Читать книгу Чебурашка - - Страница 8

Капец, приехали. Как говорил Рыбников, кажется в «Весне на Заречной…», первый поцелуй и такой горячий. Это я об отношениях нового меня со столицей…

Мы поднимаемся на второй этаж и заходим в скучную и совершенно непраздничную дверь в скучное, совершенно непраздничное помещение с такими же скучными и непраздничными людьми. Стены, выкрашенные до середины масляной краской с подтёками. Ну, блин.

Имя, фамилия, дата рождения, прописка…

– Товарищ капитан, а в чём, собственно, дело?

Он заполняет бумаги, на меня не смотрит и дымит цигаркой. Деловой, собранный, скучный. Времена меняются, а вот эта картинка с жандармом, бумагами и клубами дыма остаётся всегда без изменений. Данность. Не требующая доказательств, аксиома бытия.

Бывал я в таких кабинетах… Не я, а скрытый во мне мистер Хайд, сумрачный док. Бывал. Объект нападения, особенно дерзкий, отчаянный и ужаленный часто оказывается перед такими вот капитанами не в качестве жертвы. Парадокс? Да нет, обычное дело… Не хочется вспоминать, будить зверя, в общем.

– Вы на каком основании меня привели? Я несовершеннолетний, никаких противоправных действий не совершал. Гулял по самому красивому магазину страны. В чём дело-то?

– Ух-ты, грамотный какой, – хмыкает капитан. – Не надо у спекулянтов с рук ничего покупать и никто задерживать не будет.

– Шутите? Покупать у спекулянтов? Я и не покупал. У товарища замок открыт был на «дипломате», я его предупредил и всё.

– Может, и не покупал, зато он продавал. Синицкий, отведи его к Истомину.

К Истомину ведут не меня, а чувака с пластами.

– У него полный чемодан иностранных пластинок, – поясняет капитан. – Мы его знаем, он злостный спекулянт. Подыскивает вот таких, как ты малолетних дурачков и продаёт им свою отраву идеологическую. Тебя никто не задерживал, кстати, нечего пыжиться. Ты здесь на профилактической беседе, ясно?

– То есть, я могу встать и уйти? – уточняю я.

– Можешь, – выдыхает он струю дыма, скривив губы. – Но я тебе советую не торопиться и послушать мудрые слова, которые уберегут тебя в будущем от нарушения закона. Да и что вообще вы находите в этой заморской галиматье. Они же не по-нашему поют.

– Возможно, кто-то язык учит таким образом, – пожимаю я плечами.

– Ну-ну, – кивает он и сминает в пепельнице сигарету.

– «Мальборо» тоже вредит идеологическому здоровью, – усмехаюсь я, кивая на лежащую на столе пачку.

– Ты не умничай, давай. Можешь мне сказать, предлагал он тебе пластинки?

– Нет, не предлагал, – качаю я головой. – У меня дома даже проигрывателя нет. Можете у отца спросить.

– Ладно, – он протягивает мне паспорт. – Иди лучше Пугачёву купи. И больше мне не попадайся. На первый раз отпускаю, не хочу возиться, но в следующий раз просто так не соскочишь, ясно?

Я пожимаю плечами, беру паспорт и иду на выход. Даже и не волновался. Предъявить мне нечего. Да и тому кенту тоже, насколько я понимаю. Наличие в чемодане коллекции дисков ничего не доказывает. Хотя, у них тут свои собственные игры.

Блин, игры играми, а пластиночка уплыла, а второй раз пытать счастье здесь не кажется хорошей идеей… Значит нужно ехать на Арбат, в «Мелодию». Но там, блин, тоже могут быть люди с невыразительными лицами и красными корками… Наверняка, ещё где-то продают, но интернета нет и телефона тоже. Так же, как и ноутбука. Так что выяснить негде. Если только вернуться и у капитана спросить.

Удивительное дело. Я ловлю себя на мысли, что впервые вспоминаю о компе и мобиле с момента своего возвращения. Кажется, сама жизнь настроена так, что ничего этого и не нужно. Впрочем, мобильник, вещь хорошая, чего уж там…

Я выхожу из ГУМа и иду в сторону Исторического музея, собираясь дальше пройти к «Москве» и спуститься на «Охотном ряду» в метро, то есть на «Проспекте Маркса», разумеется.

