Читать книгу С мейсе Райкконен что-то не так - - Страница 8

Раз уж я решила остаться в заброшенном особняке со своенравной прислугой, то и порядки здесь завела новые. Несколько дней я, не жалея собственных рук, отмывала, оттирала и отстирывала. Сделала несколько перестановок. Прошлась по давно нежилым комнатам, обнаружила гнездо Генриетты. В компанию к дамочкам-сплетницам повесила портреты двух суровых стариков в пожелтевших от времени старинных жабо. Кажется, Китти и Либби приходились им внучками, так что вышло удачно. В гостиной отныне велись беседы исключительно на литературные и философские темы, а дамы, опасаясь гнева прародителей, помалкивали в кружевные платочки.

Море я выкопала землянку в саду и пообещала заказать могильную плиту со временем. Упокоится же когда-нибудь. Убоище расчувствовалась, тут же улеглась в землю и, если не была занята готовкой, то каждую свободную минуту теперь проводила там. Ну, хотя бы сад сама привела в порядок: а то ей корни сорняков мешали наслаждаться единением с почвой.

– Ну прямо настоящая хозяйка, – летал за мной, радуясь, Фрэнки. – Уночка, может, ты навсегда здесь останешься? Давненько этот дом такой крепкой руки не видел!

– Вот ещё, – бурчала я. – Не дом, а зверинец какой-то. Но немного поживу тут, так и быть.

– Дорогая Уна, – робко обратилась ко мне Либби, прежде спросив позволения говорить у дедушек. – А тот очаровательный юноша, может, ещё пожелает нас навестить? Бедный мальчик: столько горестей на него свалилось… Так рано повзрослеть в столь нежном возрасте…

– Только о юношах и думают, – печально покачал головой на картине один из старцев. – Боги, ну что за поколение… Думаю, сегодня стоит прочесть этим вертихвосткам лекцию о скромности и благочестии.

– Юноша навестить не пожелает, – зловредно ответила я. – Надеюсь, он так же скоропостижно состарился и уже мучительно сдох. А вы, уважаемые дедушки, и правда: займитесь воспитанием внучек, а то эта молодёжь действительно ни на что не годится.

Китти и Либби на портретах было под шестьдесят, но что эти десятилетия в сравнении с прожитыми веками их предков!

– Или вот эта их современная музыка, – ворчливо подхватил второй дедуля. – Представляете, Уна, я вчера наведался в магистрат к своему давнему другу. И уважаемый мэр Готлингем, чьё имя уже сто пятьдесят лет выбито на почётной доске градоправителей, вовсю горланил эту вульгарную песенку про пастушку и дракона! Со всеми анатомическими подробностями этой противоестественной связи… Я, конечно, понимаю, что недальновидный живописец запечатлел многоуважаемого мэра с бутылкой коньяка, но даже это не может служить ему оправданием!

– О, вы тоже её слышали? – встрепенулся Фрэнки. – Зажигательная песенка! Мальчишки за забором сегодня напевали. «Над леском, над озерцом, над крыльцом махнул крыльцом»…

– Бз-зз! – тут же замахала я руками. – Вот только сюда эту пакость тащить не надо. А в смысле: «над крыльцом махнул крыльцом»? Это как?

– Ну, крылом, в смысле. Дракон крылом. Над крыльцом. Просто иначе рифма не складывается, – охотно пояснила кухарка Мора.

– Какой бред, – закатила я глаза. – Ладно, есть у нас ещё дела на сегодня? Везде порядок? Все довольны? Вредничать не будете? Я тогда, может, ещё вызову кого-нибудь дымоходы прочистить.

Тут из каминной трубы, благо огонь развести ещё не успели, выползла деликатная Генриетта и еле слышно поцокала по кирпичной кладке коготками, привлекая внимание.

– Ой, ты сама уже… Да ты ж моя умничка!

– Молочка бы, – скромно пролепетала девочка, поджав верхние две пары мохнатых лапок к груди.

