Читать книгу Мед и сострадание - - Страница 4

Документ за подписью Ивана Федоровича Орлова, лежал на столе товарища министра. Это был рапорт о проделанной работе. Андрей Евгеньевич все никак не решался приступить к его прочтению. Он ходил по комнате из стороны в сторону нервно куря нирдош, одну за одной без перерыва. Не то чтобы курение безникотиновых сигарет, как-либо могло облегчить его эмоциональное состояние, но где-то в глубине души он совсем не много, самую малость на это надеялся. Подойдя к окну, Андрей Евгеньевич увидел занятную сценку. Коренные хипари, живущие здесь еще с тех времен, когда луна влияла на отливы и приливы, яро спорили с представителями союзной интеллигенции о том, что загар от искусственного Солнца подобен загару в солярии и не может называться кошерным. Рассмеявшись, он все-таки открыл рапорт и приступил к изучению.

Рапорт

Министру АиГБГР

Колючему А. Е.

Довожу до вашего сведения, Шпалов Сергей Ибрагимович, именуемый далее подопытный употребил предложенный ему на добровольной основе чай, который по вкусу, как суп. В следствии чего был введен в трансовое состояние. Далее подопытный был передислоцирован в лабораторию института, где ему была проведена трепанация черепной коробки и введены споры особого кордицепса, выращенного в институте микологии, под личным руководством ректора Федора Степановича Орлова. Организм пациента положительно отреагировал на введение инородных тел. Все показатели отслеживались в штатном режиме. Жизни и здоровью тела подопытного ничего не угрожало на протяжении всей операции. Споры начали прорастать буквально на следующий день после введения. Замещение сознания произошло без нареканий.

Кордицепс по записанной в него программе приступил к получению космической энергии и сразу же вышел на довольно высокие объемы, гораздо выше наших ожиданий. Работа искусственного Солнца восстановлена в полном объеме. Тело подопытного идеально справляется со своей задачей, предположительно, потому что, как я ранее вам и докладывал, он происходит из древнего брахманического рода. В дальнейшем предлагаю масштабировать наш положительный результат на территории всего Союза.

Орлов И. Ф.

Постскриптум Иван написал на отдельном листке бумаги, слегка влажном и с небольшими разводами чернил.

P.S. Андрей Евгеньевич за проделанную работу и достижение высоких результатов прошу, как мы и договаривались, передать в личное пользование манускрипт древних шиваитских практик, найденный вами на раскопках в Кашмире, а также предоставить внеочередной отпуск на две недели.

– Представляю, как ему сейчас тяжело, – дочитав рапорт, вслух сказал товарищ министр. После выдохнул ароматный дым последней затяжки нирдоша и поставил свою визу.

Безжалостный ветер пустыни с особым садизмом и истинным безразличием впивался в его обнаженную кожу. Ему было все равно или быть может он даже видел в боли, которую ему приносит сама природа, определенный момент искупления. Иван искал древний джайнский храм, надеясь, что именно там он если и не обретет утешение, то по крайней мере сможет понять, как ему жить дальше.

Джайны вообще мастера искуплять грехи. В каждой джайнской семье было принято отдавать одного из своих детей в монахи, чтобы те заботились о карме всех родных. До известных событий они были богатейшей общиной Индостана. Причиной этого, как ни странно, была их абсолютная честность и в делах, и в быту. Делать с ними бизнес было одно удовольствие. Зажиточная жизнь в миру, ярко контрастировала с монашеством. Порядочный джайнский монах имеет право только на небольшой чайничек, веник из павлиньих перьев, книгу, четки и марлевую повязку, чтобы ненароком никакая малейшая букашка не залетела в рот. Ведь главный принцип любого джайна это ахимса – отказ от причинения вреда всему живому действием, словом и даже мыслью. Простому обывателю сложно понять кто в этой джайнской культуре более просвещённый и находиться на верхней ступени в иерархии, ведь даже цветовой дифференциации трусов у них нет, так как, собственно говоря, и трусов у них нет. Но более изощренный и пытливый ум сразу сделает правильный выбор. Чем беднее и более аскетично выглядит человек стоящий перед вами, тем, даю вам слово, более высокого положения он достиг. Если спросить его прямо он, конечно же вам об этом не скажет, так как хвалиться тоже запрещено.

