Читать книгу Армагеддон. Книга 1 - Группа авторов - Страница 7

Всё-таки, что ни говори, но само время слишком неповоротливо по сравнению с его работой. Счёт идёт не на секунды и не на мгновения, а на вдохи и выдохи. Иногда это очень долгие вдохи и медлительные выдохи, но всегда готовые сорваться в бешеный галоп.

Два долгих-долгих вдоха и столько же выдохов отделяли его от доклада об «исполнении задания»! Ещё один вдох-выдох – и можно будет констатировать смерть подопечного. Затаи дыхание, скомандуй сам себе: «Пли!», а потом беги что есть сил, уворачиваясь и петляя под шквальным огнём противника.

Восемь, может быть, десять вдохов – и вот ты уже недосягаем для врага, и зажатое в пружину время можно отпустить на волю, погрузившись в мировой океан алкоголя. Упасть на самое дно, в глубочайшую впадину, промыть спиртным каждую извилину больного мозга…

Или сначала – отдых. Вычищенный, смазанный, маркированный новой татуировкой, он пролежит в восстановительной дремоте две, а то и три недели и уж затем окунётся в бесшабашное веселье, дебош и запой заслуженного отпуска.

Только после этого он, по раз и навсегда заведённому порядку, вернётся на базу в Форт Бэйраг, где его вновь ждёт сон, а вернее – Сон, тот, который даже произносить следует с особым смыслом: глубокий, беспробудный, похожий на смерть. Многомесячный, а то и многолетний сон это тоже часть его работы, замечательный способ обмануть время. Но прежде чем уснуть в ожидании нового задания, он возьмёт от жизни всё. Для начала – что ты скажешь о хорошей бараньей лопаточке под густым горячим соусом? С грибочками, лучком и поджаренной картошечкой, а? И русская водка… единственное, что русские делают хорошо, – это водка. Как обычно, яблочный пирог, а под конец – крепкий ароматный чёрный кофе… И тогда – ты просто кум королю, какое там – сам себе король, ребята, сам себе король!

Да здравствует Его Величество король Дэвид Келлс!

Впрочем – пошли они все со своими королями – на пути к покою стоит тип, которого нужно поскорей шлёпнуть. Муха в пиве! Таракан под соусником! Кость в горле!

Келлс ещё раз прицелился, твёрдо охватив курок согнутым пальцем. В его руках было новейшее оружие – с лазерной системой поиска и идентификации цели, с электронным прицелом, настроенным сейчас на тысячу ярдов – любимую дистанцию Келлса. Гоблинпатрон был активирован и переведён в режим ожидания пуска. Великолепная модель спектр-анализатора готовилась зафиксировать всю естественную и сверхъестественную гамму физических и химических явлений, соотнося их с прошлым, настоящим и будущим от момента выстрела. Точкой отсчёта в его жизни всегда был выстрел.

А в перекрестии прицела маячил так называемый Генералиссимус. Нравится русским это звание, и всё тут!

Неуловимое движение – и прицел уставился точно в большую непотребной формы эмблему, изготовленную из литого золота и висящую аккурат посреди потной голой груди Верховного, с позволения сказать, Главнокомандующего.

Вот он – мерзавец, которого очень хочется пристрелить. Дэвид с первого взгляда понял, что перед ним стопроцентный сукин сын. Китель из чешуйчатой ткани расстёгнут до пупа. Ах ты ж, твою мать! Ты только глянь на этого козла с чёрным камнем проклятой секты вуду на лбу! И как зловеще светится… Можно подумать, перед тобой настоящий злой маг, если бы не два медных проводка, тянущихся от обруча на голове к батарейкам, засунутым ублюдку в задницу. А чего стоят одни его золотые цепи! Золотые цепи Дэвид почему-то воспринял как личное оскорбление. Каскад цепей, водопад золота, а в самой середине – идиотская эмблема, на которую изведён, наверное, целый слиток золота. Именно эта эмблема была главным знаком различия для генерала… ах нет – Генералиссимуса!

