Читать книгу Чемоданы и слоны - - Страница 2

Воинская дисциплина обязывает каждого военнослужащего стойко переносить трудности военной службы, не щадить своей жизни для выполнения воинского долга.

Из дисциплинарного устава Вооружённых Сил Российской Федерации

Наше зачисление на кафедру должно было происходить на конкурсной основе по результатам последней сессии. Мы заполнили анкеты и сдали их начальнику курса подполковнику Уткину, показавшемуся нам тогда интеллигентнейшим и воспитаннейшим офицером (как быстро мы изменили это своё мнение). С каждым он провёл личную беседу и после разговора со мной сообщил, что планирует назначить меня командиром взвода, но назначил даже выше – командиром роты. Ничего, кроме лишних проблем, я от этого не получил, и, забегая вперёд, скажу, что по прошествии нескольких недель пожалел об этом и был рад постепенно скатиться до обычного курсанта. Вспоминая известную поговорку, можно сделать вывод, что солдатом я был так себе.

По факту на военную кафедру не взяли имевших ограничения по здоровью, все остальные без какого-либо конкурса были приняты. Следующим нашим шагом стала покупка формы. И вот мы, будущие офицеры российской армии, самостоятельно (это значило чаще всего с мамой или реже с папой) занялись поисками по военным универмагам. Следовало купить полевой комплект, состоящий из берцев, брюк, куртки, кепи, ремня, нашивок и эмблем. Лично моя форма неожиданно оказалась очень удобной, но больше подошла моей младшей сестре, которая весь вечер крутилась перед зеркалом и просила родителей купить ей такую же. Далее следовало пришить к куртке эмблемы рода войск и нашивки, что было не так просто, как мог бы представить непосвящённый читатель.

Учился с нами Иван Стопинцев, долговязый, худощавый и на первый взгляд ничем не примечательный однокурсник, пока не выяснилось, что носит он обувь пятьдесят второго размера. Времена нашего студенчества были несколько иными, чем сейчас, и большим достатком, понятно, мы не отличались. Плюс, какой аккуратности и дисциплины можно ожидать от вчерашнего абитуриента (год обучения не в счёт), вдруг почувствовавшего себя взрослым и самостоятельным? И вот, когда одним сентябрьским утром вся рота построилась в коридоре кафедры (не на плацу по причине случившегося дождя) – преимущественно подстриженная, выбритая, в новых берцах и форме, начищенная и подшитая, – Иван встал в конце второй шеренги в затасканных, страшных, пыльных сандалиях на босу ногу. Подполковник Уткин идёт вдоль строя, проверяет наш внешний вид и, периодически останавливаясь перед каким-нибудь студентом, изливает свою офицерскую желчь. За три «туловища» до Ивана стоит Антон Бабушкин – приветливый, отзывчивый, интеллигентный и с хорошей успеваемостью студент, намертво пришивший нарукавную эмблему рода войск на нагрудный карман. Вообще, самые сильные из нас в гражданских специальностях зачастую, столкнувшись с армейской действительностью, выглядели невероятно глупо, видимо, не имея в себе свойства быстро адаптироваться к своеобразию армейской философии, не понимая и не разделяя её. Совершенно необъяснимо, как Антон мог перепутать место для нашивки, но факт остаётся фактом. К слову, подполковнику Уткину достаточно было куда меньшего повода, чтобы продемонстрировать свой талант армейского красноречия. Далее последовали сравнения внешнего вида Бабушкина со слесарем ЖЭКа, вокзальным бомжом и охранником скотобазы, после чего товарищ подполковник поинтересовался, не положил ли Бабушкин на него некое анатомическое утяжеление, и завершил пятиминутный свой спич обещанием, что для Бабушкина ответная аналогичная ноша от Уткина будет совершенно непосильна.

На этом наш начальник курса, удовлетворившись собой, готов был закончить экзекуцию и, было, уже повернулся, как вдруг взгляд его упал на пыльные длиннющие скрюченные пальцы Стопинцева, то и дело медленно двигавшиеся, свисая из сандалий на пол кафедры. Уткин подошёл к жертве и остановился, слегка поводя подбородком в сторону, подобно герою Леонида Броневого в известном киносериале (вообще мне казалось это сходство – внешнее и поведенческое – далеко не случайным), заложив руки сзади и медленно раскачиваясь с носков на пятки. Надо сказать, что разводы подполковник Уткин проводил дольше всех остальных офицеров кафедры, и это позволяло студентам других курсов понаблюдать за «представлением», стоя тут же, но чуть в сторонке. В тот миг, когда Уткин дошёл до Стопинцева, в коридоре военной кафедры повисла гробовая тишина. Студенты и даже некоторые другие офицеры, выглянув из классных комнат, затаив дыхание ждали развязки. Напрасно некоторым казалось, что изощрённый за долгие годы службы в советской и российской армии мозг подполковника Уткина не находит достойных метафор.

– Вас как зовут, о, посланник Олимпа?! – наконец произнёс он.

– Студент Стопинцев, товарищ подполковник!

– Имя ваше как, товарищ студент?

– Иван, товарищ подполковник!

Уткин, ласково улыбнувшись, какое-то время не отрываясь смотрит Стопинцеву в глаза, всё так же раскачиваясь с пяток на носки и обратно, после чего переводит взгляд на сандалии и вежливо произносит:

– Пошёл на …, Ваня!.. – Здесь автор из уважения к читателю был вынужден многоточием заменить то короткое слово, которое ему скорее приходилось слышать, оказавшись рядом с какой-нибудь пьяной разборкой, а если не приходилось, то пусть дорогой читатель ограничится пояснением, что Иван был послан, как говорится, подальше, но при этом не так далеко, чтобы невозможно было дотянуться, если воспринимать прозвучавшее буквально.

Не сразу сообразив суть прозвучавшего в повисшей тишине, Стопинцев выходит наконец из строя, берёт пакет с вещами и покидает коридор военной кафедры, но не навсегда. Всё-таки вскоре ему удалось договориться с Уткиным и получить разрешение присутствовать на разводах в гражданской обуви, конечно, не в сандалиях, а в длиннющих прилично помятых первоначально коричневых ботинках, закрашенных гуталином.

Примерно с такого заряда бодрости начинался впоследствии каждый наш день на кафедре и так же заканчивался. Через год Уткина, у которого мы были вторым курсом (при положенном одном), сменил подполковник Русланов. Разводы, конечно, остались, но по сравнению с предыдущими это уже были не разводы, а школьные линейки. И максимум, что мог придумать новый начальник курса, это назвать нас «неандерлитанцами» или спросить о причине опоздания или отсутствия того или иного студента, не накатилась ли жена ему на майку в кровати, что тот не смог подняться.