Читать книгу Цикл рассказов «Плоть и прах: хроники безумия». Книга 1 - - Страница 3

«Мы рвём небеса, как девственную плеву, чтобы тьма вошла в нас – горячей, как грех. Боги шепчут: "Созидай, ломая кости мироздания". А я смеюсь, и мой смех – это звук, с которого всё началось… и которым всё кончится.»

Миры рождались из рваных ран богов. Их плоть, липкая от первозданного эфира, пульсировала в такт песням, которые не смело повторять ни одно живое существо – ибо даже слог тех гимнов обжигал губы, как раскалённое железо. Боги не были милосердны. Они были «голыми». Не в смысле наготы телесной – их тела давно истлели в горниле вечности, – но в своей сути: без кожи, без масок, без притворства. Их души зияли, как раскрытые животы, обнажая кишки-галактики, звёздную слизь, рвущуюся наружу под напором желания творить. И творили они с жестокостью влюблённых, отчаянных, безумных.

Но тьма… О, тьма не спала. Она клубилась за краем мироздания, древняя, как сам «голод». Это не была просто пустота – это был зверь с клыками из забытых эпох, с брюхом, ворочающимся от рыка нерождённых чудовищ. Она ненавидела свет не потому, что он свет, а потому, что он дерзал сущность самой тьмы. И когда боги лепили из глины и криков первые миры, тьма вползала в щели между реальностями, высасывая соки из корней древа жизни, превращая райские сады в гниющие язвы.

Боги отвечали огнём. Они рвали свои тела на ленты плоти, сплетая из них доспехи для избранных – тех, кто согласился стать «орудием», чьи души были перемолоты в прах ради одной-единственной капли божественной ярости. Эти воины шли в бой обнажёнными, их мускулы блестели, как мокрое железо, а между бёдер плясала тень неутолённой страсти. Сражения были долгими. Кишки богов становились реками, хлещущими через край вселенных; их кости – горами, пронзающими небеса, из которых сочилась чёрная смола отчаяния.

Но тьма не умирала. Она шептала. Она соблазняла смертных, суя им в глотки пальцы, вылепленные из тьмы между звёзд, и те начинали «любить» боль. Любить так, что рвали друг друга на части, чтобы услышать хруст костей – музыку, достойную богов.

А боги… Боги устали. Их вечность покрывалась морщинами. Их священная нагота стала походить на тряпье, вывешенное сушиться на ветру забвения. Но они не могли остановиться. Ибо в самой их природе – рваться, кричать, проникать в плоть мироздания с яростью любовников, которым мало просто обладать. Им нужно разрушать.

И так будет всегда. Пока последний свет не проглотит зев пустоты. Или пока пустота не отрыгнёт его обратно – обглоданный, липкий, готовый начать всё сначала.

В глубине храмов, высеченных из рёбер падшего титана, жрецы исполняли свои обряды. Их кожа была исписана рунами, выжженными плазмой звёздных сердец, а глаза – выедены дымом курений из спермы и пепла. Они не молились. Они совокуплялись с пустотой, вонзая в свои тела обсидиановые клинки, чтобы болью открыть врата в ту самую щель, где боги и тьма сплетались в вечном спазме. Кровь жрецов стекала по трещинам в алтарях, просачиваясь в бездну, где её жадно лизали тени.

Одна из них – Ллира, дева с чешуёй вместо волос и ртом, разрезанным от уха до уха, – вызвалась стать сосудом. Её приковали цепями из сплавленного страха к плите, холодной, как внутренности космического левиафана. Жрецы вливали в её глотку нектар, выцеженный из гнойников на теле спящего бога. Её живот раздулся, кожа лопнула, обнажив мышцы, мерцающие, как гнилой фосфор. Из рваных ран выползли щупальца, усеянные глазами и губами, шепчущими кощунства на языке, которого не существовало. Ллира засмеялась. Её смех разорвал реальность на клочья, и сквозь них хлынули твари с когтями из сломанных времён.

Тьма праздновала.

Но боги ответили не мечами, а искушением. Они послали сны.