В своем одиночном путешествии, налегке, Иван находился уже более недели и прилично вымотался. Пустыня, как самый порядочный древний вампир, смаковала его потихоньку маленькими кусочками, забирая жизненные силы. Искусственное Солнце грело хоть и не так сильно, как настоящее, но ожоги третьей степени стали для Ивана самым обычным делом. Наконец вдалеке он увидел дуалистический шахматный храм, явно не джайнский, но тем не менее в нем он увидел свое спасение. Внутри были два отшельника-монаха, один старик в белых одеяниях с головой, бритой наголо, а второй молодой весь в черном и с пышной шевелюрой. Они сидели на плитке, каждый своего цвета и ожесточенно спорили пусто ли яйцо или же в нем скрыты целые миры.

– Намасте! – произнес Иван.

Отшельники, не обращая на него внимания продолжали спорить, приводя все более странные аргументы.

– Вот смотри, если в яйце ничего нет, тогда почему Земля не сошла с орбиты? Ведь если яйцо было пустым, то его масса была бы ничтожна мала, и оно не могло бы удерживать космические объекты в своем гравитационном поле, – сказал монах в белом.

– Ты еще скажи Земля шарообразная? – отвечал монах в черном.

– Мужчины? – Иван еще попытался привлечь их внимание.

– А какая еще-то?

– Плоская конечно! Иначе бы мы кубарем покатились!

– Товарищи монахи! – психанув, прокричал Иван.

– Что тебе убивец? – наконец ответил монах в белом.

– Искупления, – ответил Иван, склонившись в поклоне.

– Отрежь себе руку и иди с миром, – ответил монах в черном.

– Или ногу, – добавил монах без волос на голове.

– А можно обойтись без членовредительства?

– Можно, но это займет много времени, а его у нас на тебя нет, нам спорить надо!

– Может я вам помогу решить ваш спор, я знаю, что внутри яйца. Мне об этом отец рассказывал.

– Спасибо! Не надо, мы сами.

– Но почему же, товарищи? Это же глупо отказываться от ответа на так интересующий вас вопрос?

– Глупо было убивать Сережу! Его ждали по истине великие дела! А ты променял его на свет искусственного Солнца.

– Но откуда… Впрочем не важно. Хотя вот если разобраться фактически его убил кордицепс, а не я, но вот хреново почему-то мне, а не ему.

– То, что тебе плохо это уже хорошо, это значит, что ты еще не совсем потерянный человек.

– Дак что же мне сделать, чтобы простить себя? Я уже жить нормально не могу, путаюсь заснуть, вижу его смуглое лицо, искаженное первобытным ужасом, пытаюсь не думать о том, что его семья лишилась единственного сына и тут же начинаюсь углубляется в эти мысли, накручивая очередные витки идиотического самокопания, да что там я есть даже нормально не могу, вся еда встает комком в горле.

– Не можешь спать не спи, не можешь думать не думай, не можешь есть не ешь, – ответил монах в белом.

– Не можешь спать наешься таблеток и спи сутками, не можешь думать, думай и углубляйся в свои мысли, не можешь есть, пихай еду в себя силой! – ответил длинноволосый монах.

– И как мне это поможет?

– Слишком много вопросов, настало время выбора.

– Тогда я выбираю ваш совет, – ответил Иван, качнув головой в сторону монаха в белом.

– С этой минуты ты не спишь, не думаешь и не ешь, если нарушишь аскезу, то больше мы с тобой говорить не будем.

Первые дни добровольного отказа стали для Ивана сущим адом, особенно тяжело давалось не думание. Самокопание и рефлексия по поводу Сергея терзали его слишком сильно. Монах в белом сжалился на ним и