Читать книгу 7 рассказов про любовь и не. Выдуманные - - Страница 2

Марик развернул стул в направлении столиков кафе, вообразив полный зал, и сел на край оранжевого сиденья, вполне гармонирующего с его вельветовыми брюками цвета бордо. Он взял за горло кофр с виолончелью и, зажав между худощавых бедер полные бедра инструмента, объявил: «Сон влюбленного музыканта». Игнат замер с распечатанным пакетиком сухариков, не решаясь хрустом нарушить выступление чрезвычайно вдохновленного друга.

Воображаемый смычок, искусно придерживаемый пальцами Марика, будто игла вышивальщицы, задвигался по тому месту, где за крепким литым пластиком дремали ничего не подозревающие струны. Музыкант забормотал в стиле Гленна Гульда1, защелкал языком, как битбоксер, застонал, как рабочий сцены, уронивший монитор-колонку на ногу. После такого трехминутного вступления в царстве фастфуда на языке менестрелей зазвучала история боли (публикуется без сокращений).

«По заснеженному лесу бродит курьер. Он заблудился. Где-то трелит одинокая птица. Чу! Вдруг едва слышно заиграла виолончель, что-то нежное, лирически-грустное. Там, тарарам, там-там, тим-там. Курьер идет на мелодию, видит – обнаженный силуэт девушки…»

– Че, в лесу? Зимой? – вздрогнул Игнат.

– Да, именно. Прошу, не перебивай. – Марик продолжил душеизлияние: – Курьер зачарован. Достает из сумки поднос, высыпает картофель фри. Музыка затихает. Девушка берет золотистый ломтик, тычет в поднос и говорит: «А где соус?» Курьер растерянно ищет, не находит. Падает перед ней на колени. Она нежно гладит его по черным вьющимся волосам, потом грубо берет за шевелюру и, зажав голову между ног, начинает остервенело водить смычком по шее!

– Маньячка? – Игнат в ужасе сглотнул слюну.

– Да помолчи ты! – взмолился Марик и, посмотрев сквозь монолит бетонного потолка, подошел к финалу: – Лирическая музыка сменяется бурной, как сход лавины в «Tанце дочери горного короля» Грига. Фанфары! Кода! Лес охватывает огонь! – Он замер, воздев (никак иначе) руки в экстазе, словно Эодор Тезис2 в финале «Страстей По»3, а не какой-нибудь бизнесмен в момент биржевого краха. На открытой кухне загремела посуда.

– Ух, как на концерте, – очнулся Игнат, отправив наконец сухарик в начало пищеварительного тракта, и, хрустя в диссонансе, добавил: – Мне давно голые девки не снились.

– Ролевые модели прошлого проступают сквозь слои настоящего, – резюмировал Марик, вернувшись из леса сновидений. – Возможно, кто-то из моих предков носил еду для Моисея, когда пророк был на Синайской горе.

– Моисей с грудью? – поперхнулся Игнат.

– На самом деле все просто, – вздохнул Марик, помедлил и нежно провел пальцами по выпуклой части кофра, – мне нравится Камиль Тома.

– Кто? – Игнат перестал жевать.

– Французская виолончелистка.

– А-а-а, понятно, откуда холмы растут, – Игнат достал из пакетика сухарик и протянул опечаленному другу, – заешь.

Он покачал головой, не желая смешивать кровь раненого сердца с желудочным соком.

– Я ей стихи сочинил, вот послушай: «Я превратился бы в цветок, когда б узнал однажды, что хоть один мой лепесток коснется губ лилово-влажных. Я стал бы зонтиком для вас в дождливый день осенний и так бы как мечту пронес под плачущею сенью. Я натянулся бы струной, лишь одного желая, чтоб вы играли только мной, легонько пальцы прижимая».

– Круто! Только почему губы лиловые? Может, вишневые? Она варенье ест – и ты пришел.

