может, все еще впереди? Ведь «лететь» нам 150 дней внутри макета.

– Ну, друг мой, если исходить из твоего понимания, сколько этносов побывало в космосе, то 99,9 процентов никогда не поднималось выше 20 километров над Землей, – пробубнил Сергей, переключив свое внимание с дамы на наш разговор. – А ныне астронавтика – это удел или очень богатых людей – они же туристы, или сверхпрофессионалов – удачников, прошедших все тесты, или имеющих связи с Олимпом власти, например, как те двое, – и он кивнул в отдельную кабинку.

Мы разом повернулись в ту сторону. Там сидели двое – женщина лет тридцати, белокурая, красивая, очень похожая на кинозвезду или жену олигарха, вся холеная, утонченная в манерах, а ее красное платье, по моим оценкам, стоило порядка двух-трех тысяч долларов; мужчина, который расположился напротив, был образцом для атлетов, бычья шея, короткая стрижка, ладони как лопаты, солидный костюм на его теле казался насмешкой – этому человеку больше подходило бы кимоно для дзюдо или армейский мундир. На столе были фрукты, шоколад и французский коньяк. Бра горели не ярко, но мы даже издалека чувствовали, что между ними имеется определенная связь.

– Ну… муж и жена, – насмешливо произнесла Марина. – Или… любовники! И что?

Ушаков обалдело уставился на нее:

– О чем ты, Марина! Это же Игнат Громов и Елена Малая! Я буду обескуражен, если услышу твое признание, что ты не знаешь эти имена.

Я хмыкнул. Ну, для общественности эти имена мало известны, но те, кто имеет отношение к марсианской программе, слышали их не только в кулуарах, но и в некоторых документах. Игнат Громов – военный летчик, полковник, как и Ашот Саркисов, говорили, что он – внук знаменитого маршалла авиации, а Елена Малая – биолог, доктор наук, дочь вице-президента России. Оба они – кандидаты в члены экипажа «Радуги», то есть будут настоящими астронавтами. Удивительно, но за несколько месяцев, что мы провели в ТИЦе в рамках марсианской программы, никто из нас не встречался с предполагаемым экипажем корабля (говорю предполагаемым, потому что до настоящего времени Правительственная комиссия не утвердила окончательный список); нас даже не удосужились познакомить, словно не хотели, чтобы кто-то из них мог предположить, что им готовят более комфортные условия полета за счет испытателей, которые переживут вся тяготы и невзгоды на Земле. Хотя астронавты не могли об этом не знать, просто им не было до нас дела: мало ли кто участвует в проектах, не дружить же со всеми, включая монтажников и уборщиков на заводах и космодроме. Впрочем, мы не видели и других астронавтов, которые летали на околоземные орбиты, а также проводили время на станциях «Мир», «Салют» и МКС – они сюда не приезжали. Единственное, с кем я все-таки познакомился, был тайконавт – китайский покоритель космоса, который провел три месяца на низкоорбитальной станции «Небесный дворец-2», только это знакомство состоялось задолго до подачи заявки на имитационный полет – на выставке высоких технологий в Пекине, куда я ездил по командировке.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Ашот. – Может, познакомимся?

– Не стоит, – хмуро ответил Сергей, откинувшись на спинку кресла. Он отпил немного из бокала с чешским пивом «Козел», точнее слизнул обильную пену.

– Почему? – удивился я. – Мне будет приятно общаться с членами экипажа «Радуга». Ведь это и для нас какой-то почет…

– Почет? О чем ты? – Ушаков, видимо, знал больше нас. – Малая – богатая женщина, хотя и не рекламирует свое состояние, но вот оппозиционеры за рубежом накопали, что мадам имеет в швейцарских и прочих банках активы на три миллиарда долларов. А ее родственники имеют в оф-шорах не менее пятнадцати миллиардов, в свое время незаконно вывезенных из России. Так что это не бедная Золушка!

– Оп-ля! – вырвалось у меня.