Генералов Келлс ненавидел. Ненавидел с той страстью, на которую способен в ненависти к генералам только вечный майор. Нет, этого урода он убьёт с особым удовольствием. Этого Верховного Генералиссимуса… да в общем-то наплевать, как его величают. Дополнительное удовольствие – что-то вроде подарка от фирмы, что гоблинпатрон угрохает заодно как минимум и двух гадёнышей-адъютантов. Полковники, судя по узорам на кителях. Полканы поганые! Сильнее генералов Дэвид ненавидел только полковников.

Дэвид дышал редко и медленно. Так медленно, что в гипервремени он сделал меньше движений, чем ящерица, замершая на камне неподалёку. Каждый выдох очищал его организм от продуктов распада и загрязнений. Каждый вдох заряжал энергией особые высокомолекулярные гормоны, циркулирующие в организме и поддерживающие его существование. Келлс был включён, заведён, прогрет и – готов к действию.

Слишком, слишком готов, чёрт побери!

Да будет этот сопляк стрелять или нет?!

Дэвид слышал, как в его оружии, жалуясь, перешёптываются призраки смерти:

– Дадут нам сегодня жрать или нет, ребята?

– Похоже, покуда ничего не предвидится. Может быть, потом, попозже что-нибудь обломится.

– Потом, потом… Я жрать хочу! А нас все «завтраками» кормят.

Дэвид старательно не замечал неуставных разговоров, отлично понимая состояние и настроение голодного солдата. Он и сам боролся с искушением глянуть на склон соседнего холма, где занял позицию его подопечный.

Нет, нельзя отрывать глаз от окуляра и маячащей в нём цели.

Всё ведь было оговорено. Всё просчитано до мелочей, согласовано с этим сопляком… Дэвид не мог вспомнить его имени. Ну ладно, в конце концов, сопляк – и есть сопляк. Хороший он парень или плохой, умный или болван – Дэвиду нет до этого никакого дела, особенно сейчас. На данный момент ситуация такова: Дэвид, как опытный и проверенный солдат, производит контроль и оценку действий юнца, при необходимости выполняет не выполненное сопляком задание, а если дела пойдут совсем худо, то и прикрывает парня. И всё. Он обговорил с сопляком малейшие детали плана, вбил их в его башку и проверил, как усвоена информация.

Во всей операции три удобных момента для выстрела. Три попытки. Готовься Дэвид к делу один, он вполне обошёлся бы двумя. Но ради спокойствия сопляка проработал и третий вариант, чтобы дать парню своего рода фору.

Первый удобный момент возник вдох назад. Генералиссимус осматривал строй своих ряженых подчинённых. Стоя на одном месте, он долго что-то говорил, сбросив с себя защитный жилет и китель из металлической чешуи. Стоял неподвижно, уперев руки в бока. Грудь в золотых цепях словно специально распахнулась навстречу гоблинпатрону, заготовленному Дэвидом. Контрольный призрак впился взглядом в сердце мишени.

Вот он!

Момент для выстрела идеальный со всех точек зрения. Баллистика, поражающий фактор, возможность к отступлению, все мыслимые и немыслимые отклонения – всё сошлось в одной секунде, идеально подходящей для снайперского выстрела.

Дэвид затаил дыхание и…

Вот он – удачный момент!

Едва заметно напряглись мышцы, сгибающие указательный палец. Сила, давящая на курок, увеличилась на вес одного волоска. Ещё один волос – и дело будет сделано. Но…

Он не мог стрелять. Не имел права. Он должен был ждать, когда выстрелит сопляк.

А сопляк, будь он неладен, всё медлил и в конце концов упустил возможность прицельного выстрела.

– Чтоб тебя!.. Опять сидим без жратвы, – прошипел кто-то из призраков смерти.