– Парень, – раздаётся позади меня вкрадчивый голос, – постой…

Я оборачиваюсь и вижу перед собой парнягу в очках-капельках с градиентной окраской. На нём джинсы, рубашка «Лакост» с крокодильчиком, на ногах «Адидас». Спортивная сумка через плечо.

Я вопросительно на него гляжу.

– Слушай, а ты только пластами интересуешься?

Вообще-то, я интересуюсь заработком, а не пластами.

– Лэйбы джинсовые не надо?

– Чего?! – хмурюсь я.

– Кожаные этикетки, – негромко отвечает он и хлопает себя по пояснице.

– Нет, – мотаю я головой. – Не интересует.

Зачем мне этикетки?

– Клёпки есть, пуговицы, молнии.

– Я шить не умею, – пожимаю я плечами.

Он недовольно кивает, поправляет на плече сумку и устремляется вперёд, по направлению к гостинице «Москва». Тут пластинки бы найти, какие уж этикетки. К тому же, из чего шить? Да и кто будет шить? Бабушку подрядить на это дело? Я усмехаюсь и неожиданно вспоминаю, что отец принёс большущий кусман тонкой парусины.

Она тонкая и очень приятная на ощупь, светленькая, кремовая. Папа хочет из неё сделать тент на машину, защитный чехол. Мама сказала, что раз для машины, пусть она в гараже и поживёт, пока не найдётся тот, кто сошьёт то, что папе нужно. А что если…

– Постой, – окликаю я парня. – Погоди. Можешь показать?

– Давай в музей зайдём, – предлагает он и кивает на дверь, находящуюся от нас метрах в десяти.

В фойе музея многолюдно. Только что туда зашли две группы школьников. Царит шум, гам, толкотня. Помимо школьников, хватает и индивидуальных туристов.

– Так, восьмой «Б»! Не разбредаемся! Всем находиться здесь!

– Каникулы, – произносит парень и идёт к жёсткому дивану, стоящему у стены.

Здесь сидят трое пацанов и рассматривают блоки с марками, передавая друг другу. Парень садится на свободное место, сдвигает на лоб очки и кивает мне. Я окидываю его взглядом, худой, жилистый, на вид, года двадцать два. Глаза бесстыжие, ухмылочка наглая.

Я присаживаюсь рядом. Он ставит сумку себе на колени и достаёт из бокового кармана сложенную открытку. Раскрывает её и протягивает мне.

В этот момент мы выглядим так же, как пацаны слева от нас. Я хмыкаю, неплохо замаскировались… В открытке оказывается вложенный патч, нашиваемый сзади на пояс. Он не целлюлозный, а кожаный, кожа бежевая, толстая, мягкая и лохматенькая с обратной стороны.

Выглядит неплохо. Горячее тиснение проведено на хорошем уровне. Сверху крупно красуется надпись «Джексон», чуть ниже – вытиснен силуэт бегущего гепарда, а под ним мелко написано «Сделано в США» и «Джексон анд Ко с 1895». Дизайн этикетки простенький, немножко даже колхозный, но всё необходимое имеется. А что если…

Тут же прибита пуговица, классического бронзового цвета без надписей и эмблем. И клёпки, которые ставят на карманы.

– Зипперы тоже есть, – наклоняясь ко мне, доверительно сообщает чувак.

– И сколько за комплект на одни штаны? – интересуюсь я.

– Пятнадцать, – пожимает он плечами. – Можно и на юбку.

– Пятнадцать, – киваю я. – За самопальный патч из нетипичной мягкой кожи с вымышленным и никому неизвестным брендом, одну промышленную пуговицу безо всякой кастомизации, замок, скорее всего, не японский, а польский и за восемь стандартных заклёпок. За это пятнадцать рублей. Правильно понимаю?

– Это без клёпок, – отвечает он, – закончились. А что за кастомизация?

– У тебя пуговица без обозначения конкретной фирмы, на ней нет ни гепарда, ни названия, ни даже буквы «Джей». То есть она просто тупо куплена в магазине за полкопейки.

– Ну пойди да купи, – хмыкает он. – Ты откуда такой грамотный? По внешнему виду и не скажешь.