– Это же «золотая элита», причем я говорю дословно, – продолжал наш бортинженер. – Они не переживали разруху и голод, учились в престижных вузах, постоянно обитают за границах. А вот Громов – владелец 42% акций компании «Российские двигатели», то есть предприятий, создающих двигатели для космических аппаратов и баллистических ракет. Что касается его военного опыта, то он обычный летчик, никогда в боевых вылетах не принимал участие. Звезду героя получил за кабинетные бои – он большую часть времени просиживал штаны в Генштабе или в кресле замдиректора вышеуказанной компании. Иначе говоря, свою медаль он просто купил. Миллиардерам это просто…

У Ашота лицо окаменело, видимо, такого услышать не ожидал. Свои ордена он получил совсем иначе. Поэтому медленно сел обратно и отвернулся.

– Они общаются с персонами своего круга, аристократы хреновы… – Ушаков, несомненно, был левых взглядов, если не коммунист. Но утверждать такое не могу, ведь все мы не проявляли своих политических интересов, может, были вообще аполитичны. – И такие люди предпочитают быть в «тени», не афишировать себя и свои финансовые ресурсы… Связи с «низами» они не имеют.

Однако я решился на знакомство, встал и подошел к сидевшим в кабинке. Но за два метра меня остановил какой-то мужчина, вид которого не оставлял сомнений в его профессиональной принадлежности.

– Вам нельзя! – жестко произнес он, кладя руку на пояс. Было ясно, что за пиджаком висит пистолет. Сидевшие в кабине астронавты не посмотрели в мою сторону, хотя не слышать моего приближения не могли.

– Я член имитационного экипажа, – пытался пояснить я, – хотел бы…

– Вам сказано: нельзя, – взгляд у охранника стал настолько колючим, что меня словно проткнули насквозь. – Если вы не уйдете, я вызову группу… – и он приложил палец к малозметному микрофону на воротнике. Так, сейчас сюда ворвется «группа поддержки» из ГРУ, и мало нам не покажется.

Я понял, что говорить бессмысленно и, развернувшись, вернулся к коллегам. Те смотрели на меня молча и с неодобрением. Громов и Малая так и не взглянули на меня. Тем временем один из нашей охраны подошел к мужчине, что остановил меня, что-то шепнул ему, и тот кивнул, что-то ответил. Видимо, контакты между имитационной и реальной командами полета не предусматривалось.

– Ну, что? Получил по зубам? – усмехнулся Ушаков.

Я испытывал некоторую обиду и недоумение, и лишь пожал плечами. Но остываю я также быстро, поэтому спустя пару минут перестал коситься в сторону астронавтов и охранника. Марина улыбнулась мне:

– Не огорчайся, мы просто на разных полюсах – вот и все.

И тут я задал ей вопрос:

– Хорошо, а что же тебя потянуло сюда? Тебя же не интересует слава, почет… Или деньги?

Наша коллега немного помолчала, собираясь мыслями, а потом нехотя выдавила:

– Карьера…

– Ага, карьеристка? – у Сергея взметнулись брови как у испуганной птицы. – Вроде бы не очень хорошая сторона человека…

В ответ его чуть не испепелил гневный взгляд:

– Не тебе судить, Сергей, ты не прошел то, что испытала я в своей жизни. Моих предков репрессировали в 1939 году, они прошли все круги ада… Мой отец, ученый, в 1990-е года фактически «сгорел», пытаясь вытащить семью из нищеты, в которую вдруг свалилась практически вся страна. Он умер после третьего инфаркта, а его бизнес прибрали «партнеры», оставив нас в долгах. Мама торговала у кавказцев, те ее постоянно обманывали и унижали, да еще и своя милиция вносила лепту в страх женщины. Мы голодали, средств не хватало на оплату коммунальных услуг. Я ходила в школу в обносках, в вузе сидела в углу, чтобы никто не видел моей старомодной юбки и кофточки. А училась сама, ни копейки взяток не дала. Работала вначале в районой больнице, где нет ни перевязочных средств, ни шприцов, ни лекарств, а резали кухонными ножами. Кандидатскую тоже защитила без поддержки, хотя, признаюсь, пробиваться было сложно. Но это был предел, которого я достигла. Делать докторскую и занимать серьезный пост в Институте я уже не могла – не было «толкача», а без этого ныне никуда! Марсианская программа – это способ перешагнуть барьеры, добиться того, что я итак претендую умом.

