Читать книгу Грибники 1,5. Вложенное пространство - - Страница 8

– И где тут нужно встать, чтобы не исчезнуть?

– Да хотя бы вот… Раз, два…

– Нет, погоди. Может, нужно сказать «один»?

– Яша, не дергай меня. Теперь все заново пересчитывать. Один, два…

– Три.

Они шагнули за черту.

В тоннеле было сухо, прохладно и сумрачно; песок под ногами что перед чертой, что за ней не менялся, словно и не было никаких барьеров и вложенных пространств.

– Мы не исчезли, – сказал Джафар, вытирая кулаком вспотевший лоб и нервно приглаживая отросшие за полгода волосы.

– Или исчезли, но не заметили этого, – как и полагается ученому, дополнил вероятности Эйзен.

Они вышли и медленно двинулись по дороге прочь от выхода. Пока ничего, кроме травы и обрамляющих дорогу деревьев видно не было.

– Не, я б заметил, если б исчез, – не согласился Джафар. – Есть некоторая разница между тем состоянием когда ты есть, и когда тебя нет.

– Это разница надуманная, – обрадовался Эйзен возможности возразить. – На самом деле есть я, или меня нет – глобально ничего не поменяется.

– Эйзен, ты демагог, – продолжал Джафар моделировать переход дискуссии в бытовой спор. – Вот если я исчезну, а ты останешься, вашим собирателям будет не на чем летать из Солнечного.

– А если исчезну я, нашим собирателям станет незачем вообще приезжать в Солнечное.

– Набьем себе цену? – Джафар пнул небольшой камень, и тот улетел в траву.

– Чур я полезней, – обрадовался Эйзен.

Небо над их головами было облачным, и существовало ли на нем солнце, сказать было трудно.

– А я вредней, – похвастался Джафар.

– Так не честно, – упрекнул его Эйзен за переворот критериев.

– Мы в другом мире, здесь честности может и не быть, – объяснил Джафар.

Дорога из пещеры уходила в поле и терялась на горизонте, в каких-то едва видных из-за дымки постройках.

– Ты хочешь сказать, что каждый, где бы он ни вошёл в тоннель, в итоге попадает в одно и то же место? – спросил Джафар.

– В документах так, – кивнул Эйзен.

– То есть, теоретически мы можем встретить здесь человека, зашедшего сюда, допустим, из тоннеля в Норвегии? Или в Африке?

– Возможно. Но никто не проверял. Кроме того, мы могли попасть в один день, а ему предъявили другой.

Эйзен наступил в ямку, поморщился; сразу зачесалась спина. Она заживала, но ее состояние ужасно раздражало, особенно если сверху требовалось надеть куртку и плотной ткани и долго в ней ходить.

– А как это возможно? – спросил Джафар.

– А как возможен межпространственный переход?

Эйзен попробовал почесаться курткой, дёргая ее за полы то вправо, то влево. Снимать было лень, а в плотных рукавах не дотянешься.

– Ладно. Но солнце-то хоть наше?

– Пишут, одно. В том смысле, что не два. И спектр белый.

– А если тут оно радиоактивное? – Джафар покосился на однородно-серое небо.

– В следующий раз возьмём дозиметр, – пообещал Эйзен, все-таки снимая куртку и дотягиваясь рукой до правой лопатки.

– Следующего раза может и не быть, – в своём стиле заметил Джафар, с интересом наблюдая за мучениями герцога. – Помочь, не?

– Ладно, – вздохнул тот.

Джафар подошел и расправил на плечах Эйзена смятую рубашку.

– Давай координаты… Вот здесь?

*

– А если мы выйдем в Норвегии? – спросил Джафар, когда Эйзен снова надел куртку.

Они приближались к городу.

– Так не бывает, – Эйзен с интересом оглядывал сводчатые стены. – Где вошли, там и выходят обычно.

– Любопытный ты, Лёша. Я б сто раз подумал прежде чем сюда лезть.

– Напоминаю – ты хотел умереть, – сказал Эйзен.

– Так это смерть, она простая и понятная. А тут – неведомое.

Эйзен обернулся.

– Что понятного в смерти, Яша? Ты хоть раз в этой жизни умирал?

– Нет, но я видел, как это делают другие; ничего сложного.

Джафар пожал плечами; они двинулись дальше.

– Ты можешь умереть и тут, – сказал Эйзен с некоторым беспокойством.

– Я не хочу умирать в чужом мире, Лёша, – воспротивился Джафар. – Я хочу в своём.

– А какая тебе после смерти разница?

– Умирая, я буду бояться, что разница есть. Не самое лучшее настроение перед кончиной.

– Может, ты в этом мире уже умирал, только раньше. А может, и я тоже.

– Мы можем найти свои могилы, как думаешь?

– Если это было сто миллионов лет назад, то едва ли. А вот если в прошлом году…

– Тут вообще есть прошлый год?

– Был. Но, видимо, уже прошёл. Потому что сейчас, если мои глаза меня не обманывают, идёт год текущий.

– Или день.

– День в году.

– Я ещё по твоей игре в шахматы понял, что ты – безупречный логик, – Джафар поддержал Эйзена под локоть, когда тот снова оступился.