Дэвид успокаивал нервы, потирая щекой ребристый приклад и заодно мысленно подбадривая приунывших бесплотных обитателей оружия.

Для себя же он негромко повторял:

– Всё нормально, Дэвид Келлс. Скоро всё это кончится. Следующий удачный момент подвернётся через пару секунд, вот увидишь.

А если серьёзно, то, похоже, возвращение откладывается на два, если не на три вдоха-выдоха.

Мысленно Дэвид обратился к своему подопечному, сидевшему в замаскированном безопасном укрытии на склоне холма, с которого открывался прекрасный вид на главный лагерь и штаб основных сил мятежников.

Каких именно мятежников – Дэвид не знал. Да плевать на них! Мятежники есть всегда, и всегда есть тот, кто прикажет обезглавить их армию. Дэвид понятия не имел даже о том, на какой планете он находится. Единственное, что он знал о ней, что скорее всего она принадлежит к лагерю союзников Америки. Иначе папаша Зорза не послал бы его на это дело.

Дэвид моргнул, увидев, как Генералиссимус отошёл от своих адъютантов. Отхлебнув из протянутой ординарцем фляги, генерал занялся раздачей медалей, сопровождающейся бурными объятиями с отличившимися в боях собратьями по оружию. Момент, когда он стоял с флягой в руках, запрокинув голову, был второй возможностью для верного выстрела.

Призраки смерти оживились:

– Отлично, отлично, ребята. Кажется, есть работа.

– За дело, парни!

Дэвид повторял про себя, обращаясь к напарнику:

«Давай же, давай, сопляк. Нажимай на курок, дави плавно, но твёрдо. Духи смерти заждались, они хотят действовать…»

И на этот раз – чёрт бы побрал этого сопляка! – момент для выстрела был упущен.

Вторая возможность бездумно, бессмысленно потеряна.

Дэвид просто кипел от ярости. Надо же, всё сходилось как нельзя лучше, сам он был запрограммирован на выстрел, готов подстраховать новичка, помочь ему уйти невредимым – и тут такое! Он был так зол, что даже не слышал бури «восторгов», бушевавшей среди бесплотных обитателей его оружия.

Но что, что же случилось с этим парнем? Если он трусливый, слабовольный слизняк, то как он сумел дослужиться и доучиться до последних испытаний? Какой кретин шаг за шагом, экзамен за экзаменом, тест за тестом вёл его по лестнице спецподготовки?

Ну ладно, сделаем скидку на то, что парень – новобранец. Но что с того? За спиной этого новобранца уже есть две засады и два трупа, к которым следовало добавить всего один, и тогда экзамен остался бы позади. Три выстрела, три точных попадания, три трупа – и новобранец считается принятым в основной состав самого засекреченного элитного подразделения американских вооружённых сил, последний резерв страны.

Называлось это подразделение корпус «Одиссей» – по имени того парня, который сумел выбраться живым из всех передряг и вернулся домой, когда все уже считали его умершим.

Так вот, если сопляк собирается вступить в ряды «Одиссеев», он должен пройти так называемое «Испытание Тремя Убийствами». Чушь какая-то. Ну при чём здесь испытание? Убивать – не испытание, а будничная работа. Если ты солдат, то должен убивать. Впрочем, Дэвид, не одно столетие прослужив в составе корпуса, знал, что этот обычай всего лишь отголосок давнего прошлого, эпохи Моральных Запретов, которые непостижимым образом ограничивали свободу даже профессиональных убийц.

Рудимент, пережиток – называй как хочешь, но традиция есть, обычай существует, и отменять его никто не собирается. Итак, Испытание Тремя Убийствами. Три точных выстрела – и ты принят в корпус «Одиссей». Причём цель тебе укажет начальство, оно же и отдаст приказ о стрельбе на поражение. Никакой ответственности для исполнителя. Какое же это испытание?