– Гм, я бы сказал, что ты тоже тщеславная, но у тебя иные причины, – сказал я, чувствуя некоторую неловкость. – Ты боец, если добивалась всего сама. Я тоже такой – Москва не очень-то любит иностранцев, особенно из южного «подбрюшья». Меня тоже тыркали в первые годы, но потом я притерся, нашел единомышленников, коллег, пристроился в неплохую фирму, получил российское гражданство. Короче, как программист состоялся, звезд с неба, конечно, не хватаю, но жаловаться грех, особенно смотря на соотечественников, что хрячаться гастарбайтерами на рынках, стройках и ЖЭКах.

Улыбка Ульяновой была лучшим ответом, мне кажется, что между нами установилась какая-то невидимая и пока тонкая связь.

И тут Сергей задал несколько неожиданный вопрос:

– А вообще, зачем лететь на Марс? Я вот все время размышляю над этим и прихожу к следующим выводам против пилотируемого полета: во-первых, эти деньги лучше потратить на решение земных проблем, например, в самой России много ветхого жилья, негазифицированы поселки, проблема с канализацией. Во-вторых, научные задачи, которые должна выполнить человеческая экспедиция, могут быть выполнены и автоматами-беспилотниками. Да, это будет медленнее, но в разы дешевле. Посмотрите, отправка робота «Кьюросити» обошлась Америке в 2,5 миллиардов долларов, а только «Радуга» стоит свыше двух десятков миллиардов долларов. В-третьих, сегодня нет политических условий, оправдавших бы экспедицию, целью которой по сути являлась бы установка флага космической державы на Марсе. России нет смысла начинать новую гонку в космосе с такими державами, как Китай, США, Европейские страны. В-четвертых, люди, прилетевшие на Марс, привезут с собой триллионы микроорганизмов, которые поставят крест на решении вопроса «Есть ли жизнь на Марсе?» – невозможно будет впоследствии сказать, марсианские ли корни у обнаруженных микроорганизмов. К тому же, привезенные с Марса ихние вирусы и бактерии поставят под угрозу жизнь самого человечества. Ну и в-пятых, на Марсе нет ресурсов, ценность которых могла бы оправдать их транспортировку на Землю.

Речь коллеги вызвала у нас недоумение, мы переглянулись. Хотя, если уж признаться, в словах Ушакова была правда. Может, такое он говорил, потому что в настоящий полет его-то и не брали. Хотя имитационный – это тоже прорыв для нас. Однако у Марины было что на это сказать и одна выдвинула свои контраргументы:

– Знаешь, не ты один такой вот пессимист с реалистскими чертами, который ставит прагматичные вопросы: «Зачем вообще лететь на Марс?» В конце концов, это дорого, астронавты подвергнутся огромному риску, да и что им делать на этой мёртвой и далёкой планете? Первая и главная причина: мы не знаем, насколько эта мёртвая планета мертва. И если она лишена жизни сейчас, было бы неплохо узнать, как обстояли дела в далёком прошлом – это помогло бы многое осознать о жизни как на Земле и так и вообще, где кончается мертвая материя и начинается живая. Роботы ограничены в своих возможностях и не дадут окончательного ответа – надо чтобы человек посмотрел на Марс своими глазами. Все автоматы, посланные на Красную планету, так и не смогли дать четких ответов. Вторая причина – политическая, как тут не крути: нельзя позволить Китаю или США опередить Россию в деле освоения космоса, поскольку мы в последние годы итак теряли свои позиции и отстали во многом. Даже Индия отправила пару автоматических станций на Марс, Сатурн, Япония – на Меркурий и Каллисто, а мы даже на Юпитер не проектируем полеты. Третья причина – фантастическая: выживание вида. Нам надо на всякий случай освоить как можно больше мест обитания. Как сказал один умный человек по имени Стивен Хокинг, не надо класть яйца в одну корзину. Иначе говоря, всегда нужна вторая планета для спасения человечества. Так что терраформировать Марс нам все равно придется.

