Читать книгу Кафе на острове Сен-Луи. Родственные души всегда находят друг друга - - Страница 3

Будет много рассветов и солнечных дней,

Будут грозы и пляски огней

Впервые перейдя через мост и оказавшись в той части города, окруженной водой, я поняла, что не ошиблась. Жить нужно именно здесь, в «междуречье». И переехала на бульвар Морлан, 14, в квартиру, которую решила превратить в пространство, свободное от напоминаний о прошлой жизни. Было распродано все: посуда, картины, мебель ушли по дешевке, покрывала выброшены. Много месяцев после ухода мужа я прожила в привычных интерьерах своего брака и теперь решила, что пора выйти из роли хранительницы канувшей в Лету истории. Как же много слез было пролито!

Их потоки каждую ночь оплакивали одиночество, бесцеремонно ворвавшееся в мою жизнь. Пустая кровать, неразобранная постель, мое свернутое калачиком тело. Я ждала, когда придет сон, и он приходил, как дар, как отдых. В глубине души казалось, что слезы заставят его вернуться. Боль часто становится последней связующей ниточкой с тем, кого больше нет рядом. Поэтому мы цепляемся за нее, какие бы муки это ни приносило, всеми силами держимся за страдание, до полного изнеможения. Я была измотана. Измотана бесконечной битвой за сохранение крупиц того, что когда-то было свято для нас обоих.

Я боролась за то, чтобы он не ушел к ней, она – за то, чтобы он ушел от меня. Она победила. Тогда я вступила в борьбу за то, чтобы он вернулся, она – за то, чтобы не пожалел о сделанном выборе. Она снова победила. В итоге я начала бороться за то, чтобы ничего не забыть, и в этой борьбе с самой собой наконец одержала триумфальную победу. Однако нести бремя столь увесистого трофея с каждым днем становилось все более утомительно. К тому же при каждой встрече с бывшим мужем на его лице явственно читался восторг от новой жизни, хотя он и силился прикрыть его напускной грустью. И одним прекрасным утром, незаметно для меня самой, эта чаша памяти выскользнула из рук и разбилась.

Однажды на рассвете я открыла ящик искусственно состаренного синего комода, ящик, который легко открывался, но плохо закрывался, ящик, в котором мои вещи лежали вперемешку с оставленными им вещами. Сидя на полу, я смотрела на этот причудливый, тоже искусственный, купаж прошлого, которое перестала узнавать. Даже если бы захотелось вспомнить что-то, связанное с этими тряпками и ремнями, у меня бы не вышло. А ведь последние несколько месяцев я с таким упоением пряталась в скорлупе собственного горя. Но в то утро мне показалось, что вместе с воспоминаниями я распрощалась и с этим неуютным коконом из слез и носовых платков, из круговорота причиняющих боль картинок.

А ведь в этом ящике пряталась вереница мелких воспоминаний. Трикотажный бирюзовый топик, в котором я была в тот день, когда он впервые увидел меня. А я его нет. Я прекрасно помнила тот день, дождь, его машину и меня, сидящую на заднем сиденье. Он обернулся и увидел мои светлые глаза. Влюбился с первого взгляда, о чем рассказал гораздо позже. И именно поэтому я сохранила тот бирюзовый топик.

Дело в том, что я совершенно не запомнила его лица в тот день. И сейчас держала в руках лишь его воспоминание: общими были только эмоции от его рассказа о той встрече. Я встала, взяла большую сумку и выгребла в нее все вещи из синего комода, свои тоже, поскольку выбирала их для него. Спустя время около входной двери выросла гора таких сумок. Я переходила от одной полки к другой. Брала в руки предметы, откладывала, возвращалась к ним. И в конце концов выбрасывала. Старалась хоть что-то почувствовать, но не получалось. В ту ночь я не спала и не плакала. Я опустошила себя. Опустошила запасы своей боли и память.

Убедившись, что ничего не осталось, приняла душ, накрасилась, надела единственные оставшиеся джинсы и свитер и позвонила Симону.

Симон – приятный молодой человек, с которым я, сама не знаю как, познакомилась недавним бесцветным вечером. Он звонил много раз, но всякий раз натыкался на такой же бесцветный разговор. А сейчас возникла потребность в живой энергии, внутри и вокруг. В этой новой для меня пустоте понадобился кто-то теплый, кто вдохнет в меня жизнь. Поэтому и позвонила ему сама.

Он примчался без промедления на своем скутере. Я ждала его внизу у подъезда. Приехал с улыбкой, полон надежд. Я села сзади, он нажал на педаль газа, и ветер прогнал все мысли прочь. Мне понравилась эта скорость, этот ветер. Симон повел меня в кино – название фильма не помню, это была комедия. Я наблюдала за окружающими меня парочками: они болтали, улыбались или молча наслаждались присутствием друг друга.

В тот момент захотелось влиться в эту воскресную атмосферу. Я взяла Симона за руку. Он улыбнулся. У него было красивое, немного кукольное лицо – первый признак простодушия, в чем можно убедиться только с возрастом. От него приятно пахло мужским парфюмом, складки свежей рубашки напоминали складки простыни. Я подумала о его постели, о своем теле в его постели. Поняла, что хочу, чтобы мое инертное тело немного расшевелилось. Он поцеловал меня в шею, я ответила поцелуем в губы.

