Читать книгу Союз нерушимый: Живь - - Страница 3

Женские тела так сильно отличались от мужских. Изгиб от ребер до тазобедренных костей, полные икры, тонкий контур рамки яремной впадины и упавшая от смерти грудная клетка. Ольга всматривалась в снимки судмедэксперта уже глубокой ночью.

Светильник не щадил и резал по глазам. Ольга убавила яркость, свет подсветил бледное лицо. Спектакль давали в ее голове. Прописанной была лишь финальная сцена, жирная точка в замысле драматурга – убийство. А вот завязка и кульминация вышли смазанными и неубедительными, несмотря на грамотно выстроенную защиту Голицыной-Мартыновой. Адвокат настаивала на непредумышленном. Причинении смерти, конечно, как бы смешно это ни звучало.

Обвинение и защита в этот раз играли не на равных: у Боброва это был уголовный дебют, а Вера легко крутила фактами прямо перед его носом. Приходилось разбираться во всем самой, вплоть до каждой авторской ремарки. Заседание поставили на утро.

Сон садился на плечи, свешивал ноги и заставлял ниже склоняться над столом. Ольга опрокинула в себя стакан воды, магия внутри едва заметно отживела и потекла от горла к рукам, согревая замерзшие от полудремы пальцы.

Набрасывая поверх рабочего костюма чернобурковую шубу, Ольга думала о том, что действует вне законодательства и самовольно вмешивается в ход процесса. В этой постановке у нее должно было быть минимум реплик. Сказать честно, она была не против просто не мешать Вере делать свою работу. Таких подсудимых у нее было тринадцать на дюжину, но второму дню суда никто не возразил – в Медной горе дотошность судьи Бржезинской была делом привычным.

Привычным делом был и поиск правды. Она не могла позволить себе вынести неверный приговор. За эту ошибку приходилось платить: если не живым, то так мертвым. Иметь дело с последними было запрещено, вот только перед живыми они имели одно безусловное преимущество – мертвые никогда не врали.

От ночных портаций в Хаптай-Агдун предостерегали, особенно когда до жути хотелось спать – не вовремя прикрыв глаза, можно было так и остаться в вакууме пространства, а не попасть на другой конец страны. Вот только совет, пусть и директрисы – не закон, и Ольга легко могла себе позволить его нарушить.

На счастье, она не промахнулась и оказалась в какой-то деревне. В последнее время пошла мода называть это поселками городского типа, но стоящая перед ней халупа выглядела уж больно удручающе. Калитка висела на одной хлипкой петле, трухлявый забор держался из последних сил, а двор застыл в вечной стройке – в России, как известно, заканчивать ремонты было не принято.

Она выпустила перед собой шар света. Внутрь вошла, когда он облетел все комнаты. Было пусто, но не страшно. Только зябко. Ольга засунула руки в карманы: хоть регистраторы магии и сняли, когда стало понятно, что Федотову в любом случае грозит тюрьма, она бы не рискнула здесь серьезно колдовать. Магии в округе не было на много километров, даже жилище подсудимого отдавало ее духом едва-едва.

Внутри находиться было приятнее. Смертью в доме совсем не пахло, зато воняло раскатанной в три слоя эмалью с суриком. В материалах дела было сказано, будто Федотов так перепугался, что не только протащил девушку по свежевыкрашенному, допер до леса и закопал ее там, но и успел посокрушаться по поводу испорченного пола и быстро все исправить. Ольга внимательно вгляделась себе под ноги: крови тут никогда и не было.

Она с недоверием осмотрела заявленное место преступления. По показаниям подсудимого, он нанес жертве семь ножевых после того, как та заявила, что забеременела от него. Убитая, по меткому комментарию прокурора Боброва, была последней проституткой на деревне, а по неохотным свидетельствам односельчан – непроходимой тупицей, мозгов которой хватало только на то, чтобы брать еду в обмен на раздвинутые ноги. Своего жилья не имела, семьи тоже. Следователь по делу честно признавался, что был готов запрашивать ордер на извлечение показаний сразу из памяти, настолько сильно не хотели все местные бабки добровольно рассказывать об этой несчастной. Но в итоге выяснил, что девочку в полуторагодовалом возрасте оставили у местной церкви после неудачной попытки утопить, поп взял ее к себе на воспитание, а когда девчонка оформилась, сам же ее и оприходовал, сам же и объявил шлюхой, сам же и выгнал. С тех пор без малого восемь лет несчастная шаталась от порога к порогу, от мужика к сердобольной старухе, пока не обрела покой в той самой единственной на весь сруб комнате с косыми стенами и низким потолком. По крайней мере, так заявлял подсудимый. Также он заявлял, что каждое из семи ножевых ранений пробило насквозь по одной крупной артерии совершенно случайно. Ольга в такие случайности верить не собиралась.

Обходя дом, она едва дышала, прислушиваясь к сухой морозной тишине и собственным ощущениям. Ольга точно знала – здесь никого не убивали, но это не значило, что ее не найдут здесь убитые. Чужое незримое присутствие прошлось у нее холодком по позвоночнику. Она застыла, не решаясь обернуться.

– Ты можешь рассказать мне, что здесь случилось? – Вместе со словами изо рта выходили облака пара.

– Меня здесь любили, – ответил ей скрежет. Первое ножевое нанесли по горлу, связки были повреждены.

– Любили? – Слишком созвучно с «убили».

– Он был другой. Он не бил меня. Не издевался. Заботился.

– Он убил тебя? – Бржезинская не ожидала услышать оправдания.

– Я не знаю, в чем я провинилась. – Ольга скосила глаза: для той, кого убили так недавно, мертвая выглядела жестоко изуродованной. – Я сделала все, как он говорил.

– Что он тебе говорил?

– Что не надо бояться. – Блеклые очертания девушки, как рентгеновский снимок, которых Ольга насмотрелась на парах по судмедэкспертизе, пока училась на юридическом, бесшумно приближались, заставляя руки покрываться гусиной кожей. – Он говорил, что я вернусь.

– Откуда вернешься?

– Из леса. – Ольга напряглась: показания не сходились. – Он обещал, что я вернусь через три дня. И что я стану умной. И самой красивой.

– Расскажи, что он сделал.

– Он положил меня. Велел зажмуриться. Потом стало больно, вот тут. – Полусгнившей рукой девушка указала на горло, из раны, как штык, торчала сломанная гортань. – Я хотела кричать, но не могла. Потом он еще раз ударил, вот здесь. – Из солнечного сплетения в приветливых объятиях раскрывались ребра. – И тут. – Матка ошметком свисала из раны, Ольга невольно прикрыла глаза: физическое тело погибшей было в куда более лицеприятном состоянии. – Потом были плечи, – которые сейчас торчали круто вверх, напоминая вставшие на дыбы погоны, – и бедра. – Нервно сглотнув, Ольга заставила себя приглядеться: все тело девушки, казалось, было насажено на бедренные кости, как на колья, а выломанные назад колени придавали ей вид болотной птицы.

– Он это здесь с тобой сделал?

Убитая слишком глубоко погрузилась в воспоминания о своей смерти:

– В земле было тихо. Зачем меня вытащили?