Я видел, как внимательно слушает Марину наш бортинженер и как вытягивалось его лицо. Видимо, не ожидал такой обоснованной позиции от женщины. Да, Ульянова была не дурой. А та продолжала, не обращая внимание на наши изумленные взгляды:

– Четвёртая причина – социально-психологическая: невозможно в полной мере представить себе, как активизирует общество полёт человека на Марс. Это будет вершина научно-технического прогресса – трудно оценить, какие новые технологии потребуется для этого изобрести и как они облегчат нам жизнь. И, конечно, это будет подвиг, способный вдохновить целые поколения.

– И мы тоже вдохновим эти поколения? – ехидно спросил Сергей.

– Да, конечно, даже если ты будешь протирать штаны на борту корабля, который никогда не покинет земную поверхность, – невозмутимо ответила Марина. Она встала и хотела пройти к барной стойке, чтобы заказать себе какой-то напиток. В это время к нам подошел какой-то подвыпивший парень в кожаной куртке, джинсах и кроссовках. Щетина, шрам на левой щеке, недобрый взгляд. Мы вопросительно уставились на него: что нужно?

– Эй, ты! – грубо обратился он к Марине. – Пошли со мной!

– Куда? – не понял я, привстав с места. Мне этот мужчина совсем не понравился. Не люблю, когда кто-то вмешивается в компанию, при этом ведет себя неподабающим образом.

Странно, что куда-то исчезла наша охрана. Может, в туалете? В любом случае, конфликт нужно гасить нам.

– Парень, тебя это не касается! – рявкнул он и схватив нашу коллегу за руку, потянул к себе и попытался впиться в ее губы. И получил мощный удар в пах – это Марина дала отпор.

– О-о-о, – сумел лишь выдохнуть тот, согнувшись. Тем временем женщина схватила его за шкирку, прокрутилась на правой ноге и… совершила прекрасный бросок через плечо. Насильник шмякнулся на пол, при этом опрокинув соседний столик. Напоследок Марина выкрутила ему руку, и болевой прием оказался настолько чувстительным, что мы услышали хрип и просьбу отпустить его.

Итак, вечер перестал быть скучным, даже астронавты оторвались друг от друга и любовались событиями, что крутились возле нашего стола, при этом не делая попытки вмешаться и остановить. В этот момент к нам подскочили еще двое, видимо, друзья нападавшего. Им хотелось принять участие в заварушке или отомстить за унижение своего товарища – это уже потом установит милиция. Только мы дали им отпор. Ашот сразу понял их намерения и первым ударил в лицо парню с усами. Я услышал звуки ломавшихся зубов – да, летчики, оказывается, мужики крутые. Этого оказалось достаточно, чтобы прекратить дальнешую атаку. Второго нападавшего – лысого в спортивной куртке – на себя взял я: пригнувшись, я отразил пинок, потом схватил за туфлю и потянул наверх. Тот потерял равновесие и упал, головой ударившись на уже перевернутый стол. Боль была очень сильной, так как его крик заставил действовать трех сотрудников спецслужбы, что дежурили в баре. Нашу драку они прозевали и появились лишь тогда, когда все закончилось. И все же они схватили трех парней за руки и выволокли наружу, поминутно поддавая каждому поддых. Там уже передали милицейскому патрулю, который вызвали по сотовой связи.

– Да, они оплатят и за поврежденную мебель! – крикнул вдогонку Ушаков, который тоже хотел было помочь нам в драке, но не успел. Все произошло в течение полуминуты. Один из нас охранявших махнул рукой, мол, дальше уже не ваша забота, тут уже наша сфера деятельности.