Не один год потратил этот парень, чтобы получить право сдать экзамен. Долгие, подчас мучительные тренировки, огромное количество теоретических занятий, упражнения на тренажёрах и полигонах предшествовали допуску к испытаниям. Много месяцев провёл кандидат в палате хирургического отделения, где одна операция сменялась другой, где вводились в его тело и мозг биоимплантаты, дающие таким, как Дэвид и его сослуживцы, невероятные физические и психические возможности, о которых нормальный человек не может даже мечтать.

Последнее, что оставалось сделать парню, – это самостоятельно нажать на курок. Огонь! Попадание! – и Генералиссимус разжалован в свежие трупы. А нас ожидает крутая выпивка. Последние формальности – и добро пожаловать в адское братство, приятель. Скажи «здрасьте» нам, грешным дядям и тётям.

И не забудь попрощаться с душой.

Ты, парень, получишь место за столом в баре Проклятых, где все посетители, мужчины и женщины, пожертвовали жизнью – сейчас и после смерти – ради старого, доброго звёздно-полосатого флага, ради его вечных цветов – красного, белого, синего. Займёшь ты своё место и в Зале Покоя, где сон долог, почти бесконечен, а сны, навеваемые заклинаниями, легки и приятны. Никакие кошмары, никакие ужасы операций, боёв, убийств в прошлом, настоящем, будущем или просто воображаемых не смогут проникнуть под плотное одеяло заклинаний, охраняющих покой солдата.

Но всё это счастье и богатство будет принадлежать тебе, сопляк, если ты вовремя нажмёшь на курок. Для тебя уже столько сделано! А за тебя – почти все! Лучшие инструкторы учили тебя и готовы учить дальше. Великие учителя, могущественные вершители судеб, те, кто пробудил меня, Дэвида Келлса, – лучшего снайпера корпуса «Одиссей», непревзойдённого убийцу, – вызвали меня из небытия, чтобы помочь тебе, прикрыть тебя, быть с тобой в этот исторический миг.

Так чего ты ещё ждёшь, дуралей? Почему тянешь время?!

Неужели сопляк не поверил в легенду, которой потчуют новичков перед испытанием?

Вечный яд сомнений стал просачиваться под броню Дэвида, жечь мозг, терзать разум.

Чёрт, неужели кто-нибудь проболтался? Неужели кто-то рассказал сопляку, что порой в Зал Покоя прорываются призраки совести, которые словно молотом бьют по прозрачным стеклянным саркофагам, где, покоясь в неоновом свечении, спят герои? И тогда нарушается привычная череда снов дугами электрических разрядов, перебегающих по телам спящих от волос на голове до пальцев ног. И нет страшней пытки, чем недолгое явление призраков… А потом – снова сон и покой. Десятки лет. Сотни лет напролёт – сон, Сон, СОН…

Тишина вокруг, больничная, кладбищенская. Покой. Сон. И вдруг, неожиданно – крики призраков, ворвавшихся в безмятежность:

– Смерть, смерть, смерть!

– Ты убийца, Убийца, УБИЙЦА!

Словно рёв пантеры, раздирают они твои уши, проникают в горло и сердце, голосом сбрасывая тебя к вратам Преисподней, где ты оказываешься между создателем и его вечным противником. И оба они, покачав головами, говорят:

– Нет, этот – не мой.

И ты горишь, даже не в аду… нет, просто тебя выжигает пламя, рождённое в собственной душе, несущее боль и нестерпимые муки.

Господи, помилуй! Часто, слишком часто видел Дэвид этот кошмарный сон. И сейчас каждый его нерв, каждый мускул, пропитанный адреналином и тестостероном, жаждали обнаружить того, кто мог рассказать об этих ужасах новобранцу, чтобы, усомнившись единожды, он не спешил нажимать на курок.