– Ты можешь мне показать, где он с тобой это сделал?

– Верни меня обратно в могилу! – Бесплотные пальцы сомкнулись на руке Ольги весьма ощутимо, она вздрогнула от неожиданности. Обезумевшая от страданий душа смотрела на нее тупым стеклянным взглядом, с которым было бесполезно спорить.

– Веди меня к своей могиле.

Они шли против природы. Оставляя на рыхлом снегу факсимиле, Ольга следовала за убитой, в момент нарушая не только кодекс непредвзятого судейства, но и главную заповедь мира магов: дел с мертвыми не имей. Говорили, что Смерть играет со скрещенными пальцами, так что, даже приняв ее правила, можно было потерять гораздо больше, чем только свою жизнь.

Оправдать себя Ольга могла лишь тем, что мертвые сами ее находили. Разрешения они не спрашивали; не планировавшие попадать под руку убийцы или несчастного случая находили ее и дома, и в Медной горе, и даже в скверах Екатеринбурга. И все, как один, для упокоения просили правосудия и справедливого наказания. Задать вопрос по-достоевски было некому, поэтому Ольга сама разрешила себе не отказывать тому миру в просьбах.

Рентгеновский силуэт блек в полутени голых веток. Чем дальше они уходили в лес, тем сложнее узнавались места с фотографий следователя. Ольге было не по себе. Убитая не собиралась останавливаться, хотя тот овраг, что в деле числился местом захоронения, уже остался позади. Они спускались с высокого берега вниз, огни деревни давно потонули за горизонтом, путь освещал лишь тусклый могильный свет бесплотной тени.

Деревья стали редеть, земля вязко проседала под шагами – неподалеку слышался тихий ход воды. Мертвая застыла посреди прогалины, неотрывно глядя себе под ноги.

– Тут, – хрипло произнесла она, указав распухшим от гниения пальцем на землю.

Ольге пришлось приглядеться. Чернозем был весь в неглубоких, но четких рытвинах. Их не засыпал снег, не размыла грязь, в них не набежала вода. Каракули по почве будто расчертили спиртовыми чернилами. Судья присела на корточки и, сняв перчатку, растерла между пальцами землю. Для такого плодородного района она была слишком сухой, рассыпалась в мелкую крошку и пахла так странно, но так знакомо, что натянулись все жилы. Ольга поднесла ладонь ближе к лицу: тяжелый железистый запах залепил ей пощечину, она резко выпрямилась и вытерла руку о брюки.

Несколько верхних рытвин сложились в кривой ромб. Ольга разглядывала его, как в галерее, каждый мазок, каждая светотень была важна для понимания замысла художника. Она поняла, что ходит по начерченному кругу. Это значило лишь одно – Бобров был недалеким полудурком.

Здесь провели ритуал.

Ольга подумала об этом слишком громко. Мертвая скрипуче повернула шею в ее сторону, но ничего не сказала. Она молча легла навзничь, макушкой и большими пальцами ног касаясь линии – диаметр круга был точно выверен под нее. Все рытвины неожиданно тоже приобрели свое значение. Гортань, плечи, солнечное сплетение – вершины четырехугольника, матка и бедренные кости соединялись в куриную лапку какой-то руны. Пульс замедлился сам собой. Ольга дышала ртом и вдыхала в себя речной туман, он оседал на верхнем небе. Вода делилась с ней памятью, вкус у нее был однозначный. Вкус смертной казни за практику некромантии.

– Ты видишь? – Мертвая приподнялась. – Могила не принимает меня. Почему я не могу вернуться назад? – Полупрозрачными ладонями она долбила по земле. – Я хочу за ворота. Отведи меня туда!

– Я помогу тебе. – Слова застряли в пересохшем горле, но были услышаны.

Мертвая замерла – глаза у нее некогда были тускло-синими, а вот тупой взгляд всегда смотрел в никуда – и кивнула. Обдав холодом сквозь мех, она проковыляла мимо, к реке, и слилась с наваристым туманом.

Хотелось осесть наземь, но еще больше хотелось выпить что-нибудь горячее, разогнать застывшую от страха кровь. Привыкнуть к мертвым не получилось даже за несколько лет. Почему они приходили именно к ней, Ольга не знала. Она училась на Воронах, как и все там, черпала силу из неживого. В один момент неживое само стало тянуться к ней. Списать это на стихийную магию не удавалось. Неволшебники такое называли талантом, а маги поддакивали лишь с той оговоркой, что этот талант сидит внутри с самого рождения и проявляется с первой попыткой колдовства. Ольга в детстве играла с водой, а мертвых не видела, не то бы спросила у матери, как обратить на себя внимание отца. Она стала судьей – тогда они и пришли.

За свой то ли талант, то ли фантасмагорию умирать не хотелось, вот Ольга и молчала. Некромантия нарушала все мыслимые законы мироздания, вмешиваться в ход вещей не имела права даже директриса де Руа, хотя многие считали, что она за этим ходом и следит, его и останавливает по собственному желанию. Баек вокруг ходило много, но правду не знал никто. Искать дорогу в тот мир позволялось исключительно заядлым теоретикам в научных институтах, ученым с особым разрешением, типом магии и только под надзором министерства образования, службы магической разведки и президента лично. Все остальные тоже могли постичь тайны смерти, вот только поведать о них не успевали – их лишали магии и казнили.

Выносить приговор по обвинению в некромантии было верхом лицемерия, хотя Федотов, вне всяких сомнений, заслуживал казни. Надежда была только на то, что Бобров выбьет у Голицыной-Мартыновой предумышленное убийство, и пожизненных каникул в тюрьме будет достаточно для того, чтобы бедная девушка успокоилась. Но, судя по тем материалам, что ей предоставили перед судом, прокурор грозился проиграть дело совсем всухую, а душа несчастной – так никогда и не найти упокоения. Судья Бржезинская не любила заключать сделки с совестью. Сейчас иного выхода у нее не было: даже если она не могла вменить в вину некромантию в силу невозможности предоставить доказательства, то, по крайней мере, она могла заставить подсудимого глубоко пожалеть о том, что он вообще решился пойти на это.

***

– Протестую, к материалам дела не относится.

Бобров выглядел жалко, но судье пришлось поддержать адвоката.

– Протест принят. – Голицына-Мартынова сияла, будто именинница. Любую попытку прокурора свести дело к предумышленному убийству она разбивала в пух и прах, Ольге даже придраться было не к чему. – Марк Борисович, если у вас кончились существенные доказательства, я передам слово стороне защиты.

– Прошу прощения, ваша честь. – Боброва трясло, но вряд ли от гнева, скорее от отчаяния. Сил на то, чтобы испытывать к нему жалость, у Ольги не было. – Сторона обвинения предоставление доказательств закончила.

– Для предоставления доказательств со стороны защиты приглашается адвокат подсудимого.

Вера, конечно, была очень похожа на своего отца, и Ольга на каждом совместном суде сокрушалась, что старшая из дочерей Алексея выбрала другую сторону. Таких прокуроров им не хватало. Голицына-Мартынова поднялась со своего места и подошла к столу Боброва. Ольга невольно отвернулась: смотреть на то, как разорвут на кусочки прокурора, ей совсем не хотелось.

