Читать книгу Женщина, которая жила у моря - - Страница 4

Альфонсо Орландо ухаживал за Костанцей всю зиму, с тех пор как они познакомились в одно необычайно знойное ноябрьское воскресенье.

В порту, на стадионе «Райнери», проходил товарищеский футбольный матч между университетской командой и английскими моряками. Руджеро играл за студентов в полузащите. Матч уже закончился, а Костанца, растрепанная и взбудораженная, не обращая внимания на косу, совсем распустившуюся, пока она с волнением следила за игрой, размахивала шляпкой, подпрыгивая, в надежде, что Руджеро разглядит ее в толпе зрителей. Внезапно она увидела, как брат подходит к ней вместе с высоким темноволосым парнем с робкой улыбкой и раскрасневшимся от игры лицом.

– Альфонсо Орландо, мой товарищ по университету и этому злосчастному матчу, – представил его Руджеро.

Неуклюже поправляя мешок с футбольной экипировкой, Альфонсо протянул Костанце левую руку и, потрясенный медно-рыжей копной ее волос, не нашел ничего лучше, чем, заикаясь, пробормотать:

– Неужели вы брат и сестра? Ведь вы совсем не похожи.

– Ага, у Костанцы усов нет.

Девушка расхохоталась и, взяв брата под руку, чтобы идти домой, без тени смущения принялась комментировать матч.

– Жаль, что вы проиграли. Но есть одна вещь, которая вас утешит. Сейчас расскажу, – сказала она, без всякого кокетства улыбаясь шагавшему рядом Альфонсо. Как оказалось, Костанца сидела совсем рядом с двумя известными фигурами из футбольного клуба «Мессина» – менеджером Хьюлиттом[6] и секретарем Оутсом, которые тоже пришли посмотреть на игру.

– Серьезно?! Там были Хьюлитт и Оутс?

– Да, говорю же вам!

– Видишь, Альфонсо, а ты не верил, что они придут. Конечно, они пришли посмотреть на тебя. Уверен, тебя возьмут в команду.

– А как ты оказалась среди англичан? – спросил Руджеро сестру.

– Да какая разница! – нетерпеливо выдохнула Костанца. – Просто оттуда лучше видно.

Но главное не это: Костанца своими ушами слышала, как Хьюлитт хвалил их команду. Он говорил Оутсу и Сандерсону, что студенты играют совсем неплохо и у некоторых есть большой потенциал.

– A very good team![7] – воскликнула Костанца в нос, изображая Хьюлитта, и сама же рассмеялась.

За все это время Альфонсо не вымолвил ни слова. Он слушал, как Костанца рассказывает о разговоре тренера «Мессины» и Оутса, но не понимал ни слова. Все его внимание было приковано к чувственным движениям ее рта с мягкой, слегка выступающей верхней губой, которая придавала девушке немного дерзкий вид… Альфонсо нравилось в Костанце все: прямой взгляд, раскованный смех, копна медно-рыжих волос, белая кожа, румяные щеки, напоминавшие лица на тех картинах, которыми он любовался в книгах по истории искусства.

Да, он влюбился с первого взгляда, и если бы позволяли приличия, сделал бы ей предложение в тот же день.

Потом они еще не раз встречались на стадионе «Райнери». Костанца приходила посмотреть на игру брата, горячилась и свистела, как мальчишка. Она часто сокрушалась, что женских команд пока не существует. Как бы ей хотелось запустить мяч в ворота! Альфонсо никогда еще не ухаживал за девушкой и не понимал, догадывается ли Костанца о его чувствах. Казалось, она рада его видеть, но он не знал, как дать ей понять, что она ему нравится. Старшая сестра посоветовала ему смотреть на Костанцу томным взглядом, делать ей комплименты и при каждом удобном случае изображать из себя благородного рыцаря. Но Альфонсо все не находил «удобного случая», да и как можно впечатлить томным взглядом девушку, которая не умолкает ни на секунду, рассуждает о пенальти, напевает модные арии и пытается научить его английскому?

