Читать книгу Труфальдина с Лиговки - - Страница 6

В 1939 году я окончила школу и не без помощи хорошей знакомой, дальней родственницы Элеоноры Витольдовны, поступила в театральную студию. В училище у меня появилась подруга Алевтина, Алька. Она училась со мной в одной группе в театральной студии, и мы как-то быстро с ней сошлись. Алька была из семьи эстрадных артистов, не обделенных талантом людей, абсолютно безалаберных. Обычно они появлялись дома только ночью, поэтому мы часто по вечерам тусовались в их большой комнате в коммуналке. Я ее познакомила с Борькой, мы часто бывали вместе или втроем, или еще с кем-то из ребят. Бывая у Бориса дома, мы часто слушали разговоры о музыкальном мире, да и вообще о культуре, которые вели его родители и их гости. Иногда родители Альки объявлялись дома пораньше, часто с гостями, и затевали вместе с нами сабантуй, много рассказывали об эстрадном мире Ленинграда. Гости у них были веселые и разбитные и пили в основном не чай.

Честно говоря, если бы Борька, блюдя мою честь, вовремя не уволакивал меня, провожая до самой двери нашей квартиры, то невинность я потеряла бы гораздо раньше. Одно время он старался не пускать меня к Альке и сам странно выглядел, когда встречался с ней. Я ничего не могла понять, пока Алька как-то не спросила, не обижаюсь ли я на нее за то, «ну за то, ты, что, не понимаешь, так получилось, переспали с Бобкой». Я была ошарашена. Алька начала меня успокаивать: она на него не претендует, он ведь мой парень, «ну, понимаешь, тебя не было, выпили, но это не он, это я сама его затащила, ты на него не думай, он твой, это так, один раз». Состояние мое было очень непонятное, я поглядела на Альку: вид у нее был как у нашкодившего щенка. Она всхлипнула и вдруг прижалась ко мне, я ее обняла. Она начала меня целовать.

– Ну не дуйся, прощаешь?

– Прощаю, – сказала я машинально.

– Тогда скажи ему, что все по-старому. Вроде ничего и не было.

Она оценивающе посмотрела на меня:

– Кстати, ты чего ходишь монашкой? Ты ведь комсомолка, тогда тебе это даже уставом предписано.

– Ты что несешь?

Она достала из сумки книжечку.

– Вот видишь, устав комсомола. Читай, вот.

Я прочитала. Она стала прятать книжку в сумку. Чувствую, кровь прилила к лицу. Про себя повторила: «и занимается общественной работой». Перехватив ее руку, повернула:

– Это же старый Устав РКСМ!

– Ну да, Российского коммунистического союза молодежи.

– Он же устарел!

Но Алька уже трещала о чем-то другом.

У меня в мозгах был полный ералаш. Я слышала про «чубаровское» дело, но это было давно, больше десяти лет назад. Сейчас семья – ячейка общества. Поглядела на Альку, махнула рукой, говорить с ней на эту тему было бесполезно. Понравился парень, ну пошли и перепихнулись – он же мне нравится, что тут такого – вот и вся ее философия.

Некоторое время натянутость в наших отношениях с Алькой и Борькой сохранялась, но потом пошло все по-прежнему. У нас была еще одна подруга Наташа, Ната, она тоже училась с нами, но на актерском отделении – вот та костерила Альку почем зря. Честно говоря, и мне потом перепало от Натки: как я могу до женитьбы спать с Сергеем! А что было, когда однажды влезла Алька, это вообще страшно вспомнить. Наташка четко знала, что найдется человек, верный сын нашей компартии и Родины, с которым она создаст семью. И у них будет не менее четырех детей – двое мальчиков и две девочки.

Наташу на курсах звали комиссаршей или Ильей Муромцем. Первое прозвище она получила, так как ее несколько раз приглашали играть роль комиссарши, конечно, это было не кино и даже не какой-то серьезный театр. Где-то ей из реквизита подарили кожаную куртку, в которой она часто ходила осенью и весной. Она довольно-таки высокая и плотного сложения, ее и прозвали Ильей Муромцем. Из-за этого нашу троицу называли тремя богатыршами, так как мы все были повыше среднего роста и отнюдь не субтильные. Алька обладала типичной для того времени спортивной фигурой, поэтому ее часто приглашали на всякие около спортивные шествия и мероприятия, очень популярные в то время. Да и мужики на нее слетались как мухи на мед. В этой троице я была самая маленькая, из-за чего получила еще одно прозвище – Дюймовочка, аукнувшееся мне позже.

Я часто заходила к Элеоноре Витольдовне, напомню, она жила в коммунальной квартире. Кроме всего прочего, интерес представляло наследство Карла Ивановича, которого забрали в тридцать седьмом году. Через две или три недели после ареста его комнату открыли и начали освобождать от вещей. Много книг успели перенести к себе Элеонора и Пашка. Книги были на разных языках, да и на русском много, каких в библиотеке не найдешь. Эти книги определили судьбу Пашки и в моей жизни оставили существенный след. Пашка прочитал книги Жуковского и Можайского, потом нашел еще что-то и загорелся воздушными полетами. Он пытался объяснять мне принципы воздухоплавания, честно говоря, ничего не поняла, да мне было и не до этого. Пашка вступил в аэроклуб, ездил за город. Мы, конечно, все восхищались Чкаловым, перелетами, полетами в стратосферу, но для меня это было примерно то же, что и полеты к Аэлите на Марс из романа Алексея Толстого. Если бы кто-нибудь сказал мне, что очень скоро я буду прекрасно разбираться в самолетах, кораблях и во многой другой технике, я бы только покрутила пальцем у виска. Я была человеком искусства, чистым гуманитарием.

В 1940 году Пашка поступил в летное училище и еще учился на летчика-истребителя. Это было время, когда многие молодые люди стремились стать сталинскими соколами. Летчик – это было так романтично и очень перспективно. Иногда, когда их отпускали в увольнительную, у Пашки собирались его приятели-курсанты. Тогда я и познакомилась с Сережей, мы начали встречаться, он стал моей первой серьезной любовью и моим первым мужчиной.

Сережа должен был окончить училище в 1942 году, а я свое – в 1943-м. Мы строили планы: после моего окончания института-студии мы поженимся, я уеду к Сереже туда, где он будет служить. Он будет летать, а я устроюсь в театр или школу, в крайнем случае буду вести кружок любителей театра.

Это были счастливые годы, мы учились, общались со многими интересными людьми, в том числе и с великими актерами. Молодые, мы влюблялись, за нами ухаживали. Ходили в музеи, в театры, просто бродили по городу и окрестностям. Так протекала моя беззаботная юность, которая закончилась очень быстро в июне 1941 года.