На полу остались кровянные пятна. Да, уборщице придется еще смывать и эти последствия драки. Я подумал, что нас выведут в городское отделение внутренних дел, однако вернувшийся сотрудник спецслужбы заявил, что милиционеры просто снимут информацию с видеокамеры, что фиксировала все в баре, после чего составят протокол. Если мы будем нужны, то вызовут. А парней продержат 15 суток за решеткой – таковы нормы Кодекса об административных нарушениях.

– Это только вряд ли, – хмыкнул Сергей. Он был прав. Завтра вечером мы уже будем в «полете», и «вернемся» лишь спустя пять месяцев. Так что следователям РУВД придется подождать. А с другой стороны, охранники наши все видели и сами могут засвидетельствовать, как все здесь происходило. Хотя бы в этом был какой-то прок от них.

– Ты здорово дерёшься, – с удивлением обратился Ушаков к Марине. Та недовольно скорчила мину:

– Жила в неблагополучной среде, вся улица кишела хулиганами. Пришлось заниматься самбо… В жизни пригодилось.

Ну, в этом мы уже убедились, подумал я. Эта женщина была сильной, не знаю, может неблагоприятная среда выковала ее в сталь; в любом случае с таким человеком можно без опасения отправляться в реальный космический полет.

Наши разговоры прервал Масляков, явившийся с тревожным видом:

– Что здесь произошло?

– Да, небольшая потасовка, – лениво ответил Ушаков. – Враги получили достойный отпор.

– Я это и вижу, – с неодобрением смотря, как официанты выносят из помещения сломанный стол и убирая разбитый графин с пола, произнес наш непосредственный начальник. Потом он заметил двух астронавтов, продолживших общение между собой, и взволновался: – Ах, этого еще не доставало!

– А что? – не поняла Марина.

– Ну, не нужно, чтобы астронавты видели, как испытатели ведут себя вне служебного пространства, подумают, что мы в команду набираем драчунов и хулиганов!

– Ха, позвольте, но это хулиганы начали драку, а мы всего лишь защищались! – возмутился Ушаков. – А астронавты и пальцем не пошевелили, чтобы нам помочь… И охранники, что вы прицепили к нам, не успели…

Наш командир Саркисов лишь молча кивнул и спрятал свои могучие кулаки за спиной.

– А зачем? Мы и сами справились, – усмехнулся я. – Им, астронавтам, тоже пальчики ломать нельзя, в служебном листке иметь записи о правонарушении… А сотрудникам спецслужб – это укор, нужно нас охранять от всяких проходимцев, а не лясы точить в углу… Хамкову пожалуемся!

Лицо у Геннадия Андреевича было зеленым. Он волновался:

– Ладно, хорошо что все закончилось без членовредительства… Нет, это я не про хулиганье, а про вас. Нельзя в имитационный полет допускать людей с травмами. Вы нам чуть всю программу в унитаз не спустили… И хорошо, если рапорт об инцеденте не достигнет Хамкова…

– А что будет тогда? – во мне проснулось любопытство.

Геннадий Андреевич с неодобрением посмотрел на меня:

– Вы слышали историю о трех астронавтах из первого отряда?

Ашот мрачно кивнул, но остальные были не в курсе, и тогда Маслякову пришлось пояснить:

– 17 апреля 1963 года три астронавта – Иван Аникеев, Григорий Нелюбов и Валентин Филатьев – были отчислены из отряда за стычку с военным патрулем у железнодорожной платформы. Тогда они были пьяны и решили подерзить представителям военной комендатуры, рапорт ушел наверх, и приказом генерал-полковника ВВС СССР Николая Каманина, руководителя подготовки астронавтов, эти трое были уволены, потеряв какую-либо возможность отправиться в космос. Я бы не хотел, чтобы и вы перед самым стартом оказались за бортом эксперимента. Вы – самые лучшие, но ведь и у вас есть дублеры…

Эти слова нас отрезвили и мы замолчали.

– Так, так, во избежание иных проблем, давайте-ка мы все вернемся в служебные корпуса Тестово-испытательного центра «Роскосмоса». Завтра вам предстоит начать новую жизнь, поэтому лучше выспаться.