Дэвида передёрнуло, когда в памяти его щупальцами спрута зашевелились воспоминания о его первой засаде, первом снайперском крещении. Он вспомнил того русского. Этакий бочонок водки, человек из народа. По всем прогнозам выходило, что ему суждено было стать первым свободно и всенародно избранным президентом России. А кроме того, огромной опасностью для безопасности возлюбленной Америки. По крайней мере, так сообщалось в досье Центра Управления.

Тогда Дэвид был совсем молодым. Что, чёрт возьми, он мог понимать во всём этом?! Ясно ему было только одно: судьба свободного мира висит на волоске. И во имя восстановления равновесия нужно убрать этого человека. Что Дэвид и сделал. Прямо на Красной площади, во время парада по случаю визита американского президента.

Дэвид всадил пулю в сердце того русского. Звука выстрела не услышал никто. Хлынула кровь, а затем крики, вопли и стрельба разорвали воздух над площадью и Кремлём. Дэвид побежал. Он бежал, бежал, бежал, слыша за спиной дыхание всех ищеек, борзых, гончих и бойцовых собак тогда ещё Советского Союза. Ему удалось уйти от них. Как? Он и сам не помнил. Зато на всю жизнь он запомнил, как после нажатия на курок он вдруг осознал, что только что перешёл ту грань, из-за которой нет возврата никому, ни одной душе – живой или мёртвой.

Oн перешёл черту, и назад пути не было, ибо дорогу преграждал величайший, непрощаемый грех – убийство.

– Твою мать!

Дэвид действительно разозлился: он видел, что подходит третий момент для выстрела, и в то же время ясно осознавал, что парень собирается вновь упустить возможность поразить цель. Сопляк застыл, словно заживо замороженный. Он, понимаешь ли, остолбенел, зато Дэвид, готовый убивать, но не подготовившийся к работе именно по этой цели, чувствовал, как сжимается в отчаянии его всегда безупречно работавшее сердце.

Впервые за тысячу лет и сотни убийств, впервые с того самого раза Дэвид почувствовал мучительную боль, вспарывающую сердце в краткий миг между мыслью и действием.

Отец Зорза, жрец-колдун, ставший распорядителем действий Дэвида в последние десятилетия, когда каждое следующее убийство было всё труднее подготовить, организовать, «выносить» и всё легче осуществить, называл этот миг Мгновением Свободы Выбора. Сознательно принятое решение. Осознанное действие. Между ними – последний шанс проявления воли.

Долгая предзакатная тень между «думать» и «сделать».

– Мир тебе, друг мой, мир твоей душе, – успокаивал его отец Зорза. – Грех, который ты берёшь на душу, – это жертва высшей пробы на алтарь бога, хранящего нашу страну. И этот грех будет отпущен тебе, ибо не есть грех то, что совершено во имя справедливого, правого дела.

Дэвид словно молитву повторил эти слова… и, не дожидаясь сопляка, всадил заряд в Генералиссимуса, аккурат на полтора дюйма левее золотой блямбы, болтающейся на груди.

Выстрел! До слуха Дэвида донёсся восторженный шакалий вой призраков смерти, уносимых к вожделенной цели боеголовкой гоблинпатрона. Стосковавшиеся по делу и добыче призраки хором скандировали хвалебные песни в адрес стрелка.

А что ещё, скажите на милость, он должен был сделать?

Новобранец «обломался», но задание-то никто не отменял, и важность цели от этого меньше не стала, вот и нажал Дэвид на спусковой крючок – медленно и плавно, затаив дыхание, – и увидел в следующий миг сквозь оптику прицела, как обращается в кровавую кашу раззолоченная грудь Генералиссимуса.

Вот и всё: нажал – и готово. Делов-то… И адъютантов зацепил, упокой господи их души. Или прокляни их и сбрось в Преисподнюю. В общем, господи, поступай, как хочешь, Дэвид оставляет тебе полную свободу действий в отношении душ погибших. У него и без тебя проблем хватает в собственном департаменте.