Однажды, когда Альфонсо в очередной раз пришел к Руджеро, что в последнее время случалось все чаще и чаще, тот попросил сестру развлечь друга, поскольку сильная зубная боль вынудила его бежать к стоматологу. В гостиную, где сидела парочка, немедленно примчался маленький Гульельмо, которому очень нравился Альфонсо.

Парень поднял малыша на руки и под его восторженные крики несколько раз подбросил в воздух.

– Пойдем играть в д'Артаньяна! – воскликнул Гульельмо и за руку потянул Альфонсо в свою комнату.

– Сейчас не могу. Если я уйду, Костанца останется одна. Я должен составить ей компанию.

– Потому что ты ее жених, да?

Альфонсо громко рассмеялся, но Костанца уловила в его смехе едва заметное «может быть». Ее щеки запылали, и, не решаясь взглянуть Альфонсо в глаза, она громко сказала: «Я никогда не выйду замуж. Я буду сочинять сказки, а ты, если не перестанешь надоедать Альфонсо, больше ни одной сказки от меня не услышишь».

С тех пор, сама того не сознавая, Костанца стала уделять больше внимания своей внешности, если предполагалась встреча с Альфонсо. Она уже не чувствовала себя с ним раскованно. Ей стало неловко обращаться к нему на «ты», как это сложилось у них с самого начала. Будто невинные слова, спонтанно слетевшие с уст ребенка, открыли ей глаза на ясную как день правду, которую она прежде почему-то не замечала.

Костанце казалось невероятным, чтобы такой красавец, как Альфонсо (а он, бесспорно, был обаятелен), мог заинтересоваться ею. Значит, поэтому он так часто у них бывал? От одной этой мысли у нее кружилась голова. В те дни Костанца часто вспоминала о Джузеппине: если бы подруга была рядом, она наверняка подсказала бы, как себя вести, ведь она хвасталась, будто знает о парнях все на свете. Но, увы, Костанце приходилось полагаться только на интуицию и собственный, довольно скудный, опыт.

Однажды Альфонсо принес Костанце великолепный лист, который нашел в саду и сберег, зная, что она собирает гербарий. Переворачивая страницы альбома, они не раз соприкоснулись руками, и никто не отвел своей. Руджеро так и застал их – молча сидящими рядом.

В тот вечер, когда все улеглись, Руджеро постучался в комнату сестры. Костанца сидела перед зеркалом и расчесывала волосы.

– Что у тебя с Альфонсо? – спросил он без предисловий.

– Ничего. А что у меня может с ним быть? – ответила она, пожимая плечами.

– Ты изменилась. Не отрицай этого. А он вечно торчит у нас. Не думаю, что Альфонсо влюбился в меня. Он что-нибудь говорил? Признался тебе в любви?

Костанца молчала, делая вид, будто занята волосами.

– Ладно, раз ты не отвечаешь, спрошу у него.

– Не смей! – вскричала Костанца и вскочила со стула, красная от гнева. – Ты что-нибудь слышал?

– Вот и ответ, – сказал Руджеро, смеясь, и вышел из комнаты.

Все было ясно, хотя никто не сказал ничего определенного. Руджеро не понимал, как такой обходительный, симпатичный парень, который легко мог бы заполучить любую девушку Мессины, может быть таким застенчивым с женщинами. Что касается сестры, создавалось впечатление, будто любовь одурманила ее. Костанца бродила по дому с мечтательным видом и, казалось, не слышала никого и ничего вокруг. Руджеро решил немного помочь влюбленным.

– Почему бы нам не прогуляться, скажем, до статуи Нептуна? – предложил Руджеро как-то вечером, когда они втроем сидели на балконе и наслаждались прохладой. – Сегодня такой ясный вечер, небо просто усыпано звездами! Костанца, попроси Альфонсо показать тебе созвездия, он знает о них все!