– Лиловый – это цвет затаенной любви, а вишня, когда все открылось. Пока я лишь отравил письмо по адресу на ее сайте.

– На французском?

– Онлайн-переводчик.

– Меня прошлой весной накрыло, я даже картинку нарисовал —тюльпаны в стиле Ван Гога. Послал знакомой, так она сердечками засыпала. А потом, прикинь, случайно увидел рисунок у нее в платном контенте. Эх, весь мир погряз в бабле, как говорил еще Рабле. – Игнат достал последний сухарик, хотел съесть, но передумал, положил обратно. – Че-то долго сегодня готовят. И табло почему-то не работает. – Он посмотрел в сторону открытой кухни: там шипело, гудело, гремело, персонал суетился. Его как будто услышали.

– Четырнадцатый! – Девушка с маслиной микрофона поставила бумажный пакет на прилавок.

– О, мой. Ну ладно, давай, я пошел. – Игнат опустил бумажный пакет, пахнущий смесью карри-кофе-корицы, в глушь термокороба.

– Я тоже пойду, – Марик встал, аккуратно задвинул стул и взял кофр с виолончелью. – У меня Бах сегодня, сюиты.

– А ел ли Себастьян тимьян? – скаламбурил Игнат и вдруг спросил с озабоченностью едоноса: – А что она любит заказывать?

– Кто? – не понял Марик.

– Ну, твоя француженка.

– Странный вопрос. Я знаю, что она лучше всех играет Шумана, Моцарта, Дворжака, у нее виолончель Страдивари, хотя это не важно. Она такая, знаешь, как бабочка на Эйфелевой башне, красивая и недосягаемая.

– Это понятно. Но вряд ли она ест только цветочную пыльцу. А если даже так, то подтверждает мою теорию, что путь к женщине, даже мадам Баттерфляй, лежит через желудок. Не веришь? Я недавно шаурму приносил. Открывается дверь подъезда, и под музыку домофона выходит запредельная блондинка. Я становлюсь на колено и подаю ей сверток, как будто в нем мое сердце. В финале нежный взгляд и щедрые чаевые, по номеру телефона, кстати. Есть контакт.

– Смешивать еду и чувства… не знаю, – поморщился Марик.

– Ты че? Думаешь, неандерталец цветы в пещеру приносил?! Он бедро мамонта волок. И представь, как была счастлива его подружка с синими от холода губами, грызущая мясо. Вот она – любовь. Цветы появились после, когда все сыты и время для мокко и песен у костра.

– Но сейчас же не пещерный век, Игнат.

– А то. Все течет, но ничего не меняется. Ладно, выдохнули. Ты говорил, сайт у нее есть – скинь, плиз.

– Зачем?

– В Париж метнусь, спрошу: «Чего изволите?»

– Хорошо, пришлю, только ничего не пиши.

– Ты че, я ж не Дон Жупан, отношения ломать. Ну все, бегу. А то клиент от голодухи чахнет. – Игнат закинул на спину пронумерованную сумку и выскочил как парашютист в открытый город.

«Какой бред, – подумал Марик. – И зачем я рассказал? Доставка, еда, какое это имеет отношение к музыке?» С такими мыслями он вышел на сцену музыкального колледжа.

Бах в этот день не пошел. Спотыкался, тормозил, местами полз, как будто старый лев в пустыне к водопою.

– Что с тобой, Марк? – спросила педагог по виолончели Изольда Леопольдовна. – Ты сегодня играешь хуже глухого акына. Грязные ноты, какой-то скрежет басовым ключом о ржавое ведро. Где полет, легато, где красота? Это не авангард – это барокко. Тут все плавно, мелодично, без истерики и хрипов.

– Извините, я плохо себя чувствую, – ретировался Марик за кулису.

– По-моему, ты сегодня ничего не чувствуешь. Запомни: вышел на сцену – играй вдохновенно или свободен, – резанула педагог и вдруг, сменив тон, спросила:

– Ты что, влюбился?.. О боже, только не это. Теперь вся музыка накроется медным тазом. Иди, на сегодня все.