– Зато, глядя на тебя, любой мент сразу сообразит, что в твоей сумке. Пятёрка за комплект.

– Шутник ты брат, хоть и грамотный.

– Могу сразу взять десять комплектов. Бирки есть? Которые внутри вшиваются?

– Нет, такого не держим, – говорит он. – Три рубля могу уступить, но больше не проси. Не хочешь, не бери. Их и так с руками отрывают.

– Ага, поэтому ты к первому встречному на улице пристаёшь?

– Да почему к первому? Я за тобой понаблюдал. Видно же, что ищешь чего-то. Тем более тебя менты взяли на проработку, значит понимающий должен быть.

– Ага, – хмыкаю я. – В грамзаписи. Ладно, считай не договорились.

Я отдаю ему открытку и поднимаюсь с дивана.

– Погоди, – говорит он. – Чего такой прыткий? Ладно, давай по десять.

– Блин, – качаю я головой. – Прямо восточный базар.

– Так ты посчитай, сколько ты концов сделаешь!

– Точно ты говоришь, математик. А джинса даром что ли везде валяется? А производство? А дистрибуция?

– А это ещё что? – хмурится он.

В общем, в результате договариваемся на восемь комплектов по шесть рублей.

– Сейчас тебе отсчитаю, говорит чувак. Незаметно возьмёшь и всё.

– Пакет есть?

– Дам, погоди.

– Не здесь только, – говорю я. – Буду проверять каждый патч, чтобы брака не было.

– Патч, – повторяет он и щёлкает языком. – Пошли, есть место, пять минут отсюда. Там спокойно всё проверишь.

– Что за место? – хмурюсь я.

– В кафе зайдём, заодно и мороженое поешь.

Я соглашаюсь. Мы выходим из музея, идём к Охотному ряду, ныряем в подземный переход и выныриваем из него на стороне Думы, то есть Госплана. Собственно первое здание по улице Горького – это и есть наша цель.

– Вот сюда, – усмехаясь, показывает мой спутник на кафе «Космос». – Был здесь когда-нибудь?

– В будущем побываю, – хмыкаю я.

Кафе большое, двухэтажное. Мы проходим внутрь и оказываемся в небольшом фойе. Слева располагается гардероб, а дальше стеклянная стена, за которой виден зал для посетителей и лестница на второй этаж.

У двери стоит скучающий швейцар.

– Витя, привет, – кивает ему мой торговый партнёр и ныряет в гардероб.

Там никого нет, поскольку лето и одежду никто не сдаёт.

– Иди сюда, проходи!

Я иду за ним. Он уверенно ставит сумку на тумбу у дальней стены и достаёт свёртки.

– Выбирай.

В принципе, качество оказывается у всех изделий одинаковое и я отбраковываю только одну этикетку. Проверяю пуговицы и замки, и рассчитываюсь.

– Тебя как зовут? – спрашиваю.

– Тебе зачем? – хмурится он.

– Вдруг ещё потребуется, как тебя искать?

– Артур, – сообщает он. – Только я обычно этой ерундой не занимаюсь. Они мне вообще случайно достались, замочки и лэйблы. Так что следующего раза может и не быть. Но, вообще, я обычно у ЦУМа болтаюсь. Там сегодня ментов много, поэтому я в ГУМ пошёл. Тебе повезло, в общем. А так, если что понадобится, приходи туда. Ну, или сюда можешь.

– Понятно.

– А тебя самого-то как зовут?

– Артём.

– Ну, будем, значит знакомы, Артём?

– Будем, Артур.

Мы завершаем сделку, но обмывать её я не собираюсь и сразу, прихватив добычу, исчезаю. Выскочив из «Космоса», отвожу трофеи в гостиницу. Собственно, решение оказалось спонтанным, как и почти всё в моей жизни. Возможно, стоит больше внимания уделить планированию и системе. Пожалуй. Ну я стараюсь, в общем-то.

За три дня папиной командировки мы выполняем намеченную мной культурную программу, состоящую из дневных посещений музеев, прогулок по Москве, одного посещения дяди Пети и одного вечернего совместного выхода в театр, а именно во МХАТ на «Амадея» с восхитительным Сальери в исполнении Табакова.

