Читать книгу Письма хрупкой души, или Made in USSR - - Страница 7

Сначала забавное: не помню с кем, но я дерусь на полу. Мы боремся, схватка серьезная – это мальчик, нам лет по шесть, не знаю. Он откусил мне ухо, да реально маленький кусочек правого ухо, совсем чуть-чуть. Я возмущена, и негодуя, я не зову на помощь взрослых и не плачу, я иду в атаку и тоже откусываю ему кусочек уха. На вкус непонятно, так если чуть куриную кожу пожевать. Помню только огромную комнату и окно, кто это был и где не знаю. Может двоюродный брат или троюродный где-то в гостях. После такие огромные окна я видела в адмиральском доме в Североморске, очень красиво. Чье ухо я съела, отзовись?

В детстве я была особо никому не нужна. Папа любил маму, а мама хотела, чтобы у нее родилась девочка красавица, а родилась я. У меня была дисплазия обеих тазобедренных суставов, и приходилось надевать такую штуку типа юбки только с жестким каркасом, чтобы выпрямить мне ноги. Я не стала хромать, но косолапила на правую ногу. Это я исправила, но уже в сорок пять лет, косолапость все равно осталось. Это мило, скажете вы, но это повлечет много заболеваний опорного аппарата в старости, да и в детстве на это все не закончилось.

Потом, видимо, из-за этого у меня была грыжа на животе, так как таз был перекошен и давил на внутренние органы. Матка, кстати, тоже была перекручена и загнута вправо. Я родилась не доношенной, раньше срока, потому что мама решила отвезти брата в отпуск перед родами. Как только ей дали отпуск, она с бабушкой и сыном 4,5 лет потащилась на поезде в Нижегородскую область, там еще были пересадки на автобус. Чемодан тащила она сама, папа был в море. Дед встретил на телеге, на станции.

– Я, когда сильно трясло телегу, слезала и шла пешком, – оправдывалась мама.

– А ты знаешь, отпуск не каждый год давали в то время летом! – ругала меня ее подруга, когда за застольем я спросила об этом.

– Да, детей-то каждый год рожаем, – подумала я, но промолчала. – Главное брат съездил в отпуск…

У меня было две родовых травмы: дисплазия суставов и сжатые кости черепа, двигалась только лобная кость, за счет нее я и жила до сорока пяти лет. На приеме у остеопата я узнала об этом. Оказывается все кости черепа, их несколько, соединены между собой с помощью швов, иногда они срастаются и это совсем плохо. Швы – это малоподвижные фиброзные соединения. Не вдаваясь в подробности, остеопат сказал, что это печально жить с таким черепом, швы были не сросшиеся, но сильно сжатые. Он поправил что-то, но не до конца, тело сразу все не осилит. Хотя, читая то, что я написала год и больше назад, я понимаю, что ощущаю себе сейчас намного лучше. Я стала бодрее и не то, чтобы веселее, но отношение к жизни изменилось, как и ее качество, хотя денег стало намного меньше.

В три года мне сделали операцию. Воспоминания из больницы к счастью скудны: вот я лежу на кровати, в руках у меня маленький пластмассовый зайчик, уборщица моет пол. Я думаю, что если бросить зайчика на пол? Роняю его.

– Зачем ты это сделала? – ворчит уборщица.

В палате со мной лежала девочка, от которой отказались родители. Я этого не помню, когда мама приходила, я шла к ней, и она шла за мной. Когда меня выписывали, мама велела отдать ей зайчика, ей же хуже чем мне. Так купила бы его ей, ты же не первый раз ее видела? Потом она купила этого зайца, когда мне было уже за тридцать, и с теплотой рассказывала эту историю. Не знаю, что она от меня хотела, чтобы я радовалась этому зайцу как в три года?