Он вышел в коридор. Из овального портрета на стене сочувственно смотрел Петр Ильич Чайковский. Композитор шевельнулся, стряхнул пыль с фрака и сказал:

– Марк, не бойся любить. Без любви – не музыка, а полная хрень. Извини за просторечие. По-другому не скажешь.

– И не говорите, Петр Ильич.

Марик включил телефон, высветился пропущенный от Игната. Звонить не хотелось. В голове шумело. Февраль – самый грустный месяц на земле. Рыдать без чернил, еще и без снега. Сон не выходил из головы. Может, Игнат прав? Все есть еда, а музыка – десерт для сытого желудка? Дубовая дверь на выходе скрипнула по-кошачьи. «Реквием, pе-минор», – констатировал абсолютный слух.

– Ты чего не отвечаешь? Я вам пищу, а вы молчите, – подкатил на электровелосипеде Игнат.

«Второй раз я не выдержу», – безрадостно проговорил про себя Марик, но вслух сказал:

– Голова болит.

– Момент, пройдет. Держи! – Игнат протянул Марику свернутый белоснежный лист. – Бесплатная доставка любви и счастья.

– Что это?

– Билет на концерт в Риге, 14 февраля, с участием твоей вуаля.

– Камиль Тома?

– Ха-ха! Тома, дай ума! Сообразил! Место, правда, не в партере, но с твоей чувствительностью услышишь всю. С моей карты оплата не прошла – помог казах, вместе работаем – дружба народов, danke schon, very much! С тебя десять евро, можно рублями по курсу тысяча. Отдашь, когда сможешь. У меня сейчас с финансами ок, накатал.

– Игнат, остановись. Какая Рига? Ты, вообще, новости смотришь?

– У меня на телевизоре линза запылилась, а протереть времени нет. И знаешь, так четче видно. Ладно, держим тему. Ты только прикинь, в День влюбленных вручаешь своей музе пирожок. И ты герой! Ни один Брамс до этого не додумается. Кстати, знаю место, где пирожки просто офигеть! Начинки больше, чем теста.

– У меня нет денег на дорогу. А за билет завтра отдам. И потом, я должен Баха готовить на конкурс, – Марик вернул листок.

– Ты любишь романтические страдания. Ну и бахай дальше. Только мир оглох. И я сильно сомневаюсь, что ты добьешься большего, чем место в нашей филармонии.

– У нас, между прочим, хороший молодежный оркестр, – деликатно возразил Марик.

– Хороший – это не великолепный! Один известный актер говорил, – будь с теми, у кого высокий уровень притязаний.

– И это я слышу от доставщика еды! – вспылил Марик.

– Ты дуб, как вот эти двери, – Игнат постучал по двери.

– Марик, ты что тут делаешь? – выглянула Изольда Леопольдовна. – Я же тебя отпустила, или это был приступ лени, а не мигрень? Сейчас же напишу в чат бабушке… А-а-а, так это вы?! – она перекинула гнев на Игната. – Где ваша хваленая доставка за 15 минут! Час уже прошел!

– Ах, так это вы заказали жаркое из курицы?! Замечательно! Извините, – засуетился Игнат, достал из сумки пакет и, опустившись на колено, протянул Изольде.

– Это что еще такое? Ваше позерство – не микроволновая печь, и вы не в состоянии согреть остывшее блюдо, – Изольда пронзила Игната взглядом Снежной Королевы.

– Почему же, – ничуть не смутился Игнат, – при виде такой красивой преподавательницы музыки у меня случилось макроволнение. И смею надеяться, оно согреет ваше ледяное сердце.

От таких слов любая Галатея оживет. Изольда смягчилась, губы в сетке морщинок расправились в девичьей улыбке. Сквозь крем марки «Балет» тона «я еще персик» обнаружился утерянный румянец. Марик округлил глаза от преображающей силы комплимента.

