Читать книгу Наследница бога войны - - Страница 3

Ночью   снова заломило поясницу. Пришлось встать и подбросить в печь побольше дров.  Из  открытой дверки утихающий огонь получил больше воздуха, и сразу выросшие языки пламени  крепко  обхватили и начали жадно облизывать  гладкую кору тонких берёзовых полешек.

Колчак  не проснулся. Только неловко поскрёб лапами по полу,  поворачивая к теплу другой бок.  Коротко вздохнув-всхлипнув, снова отбыл в собачью нирвану.

 Как всегда, дверку он сразу не закрыл, а немного погрел длинные узловатые пальцы.  Пальцы пока не ныли, значит, и поясница разошлась не к погоде,  а от сырости.  Слишком   задержался нынче в лесу,  унты отсырели и почти не грели. Дом сильно выстудило за день, вышел то до свету.

Пока растопил печь и готовил нехитрый ужин не раздевался. Переобулся только в сухое, чтобы ноги согрелись.  Старый  тулуп на волчьем меху  расстегнул, но не снимал,  опасался, что прохватит взмокшую спину.

Когда бульон немного покипел,  половину отлил  в полуведёрный чугунок Колчака, накрошил туда  темного хлеба и отковырял подмороженный   кусок пшенной каши на сале  с луком. Собакин всё это время  возился с сырой замороженной  кабанятиной,  а теплую похлёбку любил на десерт.

Ещё пока шёл к дому,  почувствовал, что проголодался изрядно. Зря  наверно отказался перекусить у  старухи.   Да и сил потрачено было много на переход. Пусть и не очень далеко, да снег настоящий  только-только лёг, мягкий совсем, идти тяжело. Тем более груз такой тащить. Не молод уж.  Вот болячки и вылазят потихоньку.

Когда утром шёл, Сырцов дом  высился на фоне чернильно- предрассветного неба   острой черной скалой, раскалывающей  надвое Млечный Путь.  Как всегда, много-много уже лет.

Только теперь  снег перед ним был  истоптан и изъезжен.  Красивое  белое покрывало было безжалостно   испорчено.  А  дом весело  брызгал  на улицу  уютным желтым светом  всех  своих окон.   Приехал   кто-то?  Жить будут? Или так, проведать?

Его одолевали двоякие чувства. С одной стороны, соседи – это хорошо.   С некоторых пор он жалел, что у него нет ни с кем из посёлка не просто дружеских, но даже добрых отношений.

Не сложилось. Несколько лет  обитал он в  старом  доме Сырцовых,  с милостивого разрешения  главы администрации посёлка.  В посёлке было мало работы. Молодые мужики разъезжались по заработкам.  Те, кто постарше перебивались небольшими доходами бюджетников, огородами да лесом-озером.  В лесники согласился пойти только Кадавр.

Хлопотная должность и не денежная. Вот  на радостях, что хоть кто-то согласился, глава и расщедрился. Чужим имуществом.  Знал, что  ругаться-судиться не с кем будет.

Сырцовы  выстроили себе большой дом рядом с родительским,  только пожили в нём мало.  Сначала родители умерли, а потом и сами убрались.  Дом считай лет двадцать пять пустым стоял. Никто на него не зарился. Слишком большой – не натопишься. Да и расположение подкачало.

Галкин конец находился прямо у кромки леса, довольно далеко от  других улиц посёлка, скучковавшихся  возле  магазина, школы и больнички. Да ещё через  узкий, но глубокий овражек, хотя и сделал  Кадавр,  наконец,  там   мостик.

Этот мостик позволял сэкономить кучу времени от обхода за километр в одну сторону, и кучу сил, если бы вздумалось  совершить спуск-подъём по его заросшим высоченной травой крутым склонам.

С другой, он привык быть один. Вся прошлая жизнь  лишь промелькнула, как кадры  кино. Мимо. Мимо него. И это ставшее привычным для него самого жуткое прозвище было итогом той, мимолётной жизни.  Где были и друзья и враги и семья.