– Сторона защиты в качестве доказательства представляет запись свидетельских показаний. – Папка, которую Вера держала в руках, отправилась в свободный полет на стол судьи, освобождаясь от стесняющих ее застежек. – Гражданка Смолякова А.И., 1940 года рождения, соседка подсудимого Федотова. – Судья надела очки и пробежала глазами по протоколу беседы следователя со свидетелем.

– Принимается. – Вера кивнула, и зал заполнился хриплым голосом старухи:

– На эту шалаву? На эту шалаву заявление о пропаже писать?

– Да.

– Да все рады были, когда ее три дня не видно, не слышно было, прости Господи. Ментов вызвали и то потому, что кому-то примерещилось, что он там деньги закапывает, ну.

– В деревне ее не любили?

– Эт токмо городские блядей любят.

– А сами с погибшей как давно говорили?

– Говорила. Недели за три до всего этого.

– И о чем говорили?

– А о чем с ней говорить-то можно, дружок? Пригрел на груди своей Герка шалаву, я ей и сказала: «Недолго музыка играть-то будет, милая, надоест – выгонит, ток если не залетишь».

– А она что?

– Да ничего, что. Оскалилась, мол, «он не такой, не такой». Да какой не такой, как будто от тебя есть другой толк, на то только и годилась всем кобелям, чтоб тебя трахать.

– А про Федотова что сказать можете?

– Да жалко его. Хороший мужик, рукастый, помогал мне часто. А тут…

– Ну, ежели рукастый, так и что, убить не мог?

– Да отчего ж не мог, Герка с характером.

– Это что значит?

– Да я малым его помню, к бабке его свозили, чтоб в городе не мешался, дрался со всеми, хоть ты ему слово поперек скажи. Вот и эта, видать, довела, не рассчитал. Слушай, его ж посадят, наверное?

– Да уж, наверное.

– Вот зря он с ней связался, я ему говорила…

– Спасибо, гражданка, очень помогаете…

– Ваша честь, материалы не имеют отношения к делу! – Бобров отдышался и собрался брать реванш.

– Протест принимается. Адвокат, обоснуйте причастность материалов.

– С удовольствием, ваша честь. – Голицына-Мартынова повела рукой, и материалы из увесистой папки поднялись в воздух, готовые ассистировать. – В данном фрагменте свидетель Смолякова упоминает два крайне важных для торжества справедливости факта. Первый – подсудимый Федотов с раннего детства отличался вспыльчивым характером, показания свидетеля подтверждаются справкой из начальной магической школы №2 по московской общине, где обучался подсудимый, а также свидетельствами классных руководителей Федотова периода его обучения в доме Коней в стенах Всесоюзного училища основ колдовства и высшей магии имени Н.К. Крупской. – Документы по очереди подлетали к глазам Бржезинской, после чего лениво лавировали до стола Боброва и возвращались обратно в папку. – Уже по этим свидетельствам без дополнительной экспертизы суд может сделать вывод, что подсудимый Федотов крайне склонен к неконтролируемым вспышкам гнева…

– Протестую, ваша честь! – Марк вскочил так резко, что опрокинул свой стул. – Апеллирование к состоянию аффекта невозможно в силу характера орудия убийства, мы говорим о волшебнике!

– Протест отклонен, дайте адвокату закончить мысль.

– Спасибо за замечание, господин прокурор, я как раз собиралась переходить к этой немаловажной детали. – Вера повернулась, со стола взлетел большой кухонный нож, заявленный в качестве орудия убийства и признанный таковым экспертизой. – Прокурор Бобров совершенно справедливо заметил, что мы говорим о волшебнике, но я подчеркну, что мы говорим о волшебнике, который отказался от своего магического гражданства, живет в обычном немагическом поселении и ведет обычную немагическую жизнь.

– Протестую, к делу не относится!

– Протест отклонен. – Ольга не на шутку раздражалась. – Прокурор, прекратите протестовать в каждую паузу на вдох и на выдох. Вера Алексеевна, продолжайте.

– Спасибо, ваша честь. Марк Борисович, спасибо и вам тоже, так мило с вашей стороны предоставлять мне дополнительные доказательства невиновности моего подзащитного. – Ольга покосилась на Боброва: его цвет лица с багрово-томатного сменился на пепельный. – Для нас с вами, кто родился и вырос в магической среде, более естественно откликаться на внешние раздражители своей магией, что и сделали вы, Марк Борисович, прямо сейчас, когда обдали меня волной своей гневной энергии. Но мой подзащитный, – теперь Вера обращалась непосредственно к Ольге, – родился в смешанном браке, рос без отца-волшебника, его воспитывала мать, которая не была колдуньей, и все по тем же свидетельствам из учебных учреждений нам известно, что подсудимый Федотов с самого раннего детства был более склонен к проявлению физической, а не магической агрессии. Так что, господин прокурор, ваша честь, тот факт, что подсудимый совершил убийство гражданки Ушаковой при помощи обычного разделочного ножа и без посредства своей магии, является прямым доказательством непреднамеренности его действий. Сторона защиты ходатайствует о переквалификации действий обвиняемого и прекращении уголовного дела.

– Ваша честь! – Ольга уже боялась, как бы ее собственная магия не вышла из-под контроля, но ограничилась строгим взглядом поверх очков. Бобров застыл на полуслове.

– Ну?

– Ваша честь, я протестую. В представленной записи свидетель Смолякова сообщает, что подсудимого в детстве часто отправляли гостить к другой родственнице, значит, его воспитанием занималась не одна мать. – Бржезинская перевела взгляд на Веру, та еле заметно улыбалась.

– Благодарю за вопрос, Марк Борисович. Действительно, в возрасте с четырех до семи лет подсудимый часто бывал у своей бабушки по отцу – Федотовой Прасковьи Макаровны.

Перед глазами у Ольги встало свидетельство о смерти двухлетней давности. Краем глаза она заметила очередное шевеление за столом прокурора, но даже ее терпению был предел:

– Сидеть.

Бобров вжал голову в плечи под ее шипение и решил не рисковать. Вера продолжала:

– Прасковья Макаровна, как и ее внук, магического гражданства не имела, даже его не получала. Единственным свидетельством того, что бабушка подсудимого была колдуньей, является запись из начальной магической школы №7 по московской общине. – Очередная бумажка всплыла перед Ольгой, но она уже не имела сил в них всматриваться, победа Голицыной-Мартыновой в этом раунде была очевидной. – В училище колдунья Федотова не обучалась, так что нет ни единого основания полагать, что она могла привить внуку привычку использовать волшебство в повседневной жизни. В доказательство этому предположению можно привести отсутствие свидетельств соседей о каких бы то ни было странностях в поведении и быту Федотовой или ее внука.

В зале повисла махровая тишина. Бобров нервно зыркал на Ольгу, но та молча рассматривала материалы адвоката, сжимая пальцами виски. Заседание нужно было переносить.