– Прекрасная идея! – отозвалась она.

– Я схожу за курткой, а вы идите. Я вас догоню.

Костанца и Альфонсо не заставили себя упрашивать. Они быстро вышли из дома и, забыв о Руджеро, направились в сторону статуи, не умолкая ни на секунду.

– Ты правда знаешь все о звездах? Как называется вон та, видишь, там?..

Альфонсо не дал ей договорить. Момент настал. Поблизости никого не было, не считая пары матросов, которым не было до них никакого дела. Альфонсо собрал все свое мужество.

– Забудь о звездах… Я должен сказать тебе кое-что…

Но Альфонсо никогда не отличался красноречием. Он взял руку Костанцы, поднес к губам и поцеловал.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Костанца, полагая, что настал ее черед действовать, иначе всему конец, притянула его к себе и поцеловала в губы.

– Костанца, – произнес Альфонсо, внезапно успокоившись, – я полюбил тебя с первого взгляда и буду любить вечно.

Первым человеком, с которым Костанце хотелось поделиться своей радостью, был, конечно, отец. Доменико сидел в кресле с газетой на коленях и озадаченно смотрел ей в глаза.

– А мама знает?

Костанца скорчила гримаску и помотала головой.

– Сначала я хотела сказать тебе, дорогой папа.

– Охотно верю, что Альфонсо в тебя влюблен. А ты? Ты уверена в своих чувствах?

– Скажи лучше, он тебе нравится? – спросила Костанца вместо ответа, присаживаясь на подлокотник кресла.

Доменико долго молчал.

– Он должен нравиться тебе, Коко. И больше никому.

Конечно, Альфонсо ей нравился. Он был красивым, добрым, милым. К тому же он был выше ее ростом, и потому она не испытывала неловкости рядом с ним. И когда он ласково поглаживал ее по руке или по затылку, запуская пальцы в волосы, Костанца чувствовала сладостное томление, трепет, и сердце ее билось чаще. Она представляла, как будет ходить на футбол, завернувшись в бело-синий флаг, и говорить всем, что она жена Альфонсо Орландо, да-да, того самого игрока «Мессины». Сандерсон и Хьюлитт недвусмысленно дали понять, что возьмут его в команду. О, она будет безмерно счастлива с Альфонсо.

– Да, пап. Я люблю его.

Теперь, чтобы считаться невестой Альфонсо, оставалось дождаться, пока родители жениха официально попросят ее руки. Костанце не терпелось всем об этом рассказать. Она поджидала кузину Палидду, которая обычно заходила по четвергам, чтобы поболтать. После того как Джузеппина, лучшая подруга, уехала, Костанца выбрала «доверенным лицом» пухленькую Палидду, которая смотрела на нее широко раскрытыми глазами и с открытым ртом.

Конечно, Джузеппина – совсем другое дело: с ней они были как сестры, и в тот вечер, когда Альфонсо сделал предложение, Костанца тут же бросилась писать подруге, спеша рассказать обо всем в мельчайших подробностях.

Но сейчас Джузеппина далеко, и поэтому приходилось довольствоваться юной кузиной. У Палидды, в ее 14 лет, все еще была несуразная и угловатая фигура. «Даже не знаю, как ее одевать», – удрученно сетовала ее мать Иммаколата. И все же у Палидды было серьезное преимущество перед Джузеппиной: будучи младше Костанцы на два года, она с благоговением внимала каждому ее слову.