– Спасибо, мой дорогой! – сладкоголосо пропела Изольда Леопольдовна. – С таким оригинальным исполнительским стилем вы можете стать прекрасным музыкантом. Кстати, я даю частные уроки. Для вас будет существенная скидка. Телефон можете взять у Марка, я разрешаю. – Она ниспослала воздушный поцелуй, как юная курсистка из времен Аркадия Северного, и в ореоле чувств порхнула в обитель Евтерпы.

– Нда, до чаевых чуть-чуть не дотянул, – хмыкнул Игнат, выйдя из рыцарского образа. – Окей, вернемся к теме. Ты подумал?

– Извини, Игнат, но это авантюра, будут сложности с пересечением границы.

– Это не авантюра, Марик, а увертюра фритюра! В котором мы все жаримся! И чтобы не сгореть, не покрыться хрустящей корочкой, мы должны совершать безумные поступки. И кто тебе помешает въехать в Латвию через Северный полюс, например?

– У меня нет таких денег. И Латвия не имеет выхода в Северный Ледовитый океан. Хватит уже, Игнат. Ты из всего делаешь шоу.

– Все, я заткнулся. Пока. До встречи. – Игнат оседлал аккумуляторного коня.

– А сколько курьер зарабатывает в день? – остановил его Марк.

– Ха, другой разговор! С меня рекомендация. Работаешь, когда хочешь, но лучше не сачковать.

– У бабушки есть рижский бальзам советских времен и духи «Дзинтарс», – неожиданно загорелся мечтою Марик.

– «Что день грядущий мне готовит…» – запел драматичным тенором Игнат.

– Доставим в пять минут, – поддержал басом-профундо Марик.

Изольда Леопольдовна, открыв окно, сильно удивилась, услышав знакомую арию в современной обработке в исполнении Игната Хлебова и Марка Чайкина.

На следующий день Марик проснулся от страха поездки в Ригу. Он никогда не уезжал дальше родного Питебска4. В начальной школе у него обнаружился нюанс психики, своеобразная реакция на новую обстановку. И в таких ярких красках, умом непостижимых. Это не бред и не галлюцинация, а сны наяву. Впервые такое случилось в детстве, во время экскурсии в краеведческий музей: он увлекся экспонатами «старины глубокой», заблудился и принял электрика на стремянке за дракона. Электрика оштрафовали за курение, Марика повели к психологу.

Доктор – Айболит в молодые годы – написал в карточке signa derealization5, пояснив, – новая обстановка может вызвать кратковременное искажение восприятия без долговременных последствий. После чего спросил разрешения включить редкий факт в кандидатскую. Включил, Марика не вылечил. Рекомендовал незнакомые места посещать по необходимости, а лучше обходить.

Вначале искажение восприятия происходило в сказочную сторону. Новый киоск мог неожиданно стать репкой, покупатели в очереди – желающими ее вытянуть. В музыкальном колледже видения приобрели размах. С декорациями, костюмами. Так, зайдя в недавно открывшийся магазин, Марик очутился в самом сердце оперы Вагнера «Тристан и Изольда» с участием молодой кассирши и покупателя. К счастью, реальная преподавательница Изольда Леопольдовна оказалась рядом и с помощью минеральной воды без газа вытащила Марика из средневековья.

Марик смирился с такой особенностью, даже черпал из бессознательной глубины вдохновение для занятий музыкой.

Но когда маму, огненно-рыжую программистку на фрилансе, пригласили в японскую IT-компанию в Киото, он отказался ехать за компанию именно по причине пугающей смеси образов в новом культурном контексте. Иными словами, 7 самураев с тридцатью тремя богатырями на вершине Фудзи – это перебор. Решили так: мама едет одна, а Марик остается с бабушкой до окончания колледжа. То есть еще год.