Еще помню, как нитки торчат у меня из живота. Их не все достали из шрама под пупком, и я выковыривала их все мое детство и юность, только недавно там все дырки зажили окончательно, и в них перестала набиваться грязь. Позже, во время лечения, остеопат сказал, что шрам не зажил и до сих пор ментально болит у меня, потому что никто не пожалел и не обнял, когда случилось хирургическое вмешательство. Я носила эту боль больше сорока лет.

Когда у меня была эта операция, брату тогда было семь лет, он пошел в первый класс, и до него видимо никому не было дела. Да, честно, когда я пошла в первый класс и до меня не было дела. Дома был бардак, было темно и грустно. Помню, как пришла посмотреть, как я живу моя первая учительница. Она спросила, сделала ли я уроки. Я ответила, что да, но на самом деле я ничего не делала, и меня об этом никто и не спрашивал, никто не интересовался моей общественной жизнью. Сыта, одета и ладно.

Брата били, не знаю, наверное, ремнем: за плохую учебу, за то, что совал шпильки в розетку. Я помню, сижу, маленькая в зале, а мама с бабушкой его воспитывают в маленькой комнате. Помню, как мне его жалко, хочется наругать их, и заступиться за него, но мне самой страшно. Помню, это ощущение, что хочется посильнее зажмуриться или заснуть и все это только страшный сон, что я оказалась в этом темном городе. Вот сейчас заснешь и проснешься там у себя, где светло и спокойно. Мама говорила мне:

– Ты у нас не битая.

В их понятиях девочку бить было уже не комильфо, так по попе шлепнуть в раннем возрасте, но не сильно, конечно. Брат на это злился и видимо завидовал, отрывался потом на мне в своей злобе к этому миру. Я как-то сгоряча треснула племянницу со всей силы, она жутко достала меня. Надеюсь, она этого не помнит.

Еще у мамы была фишка, она любила извинения, чтобы перед ней извинялись.

– Мама, прости, была не права.

Я в детстве была очень гордой, и мне так тяжело было извиняться, понятия не имею, возможно, я была не права, возможно, взрослые. И это ощущение, что от тебя ждут этих извинений. Ты кое-как выдавливаешь что-то унизительное для себя. Ума не приложу, что такого я могла натворить, чтобы извиняться? Что может сделать ребенок? Я не воровала деньги, могла съесть лишний кусочек мяса из супа, но за это на меня просто кричали: такая – сякая, но что я могла такого сделать?

При мне мама Денису моему племяннику не смогла что-то объяснить или он не послушал ее, она сделала вид, что обиделась и ушла есть на кухню. Он пошел за ней, она не обращала на него внимания, он вернулся ко мне, всхлипывая.

– Скажи бабушке, что больше так не будешь, – предложила я ему, мне было лень объяснять маме, что взрослые люди так не делают.

Он пошел к бабушке, извинился, и все стало хорошо.

– Больше так не будешь? – уточнила она.

– Нет, бабушка, – ответил он.

У него, видимо, нет в карме столько гордости, и он с легкостью ей подыграл, но это такая дичь, обижаться на маленького ребенка, если не можешь донести до него свои требования или просьбы. Это было давно, сейчас бы я ей настойчиво все объяснила, она и на меня бы обиделась и сказала:

– Все давай не будем об этом! – и характерный жест рукой, отсекающий все, что ее не устраивает.

Брат на Новый год вспомнил про то, что его били в детстве, так вскользь. Когда мама сказала, что они мало заставляют Дениса читать. У него четыре по литературе, но ей видимо этого не достаточно и она считает, что он много сидит в телефоне. А еще племяннику купили аж третий смартфон, потому что предыдущие два он ушатал, а у мамы только первый смартфон и ей завидно. Брат ответил на все это, что захочет читать, будет. К слову сказать, Денис учиться совсем без троек, пятерки и четверки. У меня такое было только в первом классе и то за счет моей сообразительности. Взрослые, наверное, все офигевали от этого. Во всяком случае, не помню, чтобы меня кто-нибудь хвалил за оценки. Так: молодец и все.

