Читать книгу Скелеты в шкафу: Как наша тайная жизнь управляет явной - - Страница 6

Однажды на домашней вечеринке мы с женой приглушили свет и запустили видео, на котором в камине горели дрова. Интернет переполнен подобными роликами – выбранный нами включал реалистичное потрескивание и длился несколько часов. Некоторые из гостей отметили, что они почти ощутили тепло огня, исходящее от телевизора. Объяснялось это вовсе не тем, что наш телевизор перегрелся или друзья перебрали спиртного. Просто оранжевый и желтый свет в сочетании с потрескиванием ассоциируется у нас с ощущением физического тепла, которое возникает, когда мы сидим перед настоящим камином или костром.

Нейровизуализационные исследования показывают, что воображаемые ощущения активируют те же самые нейронные области, что и реальные чувства{13}. Это объясняет не только эффект имитации камина, но и то, почему с закрытыми глазами представить что-то проще, чем с открытыми. Если вы смотрите на одно, а представляете другое, это мешает, потому что в обоих процессах участвуют одни и те же области мозга.

Сначала я подходил к секретам именно с такой позиции. Если имитация камина вызывала у гостей чувство тепла, которого на самом деле не было, то возникает вопрос: может быть, мысли о секрете приводят к тому, что он воспринимается как реальное физическое ощущение, и поэтому другие задачи кажутся более трудоемкими и сложными?

Нередко, рассуждая о секретах, люди говорят о том, что «несут» их и «тяготятся» ими. Заинтересовавшись этой метафорой обременения, я провел онлайн-исследование двух групп испытуемых{14}. Одну из них я попросил думать о своем «большом» секрете, а другую – о «маленьком». Затем испытуемым показывали серию картинок и предлагали ответить на вопросы, связанные с изображениями. Например, на картинке участники эксперимента видели пышный зеленый парк и должны были оценить, какая температура на улице. Однако по-настоящему нас интересовал ответ только на один вопрос. Мы демонстрировали участникам изображение травянистого холма и просили оценить крутизну склона в градусах.

Когда люди чувствуют усталость, они считают окружающий мир более сложным, проблемным и неприятным, и в результате склоны в их глазах становятся круче, а расстояния – больше{15}. Это не отклонение, а особенность человеческой системы восприятия. Вряд ли в походе вам захочется, чтобы сил на подъем не хватило. Завышение крутизны склона – и, следовательно, усилий, необходимых для достижения вершины, – удерживает нас от чересчур трудных восхождений. Именно это происходило с участниками нашего исследования, как и со многими из тех, кто был до них. Они переоценивали крутизну склона: реальный уклон на картинке был примерно 25º, а они говорили о 40º. Однако те, кто думал о больших секретах, считали, что склон еще круче. Они воспринимали окружающий мир так, словно тащили более тяжелую ношу.

Прежде чем браться за транспортир, поймите, что воспринимаемая крутизна склонов интересна лишь как отражение чувства сложности, создаваемой внешним миром. В другом исследовании мы напрямую измеряли его. Мы подобрали людей, состоящих в данный момент в отношениях, и после нескольких вводных вопросов задавали главный: вы когда-нибудь изменяли? Если они говорили «да», то мы спрашивали, насколько их тяготит эта неверность, в частности как порой они думают о сложившемся положении и как сильно беспокоятся{16}. Затем мы интересовались, насколько тяжело им выполнять различные задачи: подниматься с продуктами по лестнице, гулять с собакой или помогать кому-нибудь с переездом. Чем больше участников эксперимента тяготила неверность, тем более сложными они считали такие задачи.

Наши гости чувствовали тепло ненастоящего огня потому, что их система восприятия шептала: «Тепло». Аналогичным образом система восприятия делает для испытуемых с грузом тайных измен более тяжелыми другие задачи – она шепчет: «Тяжело».

На этом мое изучение секретов, наверное, и закончилось бы, если бы не одно обстоятельство. Когда другая научная группа повторила исследование с холмом, результаты оказались другими: экспериментаторы не всегда обнаруживали разницу в оценках крутизны склона после размышлений о «больших» и «маленьких» секретах. Поэтому я вернулся в лабораторию, чтобы определить, в чем дело. Неожиданно я в новом свете увидел вопрос одного анонимного рецензента исследования: когда экспериментаторы просили участников подумать о секрете и изменяли при этом всего одно слово, что они имели в виду под «большим» и «маленьким» секретом? Рецензент указывал: «большие секреты» не обязательно должны быть «тяжелыми»{17}.

Спустя несколько лет я доказал, что этот критик был прав. Когда мы снова провели исследование, то спрашивали участников, насколько секрет тяготит их (как с испытуемыми, которые совершили измену){18}. Участники, которые думали о «больших» секретах, говорили, что это тяготит их больше по сравнению с теми, кто думал о «маленьких» секретах, а вот «размер» тайны не имел значения. Чем больше секрет тяготил участников, тем круче им казался склон.

Вернемся к секрету, о котором я рассказал в предисловии. «Я не твой биологический отец» – это большой секрет по любым меркам. Однако хранение этой тайны не было для моих родителей обременительным. Большую часть времени они не думали об этом секрете. Иногда все же приходилось, например когда люди замечали, что мой брат пошел в отца, а я в мать. Молодым семьям часто приходится обсуждать с другими людьми, какой ребенок больше похож на того или иного родителя, и поэтому в те давние годы секрет тяготил сильнее. Однако, по словам родителей, со временем ноша исчезает, пока какое-нибудь событие не возвращает тайну в центр внимания. Секрет всегда оставался «большим», но он не всегда поглощал внимание. Это различие оказалось важным.

Мы снова провели эксперимент с оценкой крутизны склона и специально попросили одну группу участников думать о секрете, который их тяготит{19}. Как и предполагалось, эти участники систематически считали склон более крутым по сравнению с теми, кого просили думать о не слишком тягостном секрете. В совокупности результаты этих исследований показывают, что, даже если секрет кажется «большим», он не обязательно обременителен, а более всего тяготят те секреты, которые занимают наши мысли.

Чем чаще участники думали о своих тайнах, тем больше размышления о них воспринимались как бремя.

Во время этих исследований никто и никогда ничего не скрывал. Не было второго человека, задающего вопросы, не говоря уже о вопросах, мешающих участникам хранить свой секрет. И все же испытуемые – точно так же, как Тони Сопрано и Эдвард Сноуден, – ощущали бремя своих тайн, хотя никто о них не спрашивал.