Читать книгу Дневник гардемарина - - Страница 2

9 февраля 1725 года

Сегодня я впервые вошел в Морскую академию. Не знаю, как описать это чувство – будто переступил порог не просто здания, а целого мира, который Петр Алексеевич создал для таких, как я. Но вместо ожидаемого шума и суеты меня встретила тишина, тяжелая, как свинец. Коридоры были пусты, лишь эхо моих шагов отдавалось в высоких сводах.

Портрет Петра Великого висел в галерее, где обычно собирались курсанты перед занятиями. Он был затянут черным крепом, и сквозь ткань едва проглядывали его глаза – те самые, что смотрели на меня с отцовской гравюры. Я остановился перед ним, снял шапку и почувствовал, как комок подступает к горлу.

Мне повезло – сегодня в Академии был сам директор, Александр Львович Нарышкин. Еще молодой, лет тридцати, но с таким видом, будто он уже видел всё на свете. Он вышел из кабинета, застегивая камзол, и чуть не столкнулся со мной в коридоре.

– Ты кто такой? – спросил он, окидывая меня взглядом.

– Михайло Щепочкин, из Тулы, – выпалил я, едва сдерживая волнение. – Приехал учиться.

Он нахмурился, но потом вдруг улыбнулся:

– А, это ты тот самый Щепочкин, о котором писал твой отец. Мастеровой, да? Говорит, ты упросил его продать фамильные пистолеты, лишь бы сюда попасть…

Я кивнул, не зная, что сказать. Нарышкин вздохнул и пригласил меня в кабинет. Внутри было просторно, на столе – книги, карты, чертежи. Он сел за стол и жестом предложил мне присесть.

– Петр таких, как ты, ценил, – сказал он, разглядывая мое письмо. – Самородков искал. Но теперь… теперь всё иначе. Он ушел, а мы остались.

Я сжал кулаки, чтобы скрыть дрожь в руках:

– Я хочу стать гардемарином, Александр Львович. Хочу служить флоту, как он завещал.

Нарышкин посмотрел на меня долгим взглядом, будто взвешивая каждое слово:

– Учиться будешь?

– Буду, – ответил я твердо.

– Тогда завтра начнешь.

Он встал, подошел к окну и распахнул его. Ледяной ветер ворвался в комнату, закрутил бумаги на столе.

– Это он, Петр, напоминает: время не ждет.

Потом были наставники. Старший преподаватель навигации, капитан Григорьев, с лицом, обветренным балтийскими штормами, осмотрел меня с ног до головы:

– Ростом маловат, но на реях ловким быть – не великанам висеть.

А еще – француз месье Лефевр, учитель астрономии, с презрением щупавший мой тульский выговор:

– La mer не прощает невежд, мон шер. Зазубрите таблицы, или ваше место – на суше. И называйте себя впредь Михаилом, а не каким-то Михайло!

Когда стемнело, я остался один в пустом классе. На стене – карта Азовского похода, указка Петра, говорят, лежала на преподавательском столе. Прикоснулся к ней – холодная. И вдруг представил, как он здесь ходил, ругался, смеялся, ломал старые устои, как доски для корабля. Теперь его нет, но эти стены… они будто пропитаны его волей.

По дороге в казарму завернул к портрету. Отодрал уголок крепа – совсем чуть-чуть, чтобы видеть глаза. Они все так же горели.

– Выучиться успею, – прошептал я. – А вы… смотрите.

МихайлоМихаил Щепочкин,

гардемарин (уже почти скоро)