– Вот вы никто не в меня! – чуть не плача ответила мама. – Я любила в детстве читать, не то, что вы!

Было странно это слышать, так как я нормально читала и много, книги про: индейцев, рыцарей, мушкетеров. Помню, брат читал мне начало мушкетеров, говорил, что это смешно, когда Д, Артаньян запутался в плаще Портоса. Я тогда ходила в сад и не поняла юмора, но прочитать такую толстую книгу маленькому мальчику, я считаю это вполне себе достойно.

– Я прятала книжку от бабушки и читала, пока делала уроки, – продолжала мама.

Бабушка периодически заглядывала к ней и спрашивала: закончили ли она с уроками?

– Курей надо накормить, дров наносить, воды принести, а ты все уроки делаешь! – сокрушалась бабуля.

В детстве мама читала нам сказки на ночь, темными вечерами мы читали книжки Волкова про Урфин Джуса и девочку Элли из Канзаса. Мама уставала читать и просила меня, я старалась изо всех сил и с выражением. Урфин Джус получился особенно грозным.

– Мама, ты читай! – просил брат, ему не нравилось, как я читаю.

Сам он читал не лучше, правда это или нет, я понятия не имею. Это моя книга, что хочу то и пишу. В библиотеке я случайно взяла книгу про динозавров, небольшую с картинками, формата А4. Маме очень понравилось.

– Вот ты такие книги не брал в библиотеке! – укоризненно сказала она брату.

– Ох, уж это деревенское воспитание, – только и остается вздохнуть теперь. – Фарш невозможно провернуть назад и мясо из котлет не восстановишь!

Мы были из крестьянских семей, и учеба была не в чести. Я первая из всей моей семьи получила высшее образование.

– Что меня на это сподвигло?

Однажды моя одноклассница спросила, пойду ли я в десятый класс, я сказала, что нет, только восемь закончу.

– Зачем?

Мы ходили с ней в одну группу в детском саду, и она хорошо знала английский язык и даже читала стишок на утреннике на английском. Сейчас она живет в Америке, наверное.

Одна моя подруга очень звала меня после девятого класса пойти с ней в училище, хорошо, что я ее не послушала. На жизненном пути вам встречаются разные люди.

После техникума я работала в магазине продавцом, но в основном народ шел за спиртным, мы работали круглосуточно. Очень, забавно вспоминать, как эти люди спрашивали у меня у восемнадцатилетней девушки

– Какая водка лучше? Вы продавец все должны знать о товаре!

– Интересно, как вы теперь, в это время, все пьете?

Там работал охранник, и он как-то спросил: собираюсь ли я повышать свое образование или этого достаточно?

Он отслужил в Афганистане и был такой старый вояка, очень хороший человек. И я задумалась:

– Неужели, что все, что я могу в этой жизни, так это – продавать водку?

Шел 1999 год. Я собирала вырезки из газет с учебными заведениями и копила деньги. Мама сказала, что считает техникума мне вполне достаточно, и если я хочу идти учиться дальше, то тарелку супа она мне нальет, а все остальное я сама себе оплачиваю. Я поступила в Академию и, экономя на всем, проучилась и получила диплом.

Когда я получила диплом, поздравить меня пришли мои друзья с секции по альпинизму. Они решили заявиться сюрпризом, просто уточнили дома ли. Я ни сном не духом, ответила на звонок и пошла в душ, мыться. Потом Андрей ругался:

– Я так ни за одной девушкой не ходил. Звоним, ей звоним, а она не открывает. Пошли свет посмотрели в окнах.