– Вера Алексеевна, вы говорили, что в записанном фрагменте свидетель упоминает два важных для процесса факта.

– Так и есть, ваша честь.

Вера верила в свою победу и имела на это полное право. Чего таить, если бы Ольга не знала наверняка, она бы давно решила удовлетворить ходатайство стороны защиты. Но она знала, как и знала, что если вынесет приговор по заявленной прокурором статье, да еще и даст Федотову полный срок, ее судейская карьера на этом может закончиться. Она кивнула Голицыной-Мартыновой, та продолжала.

Вторым важным для процесса фактом, по мнению Веры, был пустой лист экспертизы энергетических следов. Эту экспертизу обычно назначали в бракоразводных процессах, когда подозревали одного из супругов в измене, или в делах о сексуальном насилии.

– На что я смотрю? – Бржезинская недоумевала. – Здесь ничего нет.

– Так и есть, ваша честь. – Вера выдержала паузу, позволив Боброву ознакомиться с материалами. – Потому что между моим подзащитным и убитой Ушаковой не было сексуальной связи.

– Изъясните свою мысль, Вера Алексеевна. – Ольга хмурила брови, Бобров за своим столом сидел в полубомороке.

– Ваша честь, если позволите, я бы хотела перейти к допросу подсудимого. Это позволит суду лучше понять значимость представленных доказательств.

– Сторона обвинения не возражает? – Марк покачал головой, пялясь перед собой в одну точку. Уже смирился с позором. Короткий удар молотка о подставку заставил прокурора выйти из оцепенения. Ольга поджала губы: Боброва она знала со студенческой скамьи, но даже не подозревала в нем такую бестолочь.

Федотов Герасим Трофимович из Липецкой области, село Горлово, был угрюм, под стать своему имени. Его допрос забрал у Ольги последнюю надежду на обвинительный приговор: в день убийства Федотова уволили с работы, на аванс дали пакет мясных обрезков, денег не было, рвал и метал, напился. Неужто несчастная и правда неудачно попала под руку?

– Нарвалась она. – Ольга с трудом не верила в его слезы. Так хорошо врать не умел даже Меншиков, но она точно знала, что Федотов врал. Или не врал? – Не хотел я.

– Герасим Трофимович, что было между тем, как пришла гражданка Ушакова и тем, как вы нанесли ей первый удар?

– Вы же знаете про Олесю? – Федотов поднял на судью свои тяжелые бетонные глаза. – Ее ж мать утопить пыталась, не смогла. А она это… ну, в общем, слабоумная выросла. Доверяла всем, за чистую монету все. Ее и пользовали, кому не лень было. Хоть кормить кормили, мрази.

– Протестую, ваша честь, подсудимый не отвечает на вопрос.

– Протест принят. Федотов, отвечайте на вопрос адвоката.

Герасим тряхнул головой.

– Гражданка Ушакова пришла где-то к часу, хотя я говорил ей, чтоб она не шастала ночью. Журить начал. Ну, – подсудимый облизнул губы, – ладно, орать начал. Последняя капля уже была. – Федотов ни на кого не смотрел, не искал поддержки у Веры, не заискивал перед Ольгой. Бржезинская такой взгляд в себя хорошо знала, но если обычно он ей красноречивее всех речей защиты говорил о невиновности, сейчас этот взгляд лишь сильнее запутывал. Мертвые ей никогда раньше не лгали. – Ну, я сказал ей, что раз она не может ради крыши над головой, еды и нормальной жизни одно простое правило исполнить, то пусть катится на все четыре стороны. А она возьми да и ляпни, что того… что беременна. Ну тут я с катушек слетел, говорю, «а ну веди, что за мразь тебя?», нож сжал, думал, урою мудилу. Уж сколько она от них бед натерпелась, еще этого не хватало. А Олеська… гражданка Ушакова, простите, она возьми да и ляпни, что от меня. Как громом к земле прибила. Я заревел. Замахнулся рукой, а в ней нож. Ну и в горло. – Герасим умолк и замер. Ольге было не по себе: она верила в его слова, но что-то не давало ей верить в раскаяние. Он говорил об убитой, но дрожь в голосе адресовалась будто бы не ей.

– Что было потом? – Голос судьи прозвучал слишком резко, Федотов вскинул на нее голову и смотрел так, будто первый раз видел.

– Она повалилась, а меня как с цепи сорвало. Я ее одну, бедную… ее за всех бил. А когда понял, что натворил, уже поздно было. Из нее крови, как из поросенка натекло. Мертвая была уже. – Мужик хлюпнул носом и утер щеки.

– Герасим Трофимович, почему слова о вашем отцовстве вас так разозлили?

– Да потому что не спал я с ней. Ни единого раза. А она, небось, испугалась, что залетела от кого-то из этих, шакалов, а ей сказали, мол, не теряйся, скажи Герке, что его, он тебя и не выгонит. – Подсудимый ощутимо злился от этих рассуждений. – Да только дуры, старухи эти. Они-то, стервы, думали, что она у меня как подстилка живет, а я ее не трогал ни разу. Научили на ее голову, а я сорвался…

Избыток вкуса убивает вкус. Ольгу мутило от лжи, настолько густо приправленной настоящими чувствами, что даже она не учуяла запаха гнили. Федотов лгал, ей следовало принять это за аксиому, и тем отвратительнее была эта ложь, чем искуснее он выдавал ее за чистую правду. Тишина паузы чрезмерно затянулась, убийца поднял глаза на судью и, видимо, увидел что-то на дне ее взгляда, что заставило его испугаться. По-настоящему испугаться. Но уже в следующее мгновение наваждение рассеялось, Ольга смотрела в по-прежнему глухие и шершавые бетонные глаза, полные скорби и раскаяния, но теперь она была уверена – эта скорбь была не по убитой, не в ее смерти Федотов раскаивался, а, значит, отмстить ее могла лишь высшая мера наказания. Молот взметнулся в воздух и опустился на подставку:

– Суд откладывает заседание, так как дело не может быть рассмотрено в текущем процессе.

К ней тотчас ринулись оба – Вера и Бобров.

– Ольга Феликсовна, в чем дело? – Голицына-Мартынова явно рассчитывала уже сегодня почивать на лаврах. Судья наспех выдумывала причину:

– В материалах ничего не было о слабоумии Ушаковой, и экспертизу энергетических следов проводила только одна сторона. Не стоит думать, Вера Алексеевна, что если вы Боброва можете подловить на незнании процессуального кодекса, то это сработает и со мной.

– Да я не думала…

– Уведомление о новой дате отправлю вам обоим вечером. – Вера была ошарашена, и Ольга понимала, почему – дело было кристально чистым, зачем рассматривать его еще день, было неясно. Никому, кроме самой Ольги. – Бобров, у тебя три минуты, чтобы занести в мой кабинет материалы по делу.

Едва дверь закрылась, Ольга опрокинула в себя целый графин воды. Ей полегчало: удушливая тошнота отступила, сердце перестало сдавленно биться о дно желудка, и мысли снова текли в голове размеренно и ровно. Лицемерие или нет, но Федотов убил человека. Ольга никого не убивала. Ни сама, ни за себя, ни для себя, только для них. И сейчас одна из них нуждалась в справедливости, вероятно, больше, чем кто-либо другой на ее памяти. Это дело она спустить не могла.