Дожидаясь Палидду, Костанца думала, замолчит ли когда-нибудь синьорина Эльза, соседка с верхнего этажа, – она даже не снимала шляпу, подчеркивая этим, что зашла «на секундочку, только поздороваться», тогда как на самом деле торчала у них каждый Божий день после обеда и болтала без умолку. Она сидела бочком, наклонившись к тете Джустине, чтобы та лучше ее слышала, и сплетничала о консьержке, о детях консьержки, о неких синьоринах, которые обидели ее и навсегда стали злейшими врагами, и многих других. Костанца не понимала, как мама и тетя это выносят. Обе терпеливо сидели на диване, склонившись над рукоделием, и время от времени кивали головой. Слишком возбужденная, чтобы сидеть и выслушивать грязные сплетни, Костанца вышла на балкон, чтобы там дождаться кузину и других родственников.

«Помолвлена, я помолвлена, мы с Альфонсо помолвлены!» – репетировала она, пытаясь подобрать фразу, которая произведет на кузину наиболее сильное впечатление. Наконец в конце улицы показалась карета.

Четверг в доме Андалоро – приемный день.

У каждой уважаемой семьи был такой день, когда люди приходили после обеда, иногда засиживаясь допоздна, и дети всех возрастов в веселой суматохе смешивались со взрослыми. Тетя Джемма часто садилась за фортепиано, и молодежь развлекалась танцами или пением модных романсов.

Постоянным гостем этих вечеров был Коррадо Андалоро, двоюродный брат Доменико, который приходил с женой и четырьмя детьми. Это был крепкий, как и все Андалоро, мужчина, с большими седыми усами, за которыми он ухаживал с маниакальной страстью. Костанца и Руджеро очень любили дядю, потому что он всегда шутил и развлекал их.

Коррадо и Доменико были привязаны друг к другу так же, как некогда их отцы. Отец Коррадо, уважаемый патологоанатом в Мессинском университете, помог Доменико сделать карьеру, когда тот окончил медицинский факультет. Сам же Коррадо, хоть и получил юридическое образование, и слушать не желал о том, чтобы пойти по стопам дяди Фердинандо и работать в престижной нотариальной конторе. Он сумел самостоятельно построить блестящую карьеру журналиста. Сначала публиковался в небольших журналах, а затем понемногу начал заниматься исследованием социальных вопросов. Несколько лет назад он пришел в редакцию Gazzettino di Sicilia. На страницах этой газеты высказывал свое мнение по вопросам миграционного законодательства[8] и со временем стал одним из самых авторитетных ее голосов.

Вся семья с нетерпением ждала этих приемных дней. Когда гости уходили, тетя Джустина ворчала: такой беспорядок, будто отряд Гарибальди[9] прошел, но в глубине души радовалась, что дом наполняется жизнью, и с удовольствием наблюдала, как веселится молодое поколение. Перед приходом гостей Костанца и Агата приводили в порядок просторную гостиную. Они аккуратно раскладывали подушки на диванах, расставляли вазы с цветами, передвигали стулья и столики, чтобы освободить побольше пространства. Открывали большую стеклянную дверь, отделявшую столовую от гостиной, и выставляли на стол подносы с коньячными бокалами для мужчин и ликерные рюмки для дам. Доменико, по обыкновению, брюзжал из-за того, что дом снова погрузится в хаос. И хотя он говорил, что предпочел бы посидеть у себя в кабинете за работой или почитать хорошую книгу, радовался от души, когда приходили гости. «С этими приемными днями просто беда, – любила повторять Агата, носившаяся по дому взад и вперед. – Никогда не знаешь, сколько человек заглянет "на минутку" и останется на весь вечер». Знали бы тогда Андaлоро, как они будут оплакивать эти приемные дни.

В тот четверг Костанца решила на всякий случай убрать в шкафчик изящную латунную клетку с механическими птичками, которые каждый час пели гимн любви. Этот подарок Альфонсо стал предметом серьезных разногласий между матерью и дочерью. Агата требовала вернуть подарок, считая, что Костанца не должна принимать такие дорогие вещи, пока родители Альфонсо официально не попросят ее руки! В конце концов Доменико постановил, что часы, которые, к слову, не особенно-то ему понравились, будут стоять на консоли в прихожей как подарок всей семье.