А папа? Его виртуальность была изначальной. Он как неистовый сеятель не ограничился домашней грядкой и задолго до урожая удалился из маминых друзей, сменил номер телефона и уехал осваивать дальневосточный гектар. Официально его роль не была подтверждена, поэтому алименты и нематериальные знаки внимания в любой валюте он так ни разу и не перевел.

Бабушка Римма при поглощенности мамы в мир цифр была для Марика наиближайшей душой. Она привела его в музыкальную школу и водила до самого поступления в колледж.

Для более полного представления о нашем герое вспомним его первое знакомство с музыкой, конкретно с фортепиано. Свидание было неудачным. Инструмент, поднятый в День знаний на седьмой этаж искусно выражающимися грузчиками, Марик принял за Апекса – динозавра, вымершего 160 миллионов лет назад. С огромным ртом, черно-белыми зубами, готового съесть всех, включая бутерброды в холодильнике. И после того, как «археологи» уехали, он плеснул в чудовище бабушкиным парфюмом (да, этот был «Дзинтарс»), поджег кухонной пьезозажигалкой в нежно-зеленом корпусе.

Антикварный Steinway & Sons, подобный тому, на котором играл Николай Метнер6, отреагировал пупырками ужаса на лаковой коже, замешанной на экскрементах тропических жучков7. Если бы не соседи, почуявшие, что кто-то забыл выключить мясо на плите, от «динозавра» остались бы рожки струн да ножки бронзовых колесиков. Что осталось бы от Марика – представлять не будем.

Фортепиано стало помеченным. След был заметнее, чем, например, от шпоры Наполеона Бонапарта8. И так как о гениальности Марика еще никто не знал, цена поджаренного раритета упала вдвое. Инструмент долго провисел среди подобных объявлений, пока не был куплен ребенку вместе с пластмассовыми динозаврами из «Х-прайса» и не поставлен в атмосфере духов на розлив в стиле «Кокос-Шанель».

Кстати, это спасло Марика от профессионального выгорания, и он сосредоточился на одном инструменте – виолончели. Не изменяя ей ни с кем, разве что во сне.

– Ты уже проснулся? – бабушка заглянула в комнату. – Почему так рано? Тебе ведь сегодня к десяти. И опять зашторены окна. Ты что, готовишься к роли Орфея? Посмотри, как прекрасен это мир! – Она отдернула плотные звукоизолирующие шторы, и в комнату выплеснулся белый свет.

– Снег, – Марик выпрыгнул из постели и подбежал к окну.

От унылой, серой зимы не осталось и пятна. Белое пушистое скрыло несовершенство мира.

– Как все волшебно в природе: одна ночь – и новый мир. Значит, у меня все получится. – В душе юного музыканта проснулась арфа.

– Всевышний шесть дней трудился. Подожди, что все получится? Сотворить новый мир? Выиграть конкурс Чайковского?

– Я не про это.

– У музыканта может быть только одно – быть лучше всех! Изольда Леопольдовна написала, что у тебя вчера болела голова и ты плохо играл. – Она достала телефон из кармана оливковой кофты и, высветив сообщение, прочитала: – «Уважаемая Светлана Ильинична, Марк сегодня был ужасен. Африканский исполнитель на коре первого года обучения в сравнении с ним Жозеф Франкомм»9… Как это объяснить? И кто такая кора?

Марик ответил из глубины шкафа, куда он погрузился в поиске теплых вещей:

– Это африканский щипковый инструмент.

– Ущипните меня, у вас что в училище, открыли новое отделение?

– Пока нет, но будет интернациональный концерт, и сейчас Изольда Леопольдовна готовит к выступлению группу студентов из Кении. Хотя они медики.

– Просто чудесно, мы теперь все играем по-новому, – возмутилась бабушка. – Значит, следующим будет концерт для чунга-чанга с оркестром.

– Чунга-чанга не инструмент, ты путаешь с инанга, тоже струнный, – комментировал Марик, распаковывая вакуумный мешок с зимними вещами.