– Ольга Феликсовна? – В дверной проем влезла модная стрижка Боброва. – Извините, задержался. – Прокурор аккуратно водрузил на ее стол все папки, но верхняя все равно сползла и стремглав полетела к полу.

– Садись. – Ольга поймала на лету папку и отправила к остальной башне. Дверь послушно закрылась, щелкнул замок.

– Я хотел поблагодарить вас, Ольга Феликсовна. – Марк нервно растирал потеющие ладони. – Если бы не вы, она бы меня совсем размазала…

– Бобров, я не ради тебя это сделала. – Он прикусил язык. – Это не суд сегодня был, это позор. Твой позор. Понимаешь? – Зеленые глаза прокурора поникли за стеклами прямоугольных очков. – Ты где учился, Бобров?

– Тут. – Марк сутулился, пытаясь занимать как можно меньше места. – На курсах при министерстве.

– И все? – Он кивнул. – А лет тебе сколько?

– Двадцать девять. – Бржезинская с трудом представляла, насколько ужасный у него сегодня день, и насколько еще более ужасным она сейчас его делала. Этот урок должен был пойти ему на пользу. Но сейчас он всеми силами стремился плотнее скукожиться в своем пиджаке.

– Куда ты там в пол вжимаешься, все равно не провалишься.

– Извините.

– Бобров, ты когда получал это дело, ты хоть что-нибудь дальше первой строчки читал? Ты знал, что у тебя Голицына-Мартынова оппонентом будет?

– Знал.

– И что, петух не клюнул, что готовиться надо?

– Да мне дело простым показалось, я не думал… – Он пожал плечами.

– Вот именно. – Бржезинская расстегнула ворот мантии. – Ты не думал. А Вера думала. А еще Вера училась в МГУ на юрфаке, а потом еще в Гарварде, а потом еще здесь на курсах. А еще Вера наизусть УПК знает, а еще каждый вечер за чаем с отцом сложнейшие процессы разбирает. Кто ее отец ты хоть знаешь?

– Министр юстиции наш, – промямлил Марк. – Генеральный прокурор, Алексей Петрович.

– Спасибо на этом. – Ольга налила себе еще стакан воды и откинулась на спинку кресла. – Так что ты не удивляйся, что она тебя раскатала. Ты лучше соберись и думай, как тебе дело выиграть.

– Да никак, видимо.

– Чего? – Ольга даже поперхнулась.

– Да он ее, кажется, правда не специально убил. Непредумышленное, все-таки, чего тут давить. Человеку жизнь портить.

– Бобров. – Ольга пыталась подобрать цензурные слова, но ей на это потребовалось почти полминуты. – Ты не Бобров, ты Дятлов. Голову свою четланскую включи уже. У тебя улик – во, – она показала ему ноготь мизинца, – а у Голицыной-Мартыновой материалов – во. – Марк без энтузиазма осмотрел руку судьи от плеча до кончиков пальцев. – Но что-то мне подсказывает, что дело не в том, что больше доказательств вины нет, а в том, что ты их не искал. Ты что про Федотова знаешь?

– Учился на Конях, восемь курсов окончил, – изучал некромантию, добавила про себя Ольга, но не озвучила, – в Перми жил, – второй магический центр Союза, – потом от гражданства отказался, в свою Липецкую область переехал, бабку выхаживал.

– И что, прям просто взял и от гражданства отказался? И случайно «забыл» зарегистрироваться как гражданин СССР? – Бобров нехотя пожал плечами. Он даже не задумывался, как это дело попало к ним в суд, если Федотов уже не был гражданином Союза, убил неволшебницу да еще и обычным ножом. – Значит так, Марк Борисович. Я ставлю заседание через десять дней. Это значит, что через неделю ты должен принести мне все, что нароешь. Начиная с того, с кем Федотов в детском саду дружил, заканчивая анализом почвы на его болотных ботинках. Прочеши всю деревню, весь лес, всю реку. Ханжина подними, чтобы везде с тобой ходил и записывал.

– Ханжин пошлет…

– Ханжин следователь, Бобров, а ты – прокурор. Он тебя по званию послать не может, понимаешь?

– Понимаю. – Он поднялся, но мешкал выходить. – Ольга Феликсовна, а если Вера права?

– Если Вера права, то ты докажешь то же самое, что и она. – Об этом прокурор вряд ли подумал. – У вас одна цель, Марк, найти правду. Иди давай, Бобров, грызи землю.

– Хорошо, Ольга Феликсовна…

– И со мной сразу свяжись, если что-то отроешь.

– Понял.

– И не смей никому взболтнуть, что я тебе помогаю.

– Понял, Ольга Феликсовна, спасибо. До свидания.

Бобров откланялся, и Ольга позволила себе уронить голову. Воспаленные бессонной ночью глаза саднило, но стоило их прикрыть, как тотчас перед ними вставал образ изувеченной души гражданки Ушаковой. Сил о ней думать у Ольги уже не было, так что было решено вернуться к этому делу, когда Бобров достанет хоть какие-то стоящие улики. Судья плотно зажмурилась, по темноте поплыли пятна. Мысленно сфокусировав внимание, Ольга позвала своего секретаря:

– Настя, что еще сегодня?

– На три часа предварительное слушание по делу об убийстве Мироновой. – Бржезинская едва удержалась, чтобы не сматериться: любили ей глухарей спихивать, суди, мол, Оленька, если не ты, то никто. Ну, никто, так никто.

– Переноси.

– На какое число, Ольга Феликсовна?

– После Нового года. И уведоми стороны.

– Будет сделано. – Настя еще училась на курсах, но уже была одной из лучших студенток. Ольга не сомневалась, что когда-нибудь ее секретарь еще задаст жару тому же Боброву. – Что-то еще?

– Если кто-то будет искать – меня нет. – Судья обессиленно стягивала с себя мантию. – Говори всем, что я дома, болею.

– И Константину Григорьевичу тоже?

– Константину Григорьевичу можешь сказать, что я умерла. – За последний месяц присутствие Меншикова в этом кабинете стало настолько чрезмерным, что Ольга невольно начала его избегать.

– Перенаправлять вам звонки?

– Нет. – Ольга поднялась с кресла и позволила шубе умоститься на свои плечи. – Если только Кожемяко звонить будет.

– Как скажете. – Ольга вышла из своего кабинета, и голос секретаря резко срезонировал внутри и снаружи ее головы.

– Портируй ко мне все, что на столе лежит. – Бржезинская настолько устала, что не имела сил нести в руках даже свою сумку.

Своды Гумешевского рудника, закрытого для штизелей1 под предлогом риска обвала, отзывались шагам верховной судьи глухим эхом. За ту половину века, что в этих штольнях обживалось правительство Союза, Медная гора совсем не утратила свою холодную пугающую загадочность: то тут, то там в малахитовых узорах чудился чей-то тяжелый строгий взгляд, от ощущения которого многим становилось не по себе. Ее саму незримое присутствие «хозяйки» всегда воодушевляло. Гора следила за порядком в делах и мыслях колдунов, порядку служила и Ольга.