– Сливок тебе куплю, – расщедрилась я. – Паутину только в проходах больше не оставляй, а то Эдвард в неё замотался сегодня и к стене прилип. Так, а это что? Фрэнки, я же сказала все письма выбрасывать! Свои я на почте получаю, на этот адрес мне не могли слать, а прежним жильцам уже без надобности – значит, в камин. Вон, Море на растопку отдай.

Фрэнки заискивающе улыбнулся:

– Уночка, а ты всё равно посмотри, ладно?

Имя адресата на конверте мне уже не понравилось. А содержимое письма и вовсе вызвало лёгкую оторопь. Но долго размышлять я не стала. Перечитала ещё раз, сложила письмецо с синей печатью в карман и отправилась по известному адресу.

Ох, видят боги, в полицейский участок я не планировала заходить в ближайшую пару лет. Но…

– Уна, радость моя! – возопил на всё отделение Скоропут Райкконен. – Вот только о тебе думал! Само провидение тебя ко мне послало!

В полицейском участке, как обычно, царила суматоха. Сновали сотрудники, летали со стола на стол папки с делами, плакались на несправедливость нечестные торговки. Задержанные мелкие воришки даже под носом у стражей закона пытались что-то стянуть, уже знакомая бандитская ряха гремела наручниками.

Но даже в этом бедламе дядька Скоропут моментально выцепил взглядом меня, а я – нахальную рожу поганца, мгновенно оскалившегося в радостной улыбке при упоминании моего имени. Глаза я быстро отвела, хотя не скрою, было желание рассмотреть поганца при свете дня и в полной комплектации прожитых лет.

– Нет! – рявкнула я, перекрыв этот гомон. Знаю я эту «радость», опять от меня что-то нужно. – Даже не думай, дядька! Поганца твоего я вырастила, вон, полюбуйся – вымахал поганее прежнего. А больше ни на что не подписывалась!

– Девочка моя… – расплылся в самой умильной улыбке Скоропут.

– Нет! Не девочка и не твоя!

– Ох, чёрт, так это моя вина, что уже не девочка? – пробормотал поганец. – Если б я только знал, что ты до меня ни с кем…

Я только похлопала глазами.

– Можно я его пристрелю? – с надеждой спросила я дядьку. – Я отсижу, сколько надо, даже чистосердечное напишу. Да вот, считай, сама и пришла уже в участок сдаваться.

– Нельзя, – резво убрал Скоропут пистоль со стола. – У меня сотрудников и так не хватает. А если в участке пристрелишь, то я это тебе как отягчающее обстоятельство запишу. Нам по штату уборщиц не положено, а сам я тут кровищу после него отмывать не нанимался. Кстати, дорогая, ты второй такой же пистоль не видела? Они у меня парные, именные, с насечками…

– Да засунул, наверное, куда-нибудь, – отвела я глаза. – Под теми папками посмотри, у тебя ж тут чёрт ногу сломит. Вот оно и видно, что уборщиц в участке не водится. О, а ты этого ушлёпка на наведение порядка приспособь! Всё равно от него никакой пользы.

Эрик новое назначение проигнорировал, но присмотрелся к оружию. А я невольно присмотрелась к Эрику. Поганец… тьфу ты, пистоль! Пистоль был действительно красивый: с затейливой чеканкой по стволу и золочёной монограммой «СР» на ореховых щёчках рукоятки.

– Ох, потеря потерь, – сочувственно сказал Эрик. – А у парного, начальник, накладки костяные были, но с тем же вензелем?

– Так ты его видел, паршиве… В смысле, дорогой мой новый оперативник! Костяные, как есть! – обрадовался Скоропут. – Из бивня виндейской твари, что величиной с дом, очень уж матерьялец редкий… Где?!..

– Кажется, видел… – протянул поганец, нахально глядя мне прямо в глаза. – А, может, и нет…

Вот же памятливый, сволочь. Надо было его сразу из того пистоля в заброшке пристрелить.

– Не видел, – прошипела я и наступила ему на ногу.

– Ох, точно… с другим спутал. У пристава Нишо́на просто похожий. Извини, начальник, – развёл он руками. – Обознался.

– Никакого от тебя толку, Ро́йне, – буркнул Скоропут.