Мы не возражали, и через пять минут уже сидели в минивэне «Фольксваген», который в сопровождении другого автомобиля повез нас по осенней дороге в сторону закрытого объекта. Астронавты не повернулись в нашу сторону, так что наше знакомство так и не состоялось. «А нужно ли было оно нам?» – мелькнула мысль. Может, независимость друг от друга и есть гарантия чистоты эксперимента?

Пока мы ехали в минивэне, я спросил у Маслякова:

– Значит, мы первые, кто участвует в имитационном полете на Марс?

Мой вопрос, однако, вызвал удивление у начальника:

– Анвар, я уж думал, что вы в курсе, успели если не «погуглить» в Интернете, то хотя бы спросить у наших сотрудников…

Я покраснел и виновато развел руками.

– Вы не первые, друг мой, – сказал Геннадий Андреевич. – В 1960-х годах по указанию Сергея Павловича Королева готовилась марсианская программа: создание ракеты-носителя Н-1, марсианского транспортно-пассажирского корабля, тестовые испытания экипажа. В 1967—68 годах состоялся первый эксперимент «Марс-365», в рамках которого трое советских испытателей прожили в замкнутом пространстве, очень небольшом. Все происходило под грифом «секретно». Много что произошло за год у участников, однако испытания завершились в положительным результатом: да, люди смогут выдержать годичный полет в космосе, если будут заняты работой и не станут отвлекаться на грустные мысли. Хотя это было больше психофизиологическое испытание, ведь условия невесомости никто не моделировал, а это самая главная была задача, самый сложный барьер в экспедиции. Хотя я читал результаты, там много чего было такого… например, галлюцинации, желание совершить суицид…

Все слушали молча, хотя я был уверен, что кто-то знает неплохо истории подобных испытаний, наверное, та же Марина Ульянова, которая обязана проводить медико-биологические исследования на нашем корабле-макете.

Машина мчалась по шоссе, останавливаясь лишь у контрольно-пропускных пунктов, где на нас военные только всматривались и махали рукой: езжайте дальше.

– Второй эксперимент прошел в 2010—2011 годах и назывался «Марс-500». Оказалось, что при тех технологиях корабль достигнет Марса и вернется домой за пятьсот дней. Экипаж был на этот раз интернациональный. Помещения, в которых жили испытатели, не был приближен к реальным, хотя весь процесс обитания, включая обеспечение продуктами, кислородом и прочее, оказался замкнутым, воспроизводимым. Да, у людей было больше пространства, имелся неплохой досуг, выход в Интернет, возможность заниматься спортом, и все же срывы имелись, как и в первом эксперименте, причем один из испытателей – гражданин Китая – отказался от участия и покинул команду. И в этот раз руководство интересовали вопросы выживаемости и психологического состояния экипажа. Через 500 дней все завершилось, и также был достигнут положительный вывод: да, человек сумеет добраться до Красной планеты. Вопросы психосостояния в основном уже были решены… Насколько нам известно, подобные эксперименты ставились и в Китае, и в США, и даже в Индии…

– Тогда к чему наша имитация? – спросил Ушаков. – Если все вопросы как бы устранены?

– А ваша – это проверка техники, возможности всех систем галеона, обеспечить не только полет до Марса и обратно на Землю, но и безопасность экипажа, его выживаемость. Вы в большей степени испытатели бортового оборудования. Поэтому мы, повторюсь может, моделируем все для вас: и старт, и полет, и даже метеоритную атаку, ломку агрегатов и многое другое. И вы должны будете воспринимать это как реальность – таково требование чистоты эксперимента. Даже если что-то произойдет на борту катастрофическое, опасное, вы обязаны решать самостоятельно, вплоть до того, что Анвару придется, к примеру, вырезать аппендицит Ашоту, а Марине менять фильтры в очистельной камере – это там, где фекалии. То есть к вам на помощь не придет ни один сотрудник центра – мы не имеем права до завершения эксперимента вступать на борт макета-корабля, пускай даже нас разделяет пятисантиметровая сталь обшивки. С другой стороны, ваше участие здесь минимально, так как на борту все автоматизировано, системы дублируются, есть даже «защита от дурака»… Но все равно непредвиденные ситуации возможны, и мы их будем вам создавать по мерее развития нашей фантазии и садитской изощренности.