Хаптай-Агдун тоже следил за порядком глазами мадам де Руа, но в школе все было «по-маленькому». Наказания директрисы, которые тогда казались кошмаром, были детским лепетом по сравнению с тем, что можно было получить за нарушение порядка здесь. За воровство здесь. За превышение полномочий здесь. В Медной горе все было по-взрослому, по-настоящему.

Суровость наказания соотносилась с тяжестью преступления, а Ольга и высшая справедливость наконец-то воевали на одной стороне.

«Горнорабочий, помни, что все сокровища земли отдала тебе Октябрьская революция!»

На остром крае битого окна красной тряпкой болтался советский плакат. Магия толкнула ржавые двери нерабочей администрации рудника, они распахнулись, приглашая в грязную зиму окраины Екатеринбурга. Из-под смешанного с песком снега опасливо выглядывал прилипший к асфальту лед. Стараясь не изгваздать замшевые сапоги, Ольга безболезненно преодолела этот зимний пляж и вышла на чистый переход.

– Эй, дамочка! – крикнул ей в спину розовощекий от боярышника дворник, но заниженную девятку уже заносило в противоположную от нее сторону. Магия дала большой крен, девятка пузом села на тротуар. – Ой-й, едрить твою переядрить…

– Глаза разуй! Баран тупой…

Водила пытался справиться с дверью, пока Ольга пересекала проезжую часть.

– Еб твою мать, я из-за тебя машине дно продрал!

– Какая, блять, досада. Рулить научись, козлина!

– Слышь, стерва, гони мне компенсацию! – Мужик полоумно зыркнул на нее сверху вниз. Растопырился, как петух, упер в бока руки и преградил путь. – Ты в курсе, сколько на ремонт уйдет?

Слабый толчок магии чуть не лишил его равновесия, водила попятился, давая Ольге возможность встать на тротуар. Она нависла над ним грозовой тучей.

– Я тебе такую компенсацию устрою, что ты не только свою девятку, права свои до конца жизни не увидишь.

– Да че ты?..

– Да ничего, резина голая, скоростной режим превысил. Радуйся, что гайцов не вызвала.

– Да ладно-ладно, че ты начинаешь?

– Я еще даже не начинала, – процедила она. Задерживаться в такой компании Ольга не планировала, так что оставила непутевого мужика наедине с его корытом, хотя могла снять авто с мели одним движением руки.

Фонарь около подъезда в припадке моргал, на весь квартал он последний остался в живых. Добраться домой до темноты у нее не вышло, даже если бы этот шумахер в качестве моральной компенсации прокатил ее на своем хламовозе. На то, чтобы идти сегодня на плавание, сил не было, равно как и сил забить холодильник свежими продуктами. В ход пошел стратегический запас пельменей, который сам собой варился, пока Ольга переодевалась и смывала с себя тяжелые сутки.

К бумагам, которые Настя любезно портировала на ее стол, Бржезинская не притронулась ни в тот вечер, ни во все последующие. Ее персона была популярна посезонно – когда убийств было, как Зайцев в Хаптай-Агдун, и когда от ее решений хлеб шел министерствам. По этим двум причинам разбираться в деле Мироновой у нее не было никакого желания. Ольга не собиралась прикрывать правом незаконные желания, чьи бы они ни были, хотя прекрасно осознавала всю их необходимость и важность. Закон у нее был для другого, для тех, кому больше рассчитывать было не на что. Прям как жестоко убитой Ушаковой Олесе, чья последняя надежда на справедливость не выходила на связь целую неделю, но отозвалась в сознании Ольги поздним воскресным вечером:

– Ольга Феликсовна, я нашел.

– Что ты нашел?

***

Федотов держался спокойно, даже когда прокурор начинал откровенно переигрывать. Подсудимый утверждал, что после магического училища помотался туда-сюда, да и решил от греха подальше красную корочку вернуть, паспорт обычный.

Но Бобров все десять дней добросовестно рыл носом землю: сразу после училища Федотов устроился в Пермский исследовательский институт магических инноваций и проработал там шесть лет, что для конца восьмидесятых было отнюдь недурно. К двадцати пяти он уже был младшим научным сотрудником в одной из ведущих лабораторий маго-военных технологий. Как всего этого добиться, не используя магию?

– Давайте попробуем ответить на вопрос еще раз, Герасим Трофимович: по какой причине вы, успешный молодой ученый на пике карьеры, решили отказаться от магического гражданства?

– Мне надоела эта работа. – Федотов уже цедил сквозь зубы. – Я понял, что не смогу в ней реализоваться.

– Вот как? – Бобров зашелестел бумажками. – И поэтому после Пермского ИИМИ вы подали свое резюме сразу в пять других исследовательских институтов? В том числе Екатерининский научно-исследовательский магический институт при правительстве Союза, в Дальневосточный НИМИ имени Романовой и даже в закрытый Северный НИМИ на земле Франца-Иосифа. Такие амбиции… С трудом верится, что вы собирались уходить из профессии. Может, все-таки скажете суду правду?

– Ваша честь, протестую. Какое отношение к настоящему делу имеет прежняя карьера моего подзащитного?

– Принимается. – Ольга понимала, как сильно хочется Боброву развернуться со всеми уликами, которые он нашел, но процессу это представление вредить не должно. – Прокурор, ближе к делу. Даю вам еще две попытки. – Очень не хотелось переносить заседание еще раз. – Подсудимый, отвечайте.

– В другие институты меня не взяли, – отвечал Федотов, глядя перед собой в пол. – Поэтому я решил покончить с колдовством и сменить гражданство.

– Вам объясняли причину, по которой вам было отказано в должности?

– Я уже не помню, ваша честь. Это было… почти двадцать лет назад.

– Сторона обвинения ходатайствует о приобщении к делу письма руководителя маго-технологической лаборатории Екатерининского НИМИ, написанного в ответ соискателю на должность младшего лаборанта Федотову Г.Т. – Желтоватый лист бумаги пустился в полет по залу. Судья вчиталась: Федотову отказывали в должности из-за причастности к несчастному случаю в лаборатории Пермского ИИМИ.

– Прокурор, у вас остался один вопрос не по делу, – напомнила ему Ольга, но чувствовала, что развязка близка.

– Благодарю. Герасим Трофимович, раз уж вы так отчаянно не хотите рассказывать, почему вдруг решили отказаться от магического гражданства, пожалуйста, расскажите об инциденте, который произошел 15 апреля 1988 года в вашу ночную смену в лаборатории Пермского ИИМИ. – Стоило Марку произнести дату, Федотов весь скукожился и затрясся. Конвоирам пришлось взять его под локти, чтобы не дать осесть на пол.

– Я не хотел, – сдавленно простонал подсудимый, сжимая руками голову. – Я не хотел, чтобы она пострадала. Это было случайностью. Суд… – Федотов поднял голову, но посмотрел не на судью, а на своего адвоката. Вера сидела на своем месте с непроницаемым выражением лица, но Ольга догадывалась, что внутри у нее все напряжено до предела. – Суд оправдал меня, вины не было. Она сама… сама туда упала… – Он зарыдал. Высокий жилистый мужчина сотрясался всем телом, не в состоянии вынести воспоминаний. Вот перед кем его мучила совесть. Вот перед кем он раскаивался.