– Я и человек хороший, – сообщил Эйзен, одарив его лучезарным взглядом.

– Я лучше, – попытался сказать Джафар с некоторой капризной строгостью, но в итоге тоже улыбнулся.

Перед ними был мост; оставалось перейти через ров и оказаться в городе.

– Ты можешь умереть и тут, – сказал Эйзен с некоторым беспокойством. – Я не хочу умирать в чужом мире, Лёша, – воспротивился Джафар. – Я хочу в своём.

Разгуливая по переулкам другого мира, они поднимались в покинутые здания, почти не тронутые временем. Даже пыли на поверхностях и предметах практически не встречалось, а бумаги выглядели так, словно их только что выбросили.

– Вот оно, это учреждение.

– Это целый комплекс.

– В том-то и дело. Комплекс. Город без людей, застрявший во временном парадоксе.

…Поднявшись на третий этаж, как им показалось, жилого здания, Эйзен с Джафаром долго ходили по комнатам, погружаясь в письменные и визуальные свидетельства бытия людей, так похожих на тех, которые жили по ту сторону тоннеля. И в то же время непохожих.

В самой дальней от тоннеля точке возвышалось чёрное здание, напоминающее зиккурат.

– «Императорский музей», – с трудом утихомирив пляшущие перед глазами буквы, прочитал Эйзен. – Зайдём?

И они зашли.

При «жизни» музей явно содержал много интересного: произведения искусства, ремёсел, интересные документы. Теперь же он был разграблен.

Остались только некоторые записи, фотографии и не представляющие особой ценности – по меркам забарьерного мира – мелочи. Пришельцы изучали их минут двадцать, обсуждая черты сходства и различия миров.

А комнате технологий нашлось нечто такое, что и вовсе перевернуло впечатления о мире за Барьером.

В полутемном зале размещалось два прозрачных куба.

Один из них, словно трехмерный экран – а скорее, выхваченный из неизвестного места кусок пространства – представлял часть интерьера жилой комнаты. Посетители могли увидеть стол, несколько стульев вокруг него, посуду – похожую на земную, но тёмную и странную – и троих людей, которые за этим столом пили чай.

– Голограмма? – спросил Эйзен, подходя к краю композиции.

Джафар схватил его за руку и оттащил прочь.

– Нет, – тихо сказал он. – Что-то другое. Они непрозрачные.

– Но… как?

– Другой мир, другие технологии.

– Выглядят, как живые.

Люди в прозрачном кубе двигались, демонстрируя обычный, неинтересный кусок быта. Наблюдая за ними, Эйзен понял, что их время идет по кругу, и цикл составляет около десяти минут, по истечении которого все их движения повторяются сначала.

Понаблюдав три таких цикла, он заметил, что один из людей, первые два цикла ставивший свою чашку четко в мокрый круг на столе, на третий раз поставил ее чуть левее.

А потом, проходя своим обычным маршрутом – от чайника мимо двух стульев, похожих на венские – не скользнул взглядом по краю своего бытия, а поднял взгляд и посмотрел в глаза Эйзену.

– Господи…

Отскочив назад, герцог больно стукнулся о колонну.

Джафар обернулся.

– Яша, – замирающим голосом произнес Алексей, – они… они живые!

Джафар бросил попытки прочитать табличку на соседнем экспонате и подошел к кубу.

– Один, – срывающимся голосом пояснил Эйзен, – на меня посмотрел! Господи… я думал… все это иллюзия… все это вложенное пространство… все эти строения… они могли просто быть древними… но эти… это… откуда оно?

Некоторое время понаблюдав, Джафар сказал:

– Они похожи на актеров одной сцены. Их временной отрезок каждый раз запускается заново, и они живут его как в первый раз.

– Но в то же время не в первый, – подхватил Эйзен. – Вселенское время… текущее мимо них. Оно влияет. И если для них это один и тот же цикл, то для стороннего наблюдателя, то есть для нас, он поделен на множество, которое выстроилось перед нами в ряд.

– Самое ужасное, если они помнят все свои предыдущие циклы.

– Не может этого быть, Яша! – горячо возразил Эйзен. – Скорее всего им до сих пор кажется, что они в своем мире и пьют чай первый раз…

– А на самом деле они здесь испокон веков.

Беловолосый человек, сидящий неподвижно, внезапно скосил глаза и посмотрел. На этот раз на Джафара.

– Такое чувство, что он меня видит, – сказал Джафар, отодвигаясь. – Знаешь… мы ведь сами можем быть этими людьми. Ну, когда у нас дежа вю, например. Возможно таким образом нам приоткрывается истина о том, что мы сидим в таком же кубике и делаем что-то в миллионный раз.

Эйзен, не отрывая взгляда от содержимого куба, сделал несколько шагов вперед.

– Стой! – Джафар дернул его обратно. – Не надо. Если это другое время, то сквозь него проходит энергия страшной силы. Она тебя разорвет.

Подобрав с пола цементный обломок, коих повсюду валялось в изобилии, они отошли в угол, и оттуда запустили обломок в куб.