– В мои годы это был хит нашего двора. А времена, как известно, повторяются.

– Как ты считаешь, если в этом? – Марик облачился в лыжный комбинезон солнечного цвета.

– Этот костюм подарил маме твой дедушка, когда о твоем выходе в свет знали только ангелы. Он мечтал, что мы все вместе поедем на лыжный курорт… лехаим.

– Ба, – Марик обнял бабушку, – когда-нибудь съездим.

– «Когда-нибудь» – это любимая песня из репертуара надежды. Теперь ты тоже ее выучил.

Марик подошел к двери и встал в позе бодибилдера на фоне постера The Beatles. Бицепсам не удалось проступить сквозь плотную ткань комбеза.

– По-моему, в самый раз! Черная кудрявая шевелюра и желтый пух, как итальянский цыпленок. Изольда Леопольдовна обомлеет от твоего фрака. Но довольно наряжаться, пойдем уже завтракать.

Он, естественно, не сказал бабушке, куда сегодня идет, но, выходя из квартиры, спросил: – Бабуль, чтобы ты сделала ради любви?

– Ради любви?.. Ради нее, окаянной, я бросила консерваторию. И это была ошибка. Мы все равно расстались, а через месяц он меня пригласил на свадьбу. И представь, кого я увидела рядом с человеком, которому отдала ключ от счастья? Лучшую подругу! Как это все тривиально… Совет от бабушки: не делай из любви идола, она очень прожорлива. Поклоняйся музыке, благодарному зрителю и… не бросай учебу.

– Не беспокойся – короткая пауза – Изольде Леопольдовне написал.

– Главное, чтобы не перешла в коду. Подожди. – Она вернулась в комнату и вышла с кроличьей шапкой-ушанкой, в которой лежали белые пуховые варежки. Вручила внуку, сопроводив словами: – Голова дедушки, руки мои.

– Но варежки девичьи.

– Можно подумать, комбинезон у тебя абсолютно мальчуковый.

Утепленный, вдохновленный, он поспешил в мир доставки.

Марика оформили за пять минут, вручили сумку, хлопнули по плечу и выкатили потрепанный, но бесплатный в первый день Kugoo10.

– Твой прикид сработал, – констатировал Игнат. – Неплохо, если б вместо курток оверсайз нас одевали в такие комбезы. Люди солнца, теперь ты наш, ку! – Игнат присел, расставил руки в стороны. – Держи, это твоя доля. – Он вручил Марику, седлающему электровел, свернутую деньгу.

– Я же пока не заработал.

– Уведомляю: за нового члена в стаю фирма выплачивает вознаграждение. Только не подумай, что я ради денег.

– Подумал. Держи обратно.

– Будь материалистом. В первый день задница в мыле, пригодятся. – Игнат насильно запихнул в карман купюру. – Цель поддерживают средства. Сигналь, если че.

Заказ прилетел, как только Игнат установил приложение, – «В бане номер 7 ждут шашлыки».

Получив в кафе «Майндина» связку деревянные шпажек с кусочками свинины, приправленной базиликом, повернул ручку газа и, как сноубордист-разведчик с передатчиком на спине, петляя между машинами и пешеходами, покатил в баню. Навигатор вел к цели, не теряя сигнала со спутником. Через пятнадцать минут (не дольше, иначе за свой счет) зеленая стрелка ткнулась в красную точку, а Марик уперся колесом в ступеньки старого кирпичного здания с пластиковыми окнами, огромной цифрой 7, видной даже из космоса.

В вестибюле пахло эвкалиптовыми вениками, шампунем и выпаренным алкоголем. За полированным столом окаменело сидел охранник. «Мыслитель» Родена не так сосредоточен, как он, погруженный в битву на телефоне. Горка шелухи от семечек подтверждала нешуточный мозговой напряг.

– Здравствуйте! – Марик вскинул руку в белой варежке.

