Читать книгу Ускользающая почва реальности. Сборник - - Страница 9

Я позвонил Сесиль и устроил свидание в кафе-баре. Она шла мне навстречу лучезарно улыбаясь, при встрече я снова поцеловал ее, она снова смутилась, но уже не убежала. Мы пили пиво и ели вкуснейшие баварские колбаски и какой-то мясной рулет. Я сел рядом с ней, а не напротив, так как зрительных контактов и обсуждений у нас было достаточно и на прошлом свидании. Я обнимал ее правой рукой, пытаясь левой держать и вилку, и бокал с пивом по очереди. Она ела мало и больше пила. Я знал, что это не просто тяга к жизни, но и смущение молодой девушки, стесняющейся поначалу много есть и тратить деньги своего ухажера. Это было мило и непохоже на поведение зажравшейся зрелой дамы, считающей твоей обязанностью накормить ее лобстерами и напоить французским шампанским. Впрочем, те именно за этим и ходят на свидания. Бесплатная дорогая еда – вот их стимул. Сесиль пыталась почти ничего не съесть, а пила чтобы побороть свое стеснение и в силу своей естественной тяге к удовольствиям. Перефразируя, как говорят, Уинстона Черчилля скажу: «Если ты мало пьешь и трудно влюбляешься в юности – у тебя нет сердца. Если ты много пьешь и легко влюбляешься в старости – у тебя нет мозгов»10. Мозгов и сердца у Сесиль было достаточно, я нежно обнимал ее и целовал в щечку, она не сопротивлялась. По дороге назад мы говорили о творчестве великих антиутопистов. Ей больше нравился Оруэлл, но она тонко подмечала, что Хаксли был ближе к правде. При прощании мы договорились, что теперь мы пара. Она знала, что я женат, но верила, что это не навсегда. Кто знает подтвердилась бы ее вера фактами, будь это моя первая жизнь? Сомневаюсь. Но я жил уже в третьей реальности и мог твердо знать, что я не обману маленькую Сесиль. Надо – значит надо? Хочу – значит хочу! Вот что важно.

Вернувшись домой я не стал долго ждать, сразу объявив Камилле о разводе. Такой истерики я не видел от нее еще ни разу, но это было ожидаемо. В меня летели все кухонные предметы, включая ножи, которые я, любитель мяса, затачивал всегда очень тщательно. Я ловко от них уворачивался, нисколько не стрессуя, зная, что даже если один из них попадет в меня, то я просто окажусь в новой реальности. Сесиль помогла мне пройти все стадии бракоразводного процесса. К счастью, Камилла съехала с моей квартиры в первый же день, что упростило наши свидания с Сесиль, которая теперь была со мной днями и ночами, к неудовольствию своей мамы, с которой я был незнаком, но представлен ей заочно как успешный молодой человек 20 лет. В действительности я был не успешный и совсем не молодой, но хотя бы человек, это уже что-то! Правда, думается мне, что узнав всю правду про меня, мать Сесиль предпочла бы для своей дочери зоофильские отношения с кобелем. От собак хотя бы не забеременеешь и их всегда можно отдать в добрые руки. Но беременность не входила в наши богемные планы. Мои и Сесиль, вдохновляющуюся художниками сюрреалистами и великими писателями абсурдистами, как Беккет и Ионеску, многие из которых были слишком скучны и недостаточно юмористичны для меня. Однако мне очень помогала поддержка со стороны моей юной девушки, так как Камилла вгрызлась зубами в наше имущество и потомство. Один суд следовал за другим. Камилла пыталась доказать мою финансовую несостоятельность и абсолютную разнузданность, приводя в пример то, что я бросил ее ради школьницы, с которой теперь сожительствую. Она пыталась получить себе мою квартиру, но это было совершенно незаконно. Поэтому суд обязал меня всего лишь выплачивать ей алименты в львиную долю от моих доходов, запретив видеться с дочкой более, чем раз в неделю, и то под присмотром мамаши-мегеры. Алименты мне присудили выплачивать не только на ребенка, но и на бывшую жену, оставшуюся без кормильца. Как будто она была недееспособна. Как интересно женщины отстаивают свое равноправие, когда это касается их прав, и как они легко признают себя недееспособными по признаку пола, когда это лишает их обязанностей. Да, общество всегда наказывает тех, кто не разделяет его нормы и идет вразрез им. Это нормально, я был не удивлен. Стать счастливым без общественного порицания и наказания государством – слишком оптимистичная мечта. Мечты никогда не превращаются в реальность, я этого и не ждал. Как-никак, я уже прожил целых три жизни, отмотав срок на этой планете более ста лет. Мне ли было это не понимать?

У нас с Сесиль настали более трудные времена. Богемный абсент или шотландский скотч пришлось сменить на водку и крепкое пиво. Ладно бы хоть бельгийский Duvel, но нет – обычное американское крепкое пиво. Американское пиво – как американское вино. Пить можно, но ничего лучше сказать про это нельзя. Табаки для кальяна пришлось так же сменить на более дешевые, а немецкие сигареты на наши простые Camel. Должен отдать должное Сесиль – она не унывала. Гораздо меньше, чем я, сменивший слабоселеную форель на сайру, а говядину на свинину. Благо у меня хотя бы был балкон, на котором мы могли читать и дышать свежим воздухом, вперемешку с кальянным дымом, а иногда и жарить на нем барбекю из замаринованной в луке и уксусе свиной шеи. Но и тут общество нанесло нам удар в виде доноса кого-то из соседей и посещения пожарного инспектора, которого совершенно не волновало, что в барбекю нет открытого пламени, лишь тлеющие угли. Это было нарушением. Минус радость. Как жизненно. С одной стороны, мне нравились немецкие порядки, когда все описано в законе и твои соседи не могут тебе никак помешать. Я сам никогда не шумел в ночное время и был любезен со всеми. Но с другой стороны, закон не мог запретить мне или соседям дымить вонючим сигаретным дымом, идущем в соседнее окно (чего я избегал, так как курил непахнущий кальян), но запрещал готовить на углях – исконном способе приготовления пищи, так как вкусный аромат жареного мяса доходил до соседних окон. Такой абсурд был волне закономерен в нашем абсурдном мире, не признающем ничего, не вписывающееся в его абсурдные порядки, а значит являющееся абсурдным для него, хоть оно и было менее абсурдным, чем то, что было нормальным. Я не мог осторожно и сознательно пожарить мясо без риска пожара, так как этот приятный аромат замечали мои соседи по дому. Но я мог курить какой угодно дешевый поганый табак, этот мерзкий запах был вполне законен в их окнах. Здесь хотя бы была закономерность: поганое принималось, а приятное отвергалось. Таков мир. То, что я был в рубашке, пиджаке, бабочке и трусах в кино являлось недопустимым. Требовалось надеть еще и штаны. Но если бы я пришел в том же наряде в штанах, но без бабочки или пиджака – это бы их вполне устроило. Как и короткие шорты на мне, более короткие, чем семейные трусы, в которых меня бы в кино не пустили. И они еще не считают свой мир апофеозом абсурда.