Едва коснувшись прозрачной грани экспоната, кусок бетона покраснел и взорвался плазмой.

Куб покачнулся, и люди, словно преломленные водой, на мгновение исказились тоже.

Герцог вспотел и перекрестился.

– Больше ничего не кидаем, – сказал Джафар. – Чтобы создать такой временной феномен, нужна огромная гравитационная аномалия. И если мы что-то в ней испортим… нас никто не найдет. Да и нечего будет искать. А может, и некому.

Они помолчали.

В полумраке зала крутилась неутомимая серая моль.

– Я тут еще кое-что нашел, – сообщил Джафар, пытаясь утянуть Эйзена подальше от обитаемого куба. – Написано, что это «образец процесса преобразования» или как-то так. Вот, смотри.

Эйзен посмотрел.

Над еще одним черным постаментом висел второй прозрачный кубик, стены которого, казалось, состояли, как и у первого, из пространственных вибраций.

Внутри стояла большая кошка, похожая на тигра или ягуара. Лапы ее были каменными, а голова принюхивалась к чему-то неведомому и смотрела вполне живыми глазами – жёлтыми, со звездчатым зрачком.

– Еще одно издевательство над природой, – прошептал Эйзен.

– И ему тоже несколько миллионов лет, – добавил Джафар.

– Откуда ты столько знаешь? – Эйзен возмутился. – Ты пришел отсюда?

– Или уйду сюда… Не знаю я, откуда я что знаю, – вздохнул Джафар. – Для меня самого это загадка.

Эйзен уже в который раз посмотрел на него с недоверием, но ничего не сказал.

Медленно, не оглядываясь, он двинулся к выходу.

Джафару между тем действительно казалось, что он не первый раз находится в этих помещениях; даже некие невнятные воспоминания о людях, словно и призраках, возникали в его голове; отчего-то казалось, что он видел их всех только левым глазом, не очень здоровым.

Тем временем родной мир в его памяти низвелся до размеров давно прочитанной книги и отодвинулся вдаль, потому что тот мир, в котором он находился, занял память почти полностью и даже, кажется, начал переписывать воспоминания.

Надо уходить, с усилием осознал Джафар. Иначе останешься здесь навсегда. Но какая-то часть его натуры уже причислила этот аргумент к фальшивым и надуманным.

Быстро взбежав по лестнице, он обнаружил герцога, сидящего на ступеньках зиккурата. По лицу его текли слезы.

– Леш, вставай, – дернул его за руку Джафар. – Читая надписи здесь, я теряю свою память. Потому что мое имя вписано в них.

– А?

В первый момент в серо-зеленых глазах герцога не было ни единой мысли. Потом он моргнул и вроде узнал Джафара.

– Я не теряю, – сообщил он. – Но почему-то весь этот город… предстоящее расставание с ним вызывает у меня состояние, близкое к ломке. И еще я не могу забыть этих людей… и эту кошку. Их участь… это самое ужасное, что только можно себе вообразить. Если они это осознают.

– Видимо, сила твоего интеллекта местным демонам пока не по зубам, – сказал Джафар, хватая его за руку. – Но эмоции их вполне устраивают. Пожалуйста, пойдем. Ты ведь иначе не сможешь меня отсюда увести. Я просто не захочу.

– Да, конечно, – Эйзен поднялся. – Смотри, бабочка…

Темно-серая бабочка с зеленым флуоресцентным рисунком на крыльях села на ступеньку.

Наклонившись, Эйзен легко накрыл ее рукой.

– Слушай, – сказал он, осененный внезапной догадкой. – Видимо, насекомые здесь все же эволюционируют… У них какая-то своя нить времени… Иначе она боялась бы меня. А так… у них нет врагов.

Джафар замер, глядя на бабочку.

– Эребия церулеум, – внезапно вспомнил он совершенно чужую информацию. – Киата ее так называет.

– Что?!!

…Когда теперь уже Эйзен в панике вытолкнул безвольного Джафара на площадку перед Воротами и дрожащими руками закрыл их на ключ, механик еще некоторое время приходил в себя, выгружая из сознания дополнительную жизнь.

– Это пострашнее, чем алкоголь, – сказал он в итоге. – Сколько мы там были?

– Пять часов тамошнего времени и один час нашего, – Эйзен смотрел на него, подозрительно сощурившись. – А теперь объясни, что с тобой случилось. Откуда ты взял название бабочки? Кто такая Киата?

Джафар помолчал, осматриваясь и пытаясь осознать.

– Мое сознание заместили, как слайд в старом проекторе. Словно вытащили одно и вставили другое… И самое странное, что тот, второй… это тоже был я. Киата – местный препод по астрономии. Но бабочек знает. В тетрадке Карины про неё нет?

Эйзен вздохнул и поморщился.

– Пока не встречалась… Ты сам-то читал тетрадь Карины?

– Только первые два рассказа.

– Будешь читать третий, как домой придем. Хотя… может, тебе уже и не надо, а? Может, это твое прошлое?

– Прекрати, – поморщился Джафар. – Я здешний. В смысле, с этой стороны.

Эйзен посмотрел на него с сомнением и всю обратную дорогу держал дистанцию.