Охранник поднял отяжелевшие веки, потом голову в черной форменной кепке, и, наконец, тело рвануло вослед за головой, преградив путь неопознанному лучистому объекту.

– Стой! Билет есть?

– Простите, но я не в баню. В смысле – я не собираюсь париться, только заказ отдать.

– А я тоже не парюсь. У меня инструкция, – охранник кивнул на семечки. Из-под горки проглядывало что-то похожее на обложку тетради о 12 листах.

– Я музыкант, подрабатываю.

– А я культурист. Жим от груди 150 кг пятнадцать раз.

– Мне больше трех поднимать не рекомендуется, тремор будет.

– А у меня гемор, если без билета пущу.

Марик понял, что стена непробиваема, и полез в карман за деньгами, которые ему запихнул прозорливый Игнат.

– Сколько билет?

– Двести пятьдесят рублей час, минимум два.

– Возьмите, – Марик положил на стол пятьсот рублей.

– Еще за шкафчик пятьдесят.

– Я не буду раздеваться.

– В баню одетыми не ходят.

Марик проверил карманы, но ничего больше не нашел.

– Ладно, иди, – смилостивился банный страж, – положишь вещи в любой свободный. – Он смахнул деньги в ящик стола вместе с шелухой. Затем достал из кармана пакет орешков и вернулся на поле боя.

«Оставь одежду всяк сюда входящий», – было написано маркером на дверце шкафчика. Марик оставил комбинезон и все такое, прикрылся вместо фигового листа сумкой и пошлепал босыми ногами в помывочную. На двери висела предупреждающая табличка со стертыми от времени буквами: «ПИТИЕ ГОЛЬНЫХ НАПИТКОВ ТРОГО РЕЩЕНО». Он взялся за холодную влажную ручку и шагнул в мир тумана, алюминиевых тазов, низвергающейся воды на пол, уделанный навечно плиткой фирмы Sheramo Zamarazzi11.

Он шел, как первый голый астронавт, попавший на неизвестную планету. В тумане толкались инопланетяне в белой пене, как будто в скафандрах. Заметив точки глаз у одного из них, он робко спросил:

– Не вы шашлыки заказывали?

– Че? Я сюда не хавать прихожу, – фыркнул инопланетянин, сдув на Марика пузырящиеся плюхи.

– Э, парень, тебе туда – к «выпам», – подсказал второй (недомыленный), махнув мочалкой в сторону. Марик двинулся в указанном джутовым перстом направлении. Он почувствовал, как в нем появляется чувство страха от незнакомого места. «Только не сейчас», – подумал Марик. Из «вып-комнаты» вышел мужчина в белой простыне и буденовке.

– Э, ну ты где там, гонец, давай заходи, а то закусь кончился.

Дверь открылась и Марик оказался в глухом помещении, большую часть которого занимали стол, шкаф и черный кожаный диван. В углу стояли ведро со шваброй и тряпкой поверх, веник, банки с «Пемолюксом», подтверждающие высокую категорию помещения. Стол был заставлен бутылками, усыпан тем, что когда-то было рыбой. Кроме мужика в буденовке были еще двое: в вязаной красной шапочке и в войлочной с вышивкой «Мишаня».

Марик поставил сумку на диван, вытащил пакет с шашлыками и положил на стол.

– Гля, у него там не как у нас, – «Мишаня» скользнул взглядом ниже пояса.

У Марика на лбу выступил холодной пот. То, на что обратили внимание, уменьшилось в размерах, скрылось улиткой. Он развернулся, чтобы уйти, не думая ни о каких чаевых.

– Стоять! – крикнул в буденовке, преградив путь с «наганом» нараспашку. – Компанию надо поддержать, так ведь? – он протянул Марику бутылку с жидкостью наполовину.

– Я музыкант, мне это несвойственно.

– А «Мурку» можешь? – осклабился красношапочник.

Троица дружно заржала.