В грёзах смертные видели себя бессмертными: их плоть цвела язвами, из которых прорастали сады плотоядных орхидей. Они лизали лепестки, разрезая языки в кровь, и оргазмом становился вопль вселенной, рвущейся на части. Юноши в деревнях, где небо было сшито из кожи древних драконов, начинали вырезать на телах порталы – дыры в никуда, сквозь которые за ними наблюдали чьи-то голодные зрачки. Девушки рожали змей, скрученных в кольца вечности, и те душили матерей в объятиях, похожих на благодарность.

А тьма… она адаптировалась. Её адепты – гибриды из мрака и божественной плоти – проникали в святилища, принимая облик любовников, потерянных детей, теней самих богов. Они не убивали. Они «соединялись» с теми, кто ещё верил в свет. Через поцелуи с зубами, как иглы морского ежа, они впрыскивали в души яд сомнения. «Разве твой бог не содрал кожу с миллиардов, чтобы слепить твои жалкие небеса?» – шептали они, обвиваясь вокруг жертв, как удавы из жидкого мрака. И сердца начинали гнить изнутри, как груши, забытые на солнце.

Но в самой гуще разложения расцветала новая ярость.

Те, кто выжил, – вернее, те, кого смерть отринула, – стали химерами. Человек с лицом, заросшим паутиной вен, ведущей к третьему глазу во лбу. Женщина с ногами, превращёнными в корни, пьющие из подземных рек расплавленного золота. Они больше не молились. Они ели. Пожирали демонов, разрывая их клыками из обломков божественных законов, и их экстаз был страшнее любой молитвы. Их тела, искажённые войной двух бездн, стали оружием. И боги, наблюдая, впервые застонали – не от боли, а от наслаждения.

Ибо даже в распаде рождалось нечто прекрасное.

Но равновесие – миф. Всё, что есть – это танец. Клинок, рассекающий плоть, и губы, слизывающие кровь с лезвия. Боги, теряющие последние осколки себя. Тьма, рвущая их на куски, чтобы вдохнуть аромат разложения. И где-то в меж мировом вихре, среди рёва рождающихся галактик и хрипов умирающих божеств, звучит смех. Чей он – никто не решится спросить.

Боги говорили языком ран.

Их голоса не звучали – они взрывались, оставляя шрамы на ткани реальности.

– Ты кормишь их слишком много, – прошипел один, чьё тело было сплетено из спиралей чёрных дыр и детского плача. Его слова обожгли небо, превратив облака в пепел, который забил лёгкие смертных.

– Голод делает их прекрасными, – ответила другая, её форма мерцала. – Они рвут друг друга на части… и в этом танце я вижу своё отражение.

Третий бог, чьи глаза были щелями в ничто, засмеялся. Его смех переломил кости у горстки паломников, молящихся внизу.

– Вы играете в созидание, а я хочу слышать, как они стонут. Дай им мою жажду…

Он провёл когтем по собственному горлу, и из разреза хлынула река – густая, как сперма, едкая, как ненависть. Вода затопила деревни. Братья впивались в сестёр, вырывая кишки зубами, а их стоны переходили в экстаз, когда плоть встречала плоть.

На земле, в городе, где улицы были вымощены зубами мертвецов, группа фанатиков устроила оргию. Их вожак, юноша с выколотыми глазами и змеёй вместо языка, вопил:

– Боги хотят нашего семени! Они жаждут, чтобы мы рвали друг друга!

Женщина с грудью, покрытыми язвами, прижала к себе девушку, чью кожу она царапала до костей.

– Войди в меня! – рычала она, впиваясь зубами в шею жертвы. – Раздели мою боль, и мы станем святыми!

Их секс был битвой. Ногти рвали кожу, а из смешавшейся крови и грязи рождались личинки с человеческими лицами. Они расползались, шепча проклятия на языке, которому их никто не учил.

Боги наблюдали.

– Смотри, – прошелестела богиня с телом из спутанных волос и кинжалов. – Они пытаются повторить нас. Жалкие.

Она сжала кулак, и в толпе фанатиков взорвался мужчина. Его кишки обвили шеи соседей, затягивая петли, пока те не начали совокупляться.

– Нет, – возразил бог с голосом землетрясения. – Они превзошли нас. Их ненависть… она чище.