– Ваша честь, с вашего позволения, сторона обвинения ходатайствует о приобщении к материалам дела постановление суда по делу о непреднамеренном причинении смерти.

– Изложите содержание, Марк Борисович.

Бобров с энтузиазмом кивнул и прочистил горло.

– В ночь с 14 на 15 апреля 1988 года подсудимый Федотов был старшим дежурным в лаборатории маго-военных технологий Пермского ИИМИ. Его ассистентом в ту ночь была лаборантка – Титова Зинаида Дмитриевна, с которой, по показаниям друзей и коллег, а также по данным экспертизы энергетических следов, подсудимый Федотов состоял в романтических и сексуальных отношениях. Также, по показаниям близкой подруги Титовой, на момент 14 апреля Титова и Федотов находились в ссоре, Титова хотела разорвать отношения. По показаниям подсудимого Федотова в ночь их совместного дежурства он предпринял попытку поговорить с Титовой и восстановить их отношения, но разговор не удался и перерос в ссору. Далее из протокола заседания: «Колдунья Титова прервала разговор под предлогом, что ей нужно снять счетчики. Я пошел к резервуару за ней, так как сам снимал счетчики десять минут назад, до того, как решился на разговор. Зина, простите, колдунья Титова в очередной раз отказала мне в разговоре, перешла на оскорбления в резкой форме, дала пощечину, попыталась оттолкнуть, но… Она была хрупкая девушка, я уперся, она равновесие потеряла. Я пытался поймать ее за руку, но не успел, и Зина, простите, колдунья Титова упала через ограждение вниз». – Ольга, не отрываясь, наблюдала за Федотовым. Любовь слишком часто принимала уродливые формы, чтобы верить в ее спасительную силу. За время службы Союзу Ольга сталкивалась только с тем, как она разрушала. – Суд тогда признал подсудимого Федотова невиновным в непредумышленном причинении смерти, гибель колдуньи Титовой была признана несчастным случаем. Вот только все ее друзья и сотрудники лаборатории с судом согласны не были, верно, Герасим Трофимович?

– Да. – Его уже не трясло. Федотов смотрел прямо перед собой, но Ольга все еще не видела в его глазах должного раскаяния. Он винил себя в смерти Титовой, но не Ушаковой. – Меня вынудили уволиться. Не дали устроиться на работу куда-то еще. Я потерял все.

– И решили начать жить заново, но теперь без магии? – Федотов сухо кивнул. – И по несчастному стечению обстоятельств ваша несдержанность вновь привела к гибели невинного человека.

– Да, это так.

Бобров не сдержал усмешки.

– Нет, это не так. Ваша честь. – Марк в предвкушении облизнул губы. – Сторона обвинения закончила допрос подсудимого и ходатайствует о вызове свидетеля.

Бобров не подвел: в зал вошел крайне серьезный мужчина, Ольге стало искренне интересно, что он там мог освидетельствовать. Приглаживая густые бакенбарды, свидетель представился сотрудником Правительственного Екатерининского научно-исследовательского магического института. Сказать точнее – заведующим лабораторией теоретической некромантии. Отчего-то на этих словах от сердца не отлегло.

Вера растерянно обернулась сначала на Ольгу, потом на Марка. Возражать пока было не на что, она потеребила челку, плотно сомкнула губы и уставилась в свои бумаги. Ольга тоже изумилась, но скорее тому, как Боброву удалось откопать этот экспонат.

Прокурор снял себя с паузы:

– Ваша честь, на этой неделе мне довелось побывать в родном селе подсудимого. Не буду описывать все красоты Горлово, перейду сразу к делу. Это река Ранова, – белесо-серебристые линии магии Боброва складывались в провинциальный пейзаж, – это ее берег, а это, – Ольга моментально узнала знакомые символы, – то, ради чего пришлось связаться с нашим экспертом.

– Что это? – Вера привстала из-за своего стола.

Когда прокурор сел, картинка не рассеялась. Ольга ощутила в зале движение другой магии, более знакомой, статичной. В свидетеле обвинения безошибочно определился выпускник Воронов, но того, что она чувствовала в самой себе, этого гнилостного оттенка, в нем не было.

Ольге сложно было даже помыслить о существовании некой коллегии ученых-некромантов, но живое тому доказательство сейчас портировало ей на стол протокол их кулуарного заседания. Свидетель вещал про ущерб экосистеме, сухую и подзолистую почву и вымерший в округе лес.

– Анализ почвы показал, что она бедна гумусом, но богата кровью.

– Гражданки Ушаковой, – добавил прокурор и приправил свои слова справкой. По постной гримасе свидетеля стало ясно, что он терпеть не мог, когда его перебивали. Ольга решила влезть в секундную заминку:

– Вы можете сказать, какой именно ритуал был проведен?

– Конечно. Ритуал обмена душ.

– Чушь собачья, – прошипел со своего места Федотов. У него дрожали губы. – Понарисовала там шпана, вандалы эти… Землю разворотили… А вы это в суд тащите… Не стыдно вам, а? – крикнул он в никуда. Конвоир сжал в кобуре палочку.

– Это сложный ритуал, – продолжил свидетель. Он потер между пальцами какую-то побрякушку, висящую на шее, – требующий серьезной подготовки и знаний, конечно же. Начерченная фигура состоит из двух частей, ваша честь. Верхняя – основа руны Одал. Бытует мнение, что ее можно считать и велесовой руной тоже, но тут все зависит от того, какую систему координат принять. Вы же знаете, кто такой Велес? – Ольга несмело кивнула, перед глазами встали уроки директрисы. – Эта руна символизирует род и нужна для того, чтобы обмен состоялся. Совпасть должно много факторов. Если кратко, – кратким свидетель и был, так как не хотел распространяться о запретных знаниях, – то душа должна признать «сосуд», в который ее хотят поместить, так что процесс поиска подходящего тела занимает долгое время.

– Обратите внимание, ваша честь, – подорвался Бобров. – Фотография колдуньи Титовой, – поперек рун материализовалось лицо простоватой волшебницы, такую не запомнишь, даже если столкнешься с ней лоб в лоб, – и фотография гражданки Ушаковой. – Сходство действительно было налицо. – И еще кое-что: они обе погибли в возрасте двадцати двух лет и ста одиннадцати дней.

Вера молчала. Федотов тупо пялил перед собой. В ответ на тишину свидетель решил, что может закончить свой доклад. Он бесцеремонно смахнул с рун лица девушек.

– Посмотрим на нижнюю часть. Руна Чернобога. Кто-то может сказать, что это перевернутая руна Мир, но я предпочитаю сразу смотреть на вещи под тем углом, которым они к нам повернуты. – Он странно усмехнулся. – Здесь все ясно. Руна Шуйного пути, Нави, именно поэтому матка является ее центром. По ней разменная душа должна была из тела выйти, а призванная – войти.