Хорошо, что я вышла из душа и ответила на звонок, у меня тогда был только домашний телефон, у Андрея уже вроде был сотовый. Кстати, потом он дал мне его попользоваться, пока я не смогла купить себе свой первый мобильный телефон, счастью моему не было предела. Так вот, мне было очень смешно и приятно, они подарили цветы. Дома было не принято поздравлять с окончанием учебного года или с получением диплома. Окончила школу, поступила – молодец. Окончила техникум все иди, работай. Потом позвонил ухажер и тоже весьма скептически отнесся, когда я сообщила, что получила диплом.

– Подумаешь, ерунда, какая-то академия госслужбы, – так он считал, да я с ним особо и не встречалась.

Кстати, эту адскую работу продавцом мне не посчитали в северный стаж, потому что то, что я была оформлена как ИП и, хотя платила налоги, как оказалось – это не доказывает, что я действительно находилась на севере. Необходимо принести договор субаренды, я объясняла инспектору, что работала обычным продавцом, и никакой аренды с моей стороны не было, но она ничего не поняла. Она, скорее всего, родилась позже 1998 года и понятия не имеет, что так может быть.

Еще я год работала на рынке, на холоде, в кинотеатре Мир, ездила через весь город, и это тоже прошло мимо кассы. Сжав зубы, я терпела жадного хозяина, который перебивал дату у просроченного кефира, чтобы продать еще. О, эти питерские колбасы, одна взорвалась у меня, когда я хотела разрезать ее напополам, а те склизкие сосиски, которые я носила мыть в туалет, чтобы убрать слизь. Весь этот кошмар, за сущие копейки заработной платы. На рынке зимой было жутко холодно. Стоишь за прилавком на всеобщем обозрении, мимо проходят толпы людей. Как-то недавно в торговом центре в магазине одежды масс маркета услышала как одна продавец, уходя, говорит другой:

– Будут скандалить, не обращай внимания! Они все дебилы!

– Милая моя, – подумала я, – ты дебилов не ведала. В девяностых я мечтала о такой работе.

Продажа продуктов питания и алкогольной продукции – это единственное, куда можно было попасть, и то по знакомству, можно было угодить в такое. Хотя такое, хотя бы посчитали в общий стаж, остальное ушло безвозвратно.

Мама хотела, чтобы я пошла – работать кондуктором троллейбуса, и я даже ходила в троллейбусный парк устраиваться на работу. Хорошо, что директор троллейбусного парка, мудрый мужчина, посмотрел на меня и понял, что мне не место на этой работе и так и не перезвонил.

Сейчас пишу эти строки – пятнадцать часов дня, соседи уже на бухались, шумят, кто-то упал. Они начинают всегда отмечать Новый год заранее и сильно пьют, делать им особо нечего. У одной соседки ребенок с параличом, а у другой сын еще ходит в начальную школу, это их немного сдерживает, иначе они пили бы еще сильнее.

Так вот директор парка, слава богу, меня пожалел и так мне и не перезвонил, потому, как вряд ли бы я вынесла такую работу. Но все-таки я поработала один год в сфере ЖКХ, не скажу, что это было ужасно, но хорошо, что я оттуда ушла. Одна из начальниц из треста сказала:

– Вам надо работать в молодом коллективе, чтобы было весело.

И я ушла, то, что умирает должно остаться позади. Это была очень тяжелая сфера, как и то, что я оставила позади налоговую службу, где тоже все стало не ахти.

Да и мама теперь всегда поздравляет Дениса с окончанием четверти и шлет ему деньги за хорошую учебу. Я считаю, что это его обязанность, какие деньги, но она видимо хочет что-то компенсировать, только все это не в ту кассу, та касса давно закрыта.