Он швырнул в толпу зерно – чёрное, как сгусток тьмы. Оно впилось в живот беременной, и её плод разорвал утробу, вылезая наружу с клювом и когтями. Первое, что сделало существо – вырвало сердце матери и сунуло его между её ног.

В другом месте, где пустота проросла сквозь реальность, солдат с отрезанными веками вёл пленников.

– Боги покинули вас, – хрипел он, вонзая нож в живот проститутке. – Но я научу вас молиться через боль.

Он раздел догола старуху, прикованную цепями к камню, и вошёл в неё, разрывая сухую плоть.

– Кричи! – рычал он, ломая ей рёбра. – Твой стон – это молитва!

Но старуха засмеялась. Её живот раздулся, как шар, и лопнул, выпустив рой ос. Они впились в солдата, откладывая яйца в его глазницы, пока он кончал, захлёбываясь собственным бредом.

Боги спорили сквозь слёзы вселенной.

– Зачем ты позволил ей родить это? – ревел один, вырывая из груди звёздное ядро и швыряя его в бездну.

– Смерть – лучший подарок, – ответила другая, ловя ядро и втирая его в промежность. – Посмотри, как они бегут к пропасти… разве не очаровательны?

Тьма, вцепившись в край мироздания, завыла в такт. Её голос проник в уши смертных, и те, кто ещё мог мыслить, начали резать собственных детей, чтобы сложить из костей лестницу к небесам.

– Всё это бессмысленно, – провозгласил бог, чья голова была черепом, обтянутым пеплом. – Но в бессмысленности – наша суть.

Он схватил двух богов и столкнул их лбами. Их тела слились в чудовищный акт насилия, породив ураган, который смел целую эпоху.

А внизу, среди крови и стонов, человек с лицом, расплавленным в экстазе, прошептал:

– Мы – ваше отражение.

И боги, услышав, впервые замолчали.

Боги истекли последним светом. Их тела, некогда безразмерные как безумие, теперь висели в пустоте, словно высохшие плаценты. Они не умерли – смерть была слишком мелкой монетой для таких, как они. Они пресытились. Их вечная нагота, некогда сиявшая откровением, стала тюрьмой из собственных рубцов.

– Мы дали им слишком много, – прошипел бог с горлом из спиралей и звёздной пыли. Его слова проросли сквозь миры, превратив тысячи живых существ в кричащие статуи.

– Нет, – возразила богиня, чьи бёдра были раздвинутыми вратами в ад. – Мы дали им ровно столько, чтобы они стали зеркалами…, Гляди, как они обожают свои язвы!

Она указала вниз, где на развалинах города, построенного из экскрементов титанов, толпа людей сплеталась в оргии.

Тьма наблюдала. Не как победительница – а как любовница, уставшая от спектакля. Она обвила мироздание щупальцами из забытых грёз и прошептала:

– Ты всё ещё думаешь, что это твоё творение? Они давно стали моими детьми. Они предпочитают тьму.

И тогда один из богов – тот, что когда-то называл себя «началом» – сделал то, чего не делал никогда. Он прикоснулся к тьме. Не как к врагу. Как к любовнице.

Их соединение порвало ткань реальности. Из шва хлынули океаны гноя, в которых плавали нерождённые вселенные. Люди, те самые жалкие зеркала, начали испаряться, их души застревали в горле вечности, как кости.

Но в самой гуще хаоса родилось нечто. Не свет. Не тьма. «Другое». Существо с кожей из вопроса и внутренностями из стыда. Оно не имело формы, но все, кто видел его, падали на колени и начинали резать свои лица, чтобы стать хоть немного похожими на него.

– Это… прекрасно, – прошептала богиня, истекая чёрными слезами.

– Это конец, – проворчала тьма, но в её голосе слышался смех.

А существо тем временем раскрыло пасть – или вагину, или чёрную дыру – и поглотило сначала богов, потом тьму, а затем и само себя.

Наступила тишина. Не священная – а пустая, как зрачки мертвеца.

Но где-то в глубине, в месте, которого не существует, забилось сердце. Оно было слепым, голым и безумно одиноким. Оно захотело света. Оно захотело тьмы.

И тогда всё началось снова.