Масляков улыбнулся, хотя последняя фраза была выдавлена, сам руководитель, видимо, не испытывал удовольствия от того, что пустит нас в некую мясорубку. Тут Саркисов спросил:

– Имитация посадки будет? А то я учился управлять взлетно-посадочным модулем.. на тренажере, естественно.

– Нет, на Марс реальные астронавты высадятся без вашей предварительной имитации. Ведь мы не можем моделировать процесс вхождения в атмосферу, нахождения на планете, старт и прочее, с чем столкнутся члены экипажа «Радуги». Зато мы имеем большой опыт полетов в открытый космос и поэтому этот процесс для нас более стандартный и приемлемый. Вы просто полетаете на Земле, как в космосе. А ваше желание, Ашот, я понимаю, любой летчик мечтает испытать и этот марсианский аппарат. Но в вашей программе этого нет, увы…

При тусклом свете плафона в салоне я увидел, как помрачнел Саркисов. Неожиданно Масляков вздохнул и сказал:

– А Марс… Знаете, там есть много чего интересного, то, ради чего стоит тратить 25 миллиардов долларов и испытывать трудности… – а потом вспохватился, видимо, осознав, что сболтнул лишнее. – Ладно, забудем. Вам это не грозит…

– Что не грозит? – Сергей пытался выглядеть дураком.

– Не грозит знать то, чего не полагается!

Разговор словно обрубили топором, нависла неловкая напряженность. И тут я, стараясь смягчить ситуацию, вырулить беседу в интересующее нас русло, задал, казалось бы, простой вопрос:

– Геннадий Андреевич, а почему в нашей команде только четверо, а не восемь, как в экипаже «Радуги»? Ведь это было бы приближено к реальности.

Лицо у Маслякова как-то передернулось, он откашлялся, а потом сказал:

– Нет нужды в восьми испытателях. Четыре – это оптимальный вариант. Если в имитационном полете будет маньше четырех, то возникнут сложности эмоционального порядка. Если примут участие двое, то в условиях изоляции они через месяц – другой окажутся на грани суицида или серьезного межличностного конфликта. Если создать команду из трех человек, то как показывают предыдущие эксперименты, двое начнут, как бы сказать, «приятельствовать» против одного, а это уже ломает психологическую атмосферу и создает угрозу достижения целей. Поэтому лучший состав – это четыре человека. И вас выбрали за ваши определенные качества. Помните, что на каждого в день полагается по десять килограмм воды и продуктов, не говоря о запасах топлива для полета на Марс и возвращения обратно – так что вы и не потолстеете, и не похудеете.

– Но это нужно для экипажа «Радуги», мы-то остаемся на земле, – хмыкнул Ушаков.

– Да… вы остаетесь на Земле, – как-то отрывисто произнес наш руководитель. – Но надежды на вас накладывают самые большие… Для полета нужны четыре профессионала: пилот, который будет вести корабль, ориентироваться в космосе и сажать модуль на Марс; бортинженер, который знает все технические процессы на корабле и способен починить вышедший из строя агрегат; компьютерщик-айтишник – человек, который будет отвечать за функционирование всей электроники и программ, поскольку без этого невозможно функционирование всей системы; в состав экипажа должен быть обязательно включен врач, обладающий высокой квалификацией в области терапии, хирургии и психотерапии. Известно, как отрицательно действует космос на мышечный тонус и в целом на здоровье человека.

Звучало убедительно, но вопросы не были ичерпаны у нас.