– Скажите, ритуал удался? – спросила Ольга.

– Сами подумайте, лежала бы тогда ваша гражданка Ушакова в морге?

– И почему же ритуал не получился?

Эксперт пожал плечами.

– Сложно сказать, коллегия разошлась во мнениях. Но, как мне кажется, причина была в неточном совпадении «сосудов».

– Что вы имеете в виду?

– Ну, ведь гражданка Ушакова не владела магией, как колдунья Титова. По всей видимости, для успешного проведения ритуала это было существенно.

– Еще вопросы к свидетелю обвинения? – Судья покрепче уперлась ногами в пол и сцепила руки в замок. Нельзя было показывать весь ужас, который она сейчас испытывала, даже просто представляя себе то, что сотворил в ту ночь Федотов.

Вере стоило недюжинных усилий снова собраться. Ольга знала ее едва ли не с пеленок, как знала и то, что бороться она будет до последнего. Вместо слов у нее изо рта вырвался напряженный выдох.

– Ваша честь, я все еще не понимаю, как показания свидетеля обвинения относятся к подсудимому Федотову? Ритуал некромантии… – прения давались ей тяжело, – …с участием гражданки Ушаковой мог провести кто угодно, и если больше нет никаких улик…

– Я как раз собирался приобщить к делу одну. – Бобров сегодня блистал. – Раз уж мы добрались до лаборатории почвоведов, то решили проверить все, даже пылинки на вороте рубашки, в которой подсудимый Федотов разделывал мясо, а затем и гражданку Ушакову. К счастью, хватило только анализа земли с его калош. – Справка облетела зал суда. – Истощенный чернозем с кровью.

Федотова будто облили воском: он не двигался, не моргал, не дышал, наклонился над горизонтом Пизанской башней. От шелеста бумаг прокурора его повело, конвоиры подхватили его под деревянные конечности и попытались усадить на скамью, но гравитация настаивала на своем и тянула его вниз.

– Ваша честь, сторона обвинения ходатайствует о переквалификации уголовного дела.

Вера распустила собранные заколкой волосы и запустила в них дрожащие пальцы.

– И на какую статью? – У нее не было сил смотреть на Боброва.

– Убийство с целью совершения ритуала некромантии.

Светлая масса воды на глазах темнела и перетекала на левую чашу весов правосудия.

***

Ольга была такой же истощенной, как чернозем на калошах Федотова. Она потеряла счет стаканам с водой, которые влила в себя за последние полчаса.

Бобров гордился: первое дело да еще с некромантией. О том, что без помощи Бржезинской он бы никогда не додумался пройти вниз по реке, он благоразумно нигде не упоминал, но оттого на этого непутевого дебютанта Ольге смотреть было вдвойне противнее. Марк, конечно, обещал проставиться, заранее притащил ей кулек вафельных конфет и клялся быть должным до гроба.

В конце заседания Вера пожала ему руку: она лучше него понимала, что в суде ищут правду, но оказаться готовой к такой истине было сложно.

Ольга разулась, сбросила с ног туфли, засунула за щеку шоколадную конфету Боброва и позволила себе прикрыть глаза. Федотова ждала смертная казнь, а Ушакову – спокойствие.

А вот ее нет. Голос Меншикова был слышен еще из коридора.

– Оленька, здравствуй. – Князь умудрялся выглядеть бодрым в любое время дня и ночи, чем неимоверно раздражал окружающих. – Не помешал?

– Помешали.

– Старался. О, у тебя тут конфетки? – Ольга нехотя подтолкнула к краю стола пакет, но глава разведки шагнул ровно в противоположную сторону и высунулся головой за дверь: – Настенька, сделай чаю, будь так добра. Оль, ты будешь? – Бржезинская не поменялась в лице. – И Ольге Феликсовне сделай. С лимончиком.

– Я надеюсь, ты пришел рассказать, как вы героически поймали Лагожина. – Ольга не без удовольствия наблюдала, как сникла с лица Меншикова улыбка.

– Хотелось бы, Оленька, но не сегодня. – Расстегнув китель, он уселся в только что появившееся из воздуха кресло. – Всего лишь зашел спросить, как у тебя дела.

– Были отлично, Кость.

– Пока я не пришел?

Временами Ольге очень хотелось спросить у президента, чем она думала, когда ставила этого клоуна во главу самой могущественной структуры Союза.

– Пока убийство в пьяном угаре не превратилось в убийство с целью совершения ритуала некромантии. – Константин Григорьевич уважительно закивал, облизывая пальцы от шоколада. – Зато повидала живого некроманта. Из института нашего.

– Да брехня это. – Настя портировала на стол поднос с двумя чашками, Меншиков потянулся к ближайшей и громко прихлебнул чай. – Одни тунеядцы и бездельники в этих кружках готической культуры сидят, Оленька. Какая нахер теоретическая некромантия?

– Какая разрешена, той и занимаются. – Только по этой логике Ольга решила не спрашивать у эксперта, не видел ли он на месте обряда Ушакову. От греха подальше.

– Много ли они в ней понимают? Эти крысы книжные. У нас, вот, тоже свой институт есть, на Франца-Иосифа.

– Прости, Кость, в следующий раз будем из вашего института экспертов звать.

– Позвать-то вы можете, только они не приедут. – Ольга вопросительно выгнула брови. – Они у нас там все слегка невыездные. Это только если вы к нам заедете, госпожа верховная судья.

– Заключенные что ли?

– Лучшие из пойманных, редчайшие экземпляры. – Князь плутовски улыбнулся.

Ольга смиренно вздохнула: что можно разведке, то нельзя простым смертным.

– Чего только не узнаешь, Константин Григорьевич, пока с вами чай пьешь.

– А надо чаще звать, Оля. Слушай, а вкусные конфетки, как называются? – Он подслеповато прищурился. – Алисе такие куплю. – Ольга покосилась на кружку своего непрошенного гостя, надеясь, что чай там скоро закончится.

– Как, кстати, Алиса?

– Замечательно. – Меншиков залпом выпил полкружки. – По тебе очень скучает, каждый день меня спрашивает, как там Ольга Феликсовна. – Ольга не удержалась от усмешки. – Я утром на работу ухожу, а она тебя спит и видит, спит и видит. Я скоро ревновать начну, так и знай.

– Костя, это кошмары.

– Выглядишь правда не очень. – Он поднялся, допивая остатки чая, кресло растворилось в воздухе. – Но мы все равно будем рады тебя видеть. Подарков не надо, только, ради бога, надень хотя бы что-то не черное.

Ольга удивилась:

– А есть, с чем поздравить?

– С Новым годом, дорогая. – Пуговицы кителя сами собой протискивались в петли. – Пока только с этим. В Черемушках праздновать будем. Ваше высокоблагородие тоже приглашены.

– И ты хочешь, чтобы я ночью из Москвы домой пьяная портировалась?

– Нет, конечно, Оленька. – Князь уже вышел за дверь половиной тела. – Я хочу, чтобы ты пьяная ночью в Москве в сугробе валялась. Вместе с министром своим.

– Алексей Петрович будет?

– Обещался.