– Я была бы счастлива провести сегодняшний вечер в кругу семьи! – Агата положила вышивку на столик и встала, чтобы встретить прибывших родственников.

– Надеюсь, хоть Томмазелли не явятся со своими фальшивыми улыбочками. Бог знает, кем они себя воображают… – шепнула она Иммаколате, помогая ей снять накидку.

Агата не выносила тех, кого называла «мелкими дворянами». Эти люди смотрели на нее свысока и здоровались сквозь зубы при встрече на лестнице, но неизменно приходили в приемные дни, чтобы задать Доменико пару вопросов о своих недугах. А вот с Иммаколатой, в спокойном лице которой что-то напоминало королеву Маргариту[10], Агата чувствовала особую близость. И хотя эта женщина была женой кузена мужа, Агата любила ее как родную сестру. Она задержала Иммаколату в прихожей и, отведя в сторонку, рассказала о женихе Костанцы и своих переживаниях, которые больше никто не смог бы понять. В этот момент дверь открылась, и вошел Доменико, вернувшийся из больницы. Увидев мужа, Агата умолкла. Наблюдая, как он кладет на скамью сумку и газету, она заметила на его бледном лице признаки усталости. Что поделаешь, Доменико стареет. Об этом говорило множество мелких примет. Например, накануне вечером он завел с ней странный разговор о шафере Костанцы: хотел предложить эту роль Коррадо, не дожидаясь официального предложения. «К чему такая спешка, – ответила Агата со смехом. – Ты слишком сентиментален».

Кроме того, Доменико стал более снисходительным и мягким по отношению к Гульельмо. Теперь он позволял сыну играть в своем кабинете под столом, пока изучал истории болезней пациентов, и разрешал позднее ложиться спать. «Да, он и в самом деле стареет», – с тоской думала Агата. Куда девался тот жесткий, принципиальный отец, который с такой строгостью воспитывал старших детей? Вместе с появлением седины его суровость таяла, как снег на солнце. Лишь по отношению к самому себе, к своим моральным обязательствам и к профессиональному долгу Доменико оставался тем принципиальным человеком, в которого она когда-то влюбилась.

– Что я вижу? Что это за девушка двигается с легкостью Венеры Боттичелли, словно ступает по облакам, не чувствуя ног от счастья! – дядя Коррадо улыбнулся, подмигивая племяннице.

Костанца покраснела до корней волос и бросила гневный взгляд на Руджеро, ведь только он мог все разболтать. Что ж, она найдет способ страшно отомстить ему, хотя прямо сейчас ничего в голову не приходило.

Не успела Костанца ответить, как ее чуть не сбила с ног запыхавшаяся Палидда, которая пришла в сопровождении младших братьев, соперничавших за внимание сестры, то и дело дергая ее за косу, словно колокольчик за веревочку. Гульельмо, спрятавшись за занавеской с картонным копьем в руке, с тревогой дожидался, когда двое старших кузенов наконец его заметят.

Подошли и другие гости. Джемма, которая, несмотря на возраст и недуги, никогда не упускала случая навестить брата в воскресенье, вошла в дом, заметно прихрамывая. Профессор де Доминичис, исключительно обходительный калабриец, директор престижного пансиона, прибыл вместе с двумя дочерями, которые подружились с Костанцей в школе Берлица. Едва войдя в гостиную, он подскочил к Агате, щелкнул каблуками и с образцовой галантностью поцеловал ей руку. Как обычно, пришел и сокурсник Руджеро, завоевавший всеобщую симпатию остроумными пародиями на профессоров и политиков. Он впервые привел с собой младшую сестру, которая смущенно уселась в углу. Разумеется, опасения Агаты оправдались: явилась баронесса Томмазелли, одна, без мужа, – тот простудился, и она хотела спросить совета синьора доктора по этому поводу.

На пороге гостиной внезапно возник Альфонсо, которого представили гостям как близкого друга Руджеро.