Успеваем чуть ли не на последний в сезоне спектакль. Дядя Петя служит там осветителем и мы проникаем в это святилище проходя через толпу людей, жаждущих лишнего билетика. Сидим в проходе на приставных стульях, и видно нам не очень хорошо, но то, что делает на сцене Табаков, заставляет забыть обо всём на свете…

Ну, а после этого со спокойной душой возвращаемся домой. Самолёт прилетает в шесть утра. Отец принимает душ и идёт на работу, а я падаю на диван и сплю беззаботным молодым сном часов до десяти. А когда просыпаюсь, первым делом иду в прихожую, беру записную книжку и нахожу телефон Михайловых.

Это родительские друзья. Мы типа семьями дружим. По праздникам то у них встречаемся, то у нас. Живут они недалеко от бабушки и у них двое детей – Антон и Катя. Антон младше меня на год, а Катя старше, тоже на год. Хорошая девочка, мне её в невесты прочили, сколько себя помню. Точнее, лет с двенадцати, наверное. Вроде, шутками ди прибаутками, но иногда прям доставали.

Так что вне семейных праздников мы с ней особо не контачили, ну потому что как-то стрёмно было постоянно эти приколы слушать. Сходили как-то в кино, чисто по-дружески, безо всяких там задних мыслей. Так потом все эти взгляды да подначки житья не давали. В общем, любви у нас и не планировалось, а тесной дружбы не случилось, из-за родных и близких.

Потом уже, будучи взрослым, я узнал, что её мать действительно надеялась, что у нас что-то получится. Но не получилось. Не судьба, значит.

– Алло…

Трубку берёт Антон.

– Антоха, здорово, – говорю я.

– А, привет.

Он парень шустрый, занимается хоккеем и мутит постоянно, кстати. То клюшки какие-то покупает и продаёт, то ещё чего. Его родители к этому спокойно относятся, а моих коробит. Вроде как неправильно это. Торгашество.

– Как делишки? – спрашиваю я.

– Ничего, а у тебя?

– Да, у меня-то что? Каникулы, свобода. Это вы с Катюхой экзамены сдаёте.

– Да-а-а, – вздыхает он. – Но у меня завтра последний.

– Какой?

– Геометрия.

– Учи теорему Пифагора, сто процентов тебе выпадет, – предупреждаю я.

Он сдаёт после восьмого класса, а сестра после десятого, и я вспоминаю, что он на Пифагоре завалился и получил трояк. Потом его этим Пифагором два года допекали.

– Да я всё выучил уже! – самоуверенно отвечает он.

– Ну, смотри, я тебя предупредил. Где там сестра твоя?

– Ты ей что ли звонишь?

– Ей, конечно, дома она?

– Сейчас, позову. Кать, иди, жених твой.

Ну, не собака ли? Зря ему про Пифагора сказал.

– Алло? – журчит голосок моей "невесты".

Я уж и забыл, как он звучит. Неплохо звучит, мило.

– Кать, привет, это я. Как жизнь?

– Приве-е-е-т, – тянет она и я слышу по голосу, что улыбается. – Нормально. К экзаменам вот готовлюсь.

Надо же, обрадовалась. Ну, честно говоря, с ней всегда легко было болтать. С другими девчонками у меня прежнего порой возникали паузы, неловкости и отчаянные попытки немедленно придумать, о чём говорить, а с ней всегда всё было просто.

– Когда ближайший? – спрашиваю я.

– Завтра. Химия.

– О, надо мне маму вместо тебя отправить.

– Ага, – соглашается она. – Я бы не отказалась.

– Утром сдаёшь?

– Да, к половине девятого пойду. А что? Ты-то бездельничаешь, да?

– Не завидуй, – смеюсь я. – Мне всё это ещё предстоит в следующем году.

– Я не завидую, – вздыхает она и тоже смеётся. – Хотя, нет. Завидую.

– Кать, слушай, мне с тобой посоветоваться надо, – перехожу я к делу. – Ты можешь ко мне завтра зайти после экзамена? Я хочу тебе показать кое-что.

– Показать? – удивляется она. – А что?

– Ну… Тут мне по швейному делу совет нужен. Ты в Москву-то собираешься?