Мы молча вышли из зала и поехали в его маленькую студенческую квартирку, хотя студентом он давно не был. Между нами не было неловкости. Движимые молчаливым согласием, мы стали любовниками.

Позже я внутренне поздравила себя с этим событием, благодаря которому снова стала желанной женщиной. Он спросил, не хочу ли я остаться, я вспомнила о сумках в прихожей и согласилась. Мы заснули, а когда проснулись, больше не было слез, только кофе в постель. Я поделилась, что хочу продать все имущество. «Даже машину?» – спросил он. Да, даже машину.

Он сказал, что может посоветовать знающих в этом толк людей и готов помочь переехать из пригорода – пригорода сонных, как мухи, семейных пар.

Я уточнила: «Хочу, чтобы вокруг меня кипела жизнь, постоянно сновали машины, куда-то спешили и о чем-то разговаривали люди, мне даже больше не нужны воскресенья». Он развернул карту столицы и сказал: «В таком случае жить нужно только здесь». Выкурив свою первую сигарету, я подумала: он совершенно прав. Но потом пришлось поторапливаться, ведь в тот день мне снова нужно было говорить о любви.

Любовь была моей профессией – говорить о ней и слушать о ней. Любовь во всех проявлениях: от любви с первого взгляда до разрыва, от супружеской неверности до одиночества. Мне были знакомы все ее мотивы, каждая фальшивая нота. Странным образом, пока мой собственный брак трещал по швам, ко мне приходили за советом мечтавшие успокоить сердце люди. Надо полагать, я справлялась с задачей хорошо и убедительно, ведь именно работа сделала меня популярной. Несколько раз в неделю мое лицо появлялось на экранах телевизоров, я написала книгу об отношениях, получала бесчисленное количество писем от пар, находящихся на грани разрыва. В этом и состоял парадокс моей одинокой жизни: вечарми я плакала, а днем помогала улыбаться незнакомым людям. Однако моя боль часто помогала лучше понять страдания других, настроиться на их волну, найти самые подходящие для них слова.

Даже сейчас я не понимаю, как у меня хватило сил поверить в возможность счастья других и улыбаться перед камерой. В тот период я часто воспринимала счастливые истории любви как удар ножом в самое сердце, а менее счастливые – как суровое подтверждение собственных неудач на этом поприще.

Тем не менее я всегда сохраняла профессионализм. Все начиналось с макияжа – я редко смотрела на себя в зеркало, ибо мне было все равно, как я выгляжу, это ровным счетом ничего не меняло. Затем выходила из гримерки на съемочную площадку. Все ждали ведущего. Иногда долго, очень долго. Когда он приходил, шоу начиналось. Меня он приветствовал кивком головы. Мы не были знакомы ни лично, ни профессионально. Продюсеры просто решили, что я хорошо смотрюсь в кадре, ведущий согласился. Этого достаточно. На съемочной площадке он часто вел себя со мной с поверхностным дружеским покровительством. Какой бы ни была тема, я всегда находила слова. И это сильно удивляло даже меня саму. На каждый вопрос у меня был готов ответ. Я почти не готовилась заранее. Просто настраивалась на каждого гостя и давала советы. Иногда ведущий хвалил меня за ответ или замечание, которое казалось ему справедливым. Вот, собственно, и все. Когда шоу заканчивалось, он уходил в гримерку, а я – к себе домой. Иногда в один день записывали сразу несколько выпусков подряд, что было одновременно прекрасно и утомительно. Но мне нравилась эта усталость: ощущая острую необходимость погрузиться в сон, я чувствовала себя живой.

На самом деле мне трудно было осознать, что часы, проведенные там, под светом софитов, станут достоянием широкой публики. Я всегда удивлялась, когда меня узнавали на улице, и это постоянно и часто неуместно напоминало, какая у меня странная работа. Возможно, в глубине души я чувствовала, что хаос, царящий в личной жизни, не дает мне права говорить о любви. Однако легкость, с которой я говорила о ней, компенсировала мою неуверенность.

Образовавшаяся в душе пустота сделала меня моим собственным подопытным кроликом. Любая эмоция могла пригодиться в этой другой жизни. Именно так я и нашла нового любовника.

В тот день, как и в любой другой, я собиралась говорить о любви, но с более легким сердцем и телом, наполненными новыми эмоциями, или, скорее, забытыми старыми. Шли дни, я позволила себе отдаться на волю легковесного энтузиазма Симона. Ночевала у него, редко бывала дома, каждый день покупала необходимое. Носила одежду со съемок. Жила с беззаботностью девушки в отпуске, в отпуске от самой себя. После работы думала только об очень простых вещах, например что съесть, с кем сегодня заняться любовью или как провести вечер и выходные.

Очень быстро нашла квартиру в районе, о котором говорил Симон. Очень быстро он продал мою мебель, картины, машину. Очень быстро я переехала.