Кадавр  тоже  ужинал   мясной похлёбкой с накрошенным в неё  хлебом, который его бабушка называла мочёнками. Любил так с детства. Ел из большой алюминиевой миски, стоявшей  на коленях. И, если бы не облезшая деревянная ложка с обкусанными краями,  то, наверное,  немногое бы отличало его от Колчака.

А  тот,  словно почувствовав его мысли, оторвался от миски и вскинул на хозяина сверкающий серо-зелёный взгляд.

– Ешь, ешь, доедай, дружище. Я вот думаю, как мы с тобой похожи, однако. Ты не совсем собака, я не совсем человек.

Колчак  внимательно оглядел друга, втянул носом воздух.  Нет, грибами сегодня не пахло.  И чего это с ним?  Чего хандрит опять? Огромное животное сделало пару шагов и просунуло испачканный  похлёбкой нос  прямо под миску, в ложбинку, образованную сложенными вместе ногами. И вздохнуло.  Совсем по человечески.

Кадавр  отложил в сторону ложку, но миску с собачьего носа снимать не стал.  Запустил шершавую пятерню в  густую шерсть мощного загривка и заскреб  там пальцами, иногда собирая в тугой вал  шкуру Колчака.  Этот ритуал   был любим ими обоими.

Хозяин  не часто баловал  пса ласками.  Внешний  вид  мужчины полностью соответствовал его поведению.  Огромного роста, мощный, но не жирный. с походкой и повадками пантеры.  Заросший  чёрными, с серебристой проседью волосами, от макушки до пят, он напоминал, скорее  волка-оборотня, какими их любят изображать на картинках-фентези.

Лицо с классически правильными чертами в свое время запросто могло бы  составить конкуренцию  приторно-красивым  турецким  актерам, но  теперь носило  на себе  суровую печать  трудного жизненного опыта.  Некогда лучистые,  желтые в крапинку  глаза с  небольшим прищуром, сводившие с ума так много дам, уже много лет  смотрели как-бы сквозь туманную завесу прожитых лет.

Бывший балагур и весельчак  за день мог не произнести ни слова.  Тем более  лучший друг понимал его без слов. Волкособ Колчак.  Тоже черное с проседью чудовище. А если он вставал на задние лапы, то равнялся с хозяином  ростом. И кличку такую не зря имел. Умным был, хитрым, смелым и очень жестоким.

Так и жили эти два чудовища-полуволка  в маленьком домике  за оврагом. А теперь у них появились соседи. Наверное, потому  Старая Нянька   и пообещала ему скорую и полную перемену жизни. Не от соседей ли?

За жильё он совсем не волновался. Прогонят – уйдёт к Няньке. Обоим лучше будет.  Старая совсем плоха стала. Еле скрипит. К себе звал – не идёт.  Если честно, надеялся,  что хоть в самые холода-метели  не придется  таскаться к ней на болотА.

До самой ночи просидел он так с Колчаком, задумавшись.  А потом перелез на топчан и уснул, не раздеваясь. Колчак свалился на половик между столом и печью.

                *            *             *

      Пальцы от  тепла печи приятно  млели, в избе стало  казаться жарковато. Кадавр, сидя на топчане, скинул  свитер  и взялся за пояс штанов, собираясь стащить и  их, и улечься под одеяло в трусах и майке, как  что-то снаружи отвлекло его.

В это время Колчак  поднял оба уха и  открыл глаза но более не шелохнулся.  Небольшая  передняя комната обычного пятистенка освещалась только  тремя дырочками в дверце печи да  полной луной за  лохматыми верхушками сосен.  Единственное окно  выходило прямо к приступкам и позволяло обозреть  всю площадь до самых деревьев.

  На улице никого не было.  Калитка изгороди  закрыта, а внутренний двор так вообще на засовах – медведь не сломает. Но  тревожное чувство    не покидало обоих жильцов до самого утра.

А утром за ним пришли…