– Геннадий Андреевич, почему наша команда не состоит только из мужчин или только женщин? Почему среди нас только одна женщина? – поинтересовался Сергей, заострив внимание на слове «женщина». Что он имел ввиду? Наш шеф, однако, воспринял вопрос как технический и ответил без каких-либо скрытых подтекстов:

Мы продолжали мчаться в ночной тишине, деревья в снегу мелькали за окнами. Луна, да фары освещали дорогу, которая оказалась не очень-то и ровной.

– Да, Ушаков, эта проблема эта совсем не простая и вовсе не надуманная. По всей вероятности, наиболее работоспособным и психологически устойчивым был бы смешанный экипаж. Если говорить о будущих марсианских поселениях колонистов, которые прибудут на Марс для его освоения, то в таких поселениях, разумеется, должны быть и мужчины, и женщины, а позднее – и дети.

Сергей хмыкнул.

– Далее: мы не хотели, чтобы во время имитации появились социальные патологии, которые имеются в изолированных однополых группах, например, тех, что бывают в тюрьмах или в армии. Сексуальная инверсия необходима, чтобы избежать конфликта и чтобы была здоровая психологическая атмофсера. В реальном полете будет соблюдена гендерная политика, но в вашей команде всего одна женщина, и это связано с тем, что мы не смогли из имеющихся кандидаток отобрать кому-то вам в замену, – пожал плечами Геннадий Андреевич. – Не было опытного пилота, высококвалифицированного бортинженера и программиста, чьи способности близки к таланту хакера… Но вот как врач Ульянова оказалась не хуже мужчин, и поэтому мы вынуждены были включить только ее одну… хотя в плане было 50 на 50…

У Марины было каменное лицо. Машину слегка трясло на дороге, я почему-то вспомнил слова Сергея о том, что лучше вложить деньги на инфраструктуру самой России, к примеру, на эту же дорогу, по которой мы едем в ТИЦ. Геннадий Андреевич усмехнулся и перевел тему:

– Что касается космической техники и систем управления, то они должны быть эффективны и надёжны, чтобы гарантировать бесперебойную работу всех механизмов и систем космического корабля на всех этапах длительного полёта. Однако запуски космических аппаратов до сегодняшнего дня осуществлялись практически при помощи таких же двигателей, которые 4 октября 1957 года вывели на орбиту первый искусственный спутник Земли. Эксперты считали, полёт на Марс может быть осуществлён только при помощи мощных ракет следующего поколения. И вообще тогда уже говорили: необходим качественный скачок в области технологий. Ведь при межпланетных полётах расстояния от Земли до космического корабля могут достигать таких величин, когда радиосвязь с кораблём и управление с Земли станут невозможными. Поэтому потребуются такие аппараты, которые смогли бы решать возникающие на борту космического корабля проблемы без подсказки с Земли. И государственная корпорация «Роскосмос» сделала большой рывок в этом направлении. Корабль «Радуга» – это то, что дает нам ключ к открытию дверей на все планеты Солнечной системы… Ладно, мы уже приехали, все беседы отложим уже на потом, когда эксперимент начнется.

Мы уже въезжали в закрытый городок. За нами опускался огромный щит, который отражал любые радиоволны и создавал помехи для радиоэлектронных средств слежения с космоса. Со шпионажем в Тестово-испытательном центре боролись как полагается и, как я знал, интерес к этому объекту у заграничных спецслужб был особый. Солдаты помахали, указывая, куда ехать дальше, хотя водитель итак сам все знал.

Сам ТИЦ – это огромное по площади сооружение, десять уровней которого расположены под землей; там тысячи комнат, помещений, складов, лабораторий, агрегатных, есть своя атомная миниэлектростанция, тоннели с транспортными коммуникациями, сети космической связи и контроля. Но самое главное – это гигантский купол, под которым на специальных ложементах покоился макет космического корабля, один к одному идентичный «Радуге». Я не знаю, сколько миллиардов было вбухано в этот комплекс, но уверен, что на них можно построить небольшой город со всей инфраструктурой. Видимо, на нынешнем этапе для политического руководства строительство подобных объектов было важней и приоритетней. И не мне спорить в этой части, ведь благодаря такому решению я стал составной частью марсианской программы.