У меня была подружка в садике Кави. С ней вместе мы совершали побег и планировали побег. Не помню, что было сначала, то или это? В общем, мы с Кави хотели убежать из дома, было это зимой. Планировали жить там вдвоем в доме, чтобы у нас были качели и прочая такая же подобная детская ерунда, и мы всем этим больше бы не разрешали никому пользоваться. Мы стояли под навесом на детской площадке, все дети играли, а мы с ней видимо были наказаны. И что-то вспоминается мне, что тогда уже начиналась весна и наказали нас за то, что мы рекламировали остальным детям: есть зеленые почки с деревьев. Воспитательница заметила у кого-то полный рот этих почек и выяснила, что именно мы были зачинщиками этой истории. Почки велено было выплюнуть, а нас наказали. Почечное безумие было остановлено. Мы стояли и планировали месть. В фантазии у нас было все: свой дом со всеми удобствами и питание откуда-то и прочее. Решено было идти в побег на выходных. В понедельник мы буднично встретились в садике.

– Почему мы никуда не пошли? – спросила я Кави.

– Не знаю, – пожав плечами, ответила она.

Я искренне недоумевала, почему мы не ушли в лес. Но на этом наша история побегов не заканчивается, раз нам все-таки удалось. Наверное, это было примерно в тоже время. Мы гуляли с воспитателем на соседней площадке. Часть одногрупников уже забрали, и они гуляли в соседнем дворе. От двора нас отделял только не очень высокий забор, к тому же от большого количества, выпавшего за зиму снега, забор стал совсем приемлемым для шестилеток.

Видимо, когда воспитательница отвлеклась, беседуя с очередным родителем, мы перелезли через забор. Во дворе была свобода, и было весело. Помню кто-то, наверное, на помойке раздобыл, то ли маленький холодильник, то ли стиральную машину и мы катали в ней друг друга по очереди. Было очень весело.

Тем времен за мной пришел брат, он шел, возможно, из школы и, проходя мимо детской площадки садика, не увидел меня.

– Видимо, бабушка забрала, – подумал он.

Воспитательнице он ничего не сказал, потому что, как вы понимаете, папа уже умер, и он помалкивал. Бабушка по дороге к нам домой заглянула на площадку и не увидела меня.

– Забрали уже, – подумала она и пошла к нам домой.

Мама, идя с работы, мельком глянула, не увидела меня и решила тоже самое. Соседний двор с той стороны было не видно, к тому же там был уклон чуть вниз. Мы весело играли. В какой-то момент я почувствовала, что пора и честь знать и перелезла обратно на территорию сада, Кави последовала за мной, как верный друг.

– Не заметил никто, – облегченно подумала я, и мы принялись дальше играть.

Воспитательница вообще ничего не заметила. Дома тем временем состоялся всеобщий совет.

– Где Надя? – спросила бабушка у пришедшей мамы.

– Я думала, вы ее забрали, разве нет? – удивилась мама.

Мама пошла обратно в сад. Как она меня забирала, я не помню, помню, что стояла в темноте за дверью, в комнате брата уткнувшись лицом в угол. Было страшно от темноты, мне было разрешено чуть приоткрыть дверь, чтобы свет из коридора разбавил тьму.

Кави не влетело, ее мама вечером убиралась в садике, и ей все равно было там торчать до утра. Она призналась, что иногда спит в своей постели и вовсе не уходит домой.

– Пойдем снова поиграем, – предложила она через некоторое время.

– Нет, мне влетело в прошлый раз, – угрюмо ответила я.

Мы с тоской посмотрели, как наши весело играют без воспитателей на свободе.

Было холодно. Я еще младше. Меня привели в сад в огромной неуклюжей шубе и с пуховым коричнево-серым платком. Все это ужасно. Февраль. Мороз. Мы собираемся на прогулку. Я решаю схитрить и надеваю шубу без платка.

– Надя, что у тебя было на шее? – интересуется воспитательница.

Она настойчиво лезет в мой шкафчик и достает оттуда ужасный платок. Повязывает мне его прямо на шубу, отчего вид у меня становится еще ужаснее.

– Сказала бы сразу, я тебе бы его под шубу надела, – отвечает она мне.

Я уныло бреду к выходу. Если вам покажутся милыми фотографии советских детей в платках шубе и валенках – знайте, ничего там милого не было.