Знаю, что собирается. Поедет поступать в Текстильный институт на модельера или что-то в этом роде. Не поступит, к сожалению. Вернётся и год будет работать то ли на швейной фабрике, то ли в ателье и в конце концов пойдёт в техникум. Потом когда-то откроет швейный цех, если я не путаю…

– Собираюсь. Поедем с мамой в конце июля. Через полтора месяца уже.

– Ну, отлично, молодец. Так что, придёшь завтра?

– Ну… ладно… А во сколько? Я ведь точно не знаю, когда у меня закончится.

– Ну, не беда, я буду дома сидеть и ждать. Когда закончится, тогда и закончится.

– Ты шить что ли собираешься?

– Ну, вроде как, – усмехаюсь я.

– Прям секретный такой… Ну, ладно, приду.

Она с детства любит шить и умеет это делать весьма неплохо. Известная в наших кругах швея, одним словом. Посмотрим, что она скажет насчёт моей идеи. Если откажется сама, может кого-нибудь посоветует.

Я завтракаю и собираюсь идти навестить дядьку. Одеваюсь, когда звонит телефон. Это мама.

– Артём, слушай, я поговорила у нас с преподавательницей английского. Молодая девочка, её все очень и очень хвалят. Говорят хорошая, как ты и хотел. Так вот, она не против позаниматься с тобой. Поэтому сегодня в час дня придёшь в университет… Помнишь, где романо-германская филология?

– Помню…

– Вот. Приходи туда. Зайдёшь на кафедру, и спросишь Лилию Юрьевну Урусову. Она тебя посмотрит и решит, что с тобой делать. Запиши имя и номер кабинета.

Я записываю, одеваюсь и выскакиваю из дома. На сердце легко, настроение беззаботное. Лето, кайф, никаких экзаменов, никаких напрягов, вся жизнь впереди. Блин, как же здорово!

Во дворе дерутся воробьи, дворник метёт дорогу метлой с жёсткими редкими прутьями, бабушки сидят на лавке и жмурятся на солнышке. Пахнет озоном.

Я прохожу мимо школы, мимо гастронома и захожу в «Домовую кухню». Покупаю несколько слоек и котлеты-полуфабрикаты в панировке. Они, конечно, внутри в основном из хлеба, но, в конце концов, и что из того? Приду и пожарю дядьке.

Складываю всё в сшитую бабушкой сумку из плащёвки, выхожу и шпарю по Ноградской в сторону Пятьдесят лет Октября. Там снова иду по двору. Обхожу невысыхающую лужу, ни Жука, ни Аркана, к счастью, не встречаю и двигаю непосредственно к дядькиному подъезду.

Поднимаюсь на пятый этаж и звоню в дверь. Она тут же, в тот же миг открывается и передо мной предстаёт дядя Гриша. Глаза выпуклые, горят огнём, лицо белое, испуганное, на лбу испарина. Он подаётся вперёд, хватает меня за шиворот и втаскивает в квартиру.

Дверь тут же закрывается. Очень тихо и аккуратно, и дядька набрасывается на меня.

– Ты её видел?! – шепчет он. – Видел или нет? Раз молчишь, значит видел.

– Кого?! – недоумённо спрашиваю я.

– Тихо! – шипит он, резко прикладывая палец к губам. – Продала сука! Падла ментовская!

Обострение, блин… Сейчас опять начнутся резкие скачки настроения…

– Там нет никого, пожимаю я плечами. Пустота.

Надо как-то его отвлечь.

– Я тут вам гостинцы принёс… Смотрите, слойки и…

– Замолчи! – шепчет он. – Заткнись!

Он становится неподвижным и обращённым в слух. За дверью раздаётся едва заметный шорох и дядя Гриша вздрагиает и снова прислушивается, а потом вдруг раздаётся резкий звонок.

– Суки! – задыхаясь шепчет он. – Суки! Хер вам! Хер вам! Вот посмотри сам в глазок! Тихо только!

Я шагаю к двери делаю, неловкое движение и задеваю приваленный к стене зонтик. Бросаюсь, но не успеваю подхватить, и он с грохотом падает на пол, увлекая за собой тяжёлые ботинки.

Дядька аж подпрыгивает от ужаса и кулаки его взлетают над головой.

– Тихо! – одними губами шепчет он… – Тихо, твою мать!

Тише, мыши, кот на крыше, а котята ещё выше…