– «Ройне»?!.. – моментально вскипела я. – Дядька, а ты у этого проходимца документы смотрел вообще, прежде чем на работу брать? Либо врёт напропалую, либо бабка его так и не смогла определиться с имечком и весь ономастикон ему при рождении в свидетельство записала.

– Ройне – это уже фамилия, – скромно потупившись, сообщил поганец. – Но мне больше нравится «Эричек» – из твоих поджатых губок это звучит так сурово и так… многообещающе…

Я только зло зыркнула на него, а Скоропут уже громко хлопнул в ладоши:

– Так, деточки! Потом миловаться будете. Дело для вас есть… Уна, письмецо получила?

– Нет! – тут же открестилась я. – Я просто так зашла. По тебе, дядька, соскучилась.

– Да ну как «нет», Уночка, – нехорошо протянул Всевидящее око, снова отрезая мне путь к отступлению. – А я вот точно знаю, что некая мейсе Райкконен сейчас проживает в заброшенном особняке графа Стефен-Дари, потому туда и прислал.

Я лишь чиркнула большим пальцем по горлу, в упор глядя на поганца, сдавшего дядьке место моего нынешнего проживания. «Ещё и стукач», – прошипела я. Поганец послал мне воздушный поцелуй в ответ и сложил сердечко из пальцев.

– Получила, знаю. Вот и бесишься. Ты, племяшка, не корёжься. Выручи дяденьку… А то за решётку упеку. За уклонение от должностных обязанностей. И самовольный захват частной собственности.

Орала я долго. Топала ногами, бросалась личными делами, грозила небесными карами и вечным поносом. Те сотрудники, что были со мной немного знакомы, сливались со стенами и медленно ползли в сторону выхода. Бандитская ряха, легко и мимоходом высвободившись из «браслеток», смотрела со всё возрастающим интересом.

Ни одна из сказанных в запале угроз сбыться не пожелала. Тогда я перешла на мольбы и даже попыталась пустить слезу, но легче разжалобить каменную статую, чем Скоропута Райкконена. И снова оставалось лишь торговаться в мелочах.

– Ладно, – смирилась я. – Сделаю. Но заявление по собственному прямо сейчас напишу, и ты его при мне завизируешь. Неделю отработаю, а дальше до свиданьица. Когда там эти отборочные балы? Ох, жалость какая: получается, только на первый из трёх и успею… И второе: с этим поганцем я работать не буду. Только одна. Вот тут хоть на части режь!

– Уночка, – вытащил ещё одну бумагу Скоропут. – Ну, вот что ты сразу, а… Хороший ведь мальчик, умненький, полезный…

– Шантажист ты хренов, дядька, – процедила я сквозь зубы, рассмотрев документ и поняв, что и тут проиграла. – И расчёт мне не забудь подготовить. С премией.

В участке было непривычно тихо, сотрудники жались к стенкам, жалобщики прикусили языки, глядя на не менее перепуганных стражников. Одна только бандитская ряха задумчиво чесала щетину, пристально всматриваясь в моё перекошенное от злобы лицо.

– Это не я! – на всякий случай рявкнула я бандиту. – Похожа просто.

И вышла из участка. Хотела с гордо поднятой головой, но споткнулась о коробку с бумагами, взвизгнула и чуть не растянулась на пороге. Вовремя подхватил на руки поганец, и он же удостоился рукоплесканий от нервно выдохнувшего участка.

– Пироженку? – оскалился в два белых ряда Эрик, поигрывая бровями. – Что-то нервная ты у меня, Уночка. Так ведь и язву заработать недолго…

– Видеть тебя не могу! – из последних сил попыталась крикнуть, но всего лишь всхлипнула я. И зажмурилась.

Хуже всего, когда не можешь делать то, что тебе хочется. Или, наоборот: не знаешь, чем обернутся твои хотелки. И что за них прилетит.

В этот раз и желание сбылось, и прилетело за него одновременно. Поганца я действительно, открыв глаза, не увидела. Впрочем, всего остального тоже. И заревела белугой, поняв, до чего глупо и недальновидно лишила саму себя зрения на неопределённый срок.

– Ой-ёй, – вздохнул поганец вместо меня.