– Ты откуда, желторот? Не наш что ли? Может, ты… ино… иннах? А ну, давай колись.

Из вентиляционных решеток зашипел пар, словно в хамаме, быстро заполнивший комнату. Марика накрывало:

– Что вы говорите, я не понимаю, – зашептал он.

– Мы не говорим, мы поем! – пробасил в буденовке. Мужики достали из шкафа боярские шубы, переоблачились.

Сцена из банно-помывочной оперы «Гонец – всему делу пипец». Либретто и музыка Марка Чайкина.

ПЕРВЫЙ БОЯРИН. Ну что, бояре, как нам быть? Помиловать или казнить?

ВТОРОЙ БОЯРИН. Казнить его, и дело тут с концом! Потом с селедочкой и огурцом.

ТРЕТИЙ БОЯРИН. Зачем же так свирепствовать и душу молодую губить-то раньше срока?

ВТОРОЙ. Другим чтоб неповадно было. Не звери мы, а жаждущие справедливости.

ТРЕТИЙ. А не спросить ли у народа?

ПЕРВЫЙ. Дело говоришь. (Открывает дверь в моечный зал, народ прикрывается тазиками.) Народ, вопрос без промедленья: казнить иль миловать сие загадочно творенье?

Народ безмолвствует.

ПЕРВЫЙ (закрывает дверь). Все решено. Молись.

Троица нависает над Мариком с копьями шампуров.

Входит охранник.

– Парень, велик твой? Можно прокатиться? А то дочка просит, а я не знаю, покупать или нет. Ни разу на таком не ездил.

– Катитесь, – сказал Марик, вытирая пот со лба. Туман рассеялся. За столом сидели трое мужчин в банных халатах, жевали мясо, запивая разноцветными лимонадами.

– Подожди, держи чаевые, – сказал одни из них и протянул Марику несколько смятых бумажек.

Марик оделся, вышел на улицу. Охранник ездил кругами перед баней.

– Спасибо, отличная штука, буду брать. – Он слез с «тихого коня». – И это тоже возьми, – он вытащил из кармана деньги «за билет» и отдал Марику.

– А ты что, правда музыкант?

– Виолончелист.

– Классика, значит. А я по молодости в рок-группе играл – «Крикуны». Гастроли, фанатки, драйв. Молодым быть хорошо, весело, забот минимум, деньги не нужны, мир в кайф. Потом взрослеешь и начинается гонка. У жены теперь один вопрос: «Почему у соседей есть, а у нас нет?» Еще и велосипед дочка захотела не какой-нибудь, а модный. Другие времена и песни другие. Так что играй, пока голова и руки свободны.

Голова у Марика была тяжелой от боярской запарки с отголосками из оперы Мусоргского «Борис Годунов». Все расхотелось. Бредовость идеи Игната, чемодан курьера, шашлыки-мужики – не из его жизни. Он и в бане никогда не был, и шашлыков не любил. А тут два в одном. Еще и голый. На телефон пришло голосовое от Игната:

«Видел твой вел у бани. Ну как, в мыле?»

Марик прислонил телефон к губам и прошептал: «Иди ты в задницу, Игнат».

Он не стал реагировать на последовавшие звонки, «кружки», сообщения. Он отключился. Так и ехал. Не особо понимая, куда дальше и зачем. Раздался стук, как будто уронили крышку фортепиано.

Неожиданно небо открылось перед ним всей бесконечностью; из-за горизонта взошла голова в темных очках и с небритым подбородком.

– Ты че, ублюдок, слепой?! – в голове прорезалась дыра, из которой вылетело облако фруктовой эссенции с градом слюней.

Марик лежал плашмя вместе с велосипедом и сумкой возле колеса вишневой «Тойоты».

– Вот народ довели, под колеса сами кидаются, – загудела толпа вылупившихся из ниоткуда зевак. – Пьяный курьер – ужас! Самоубивец!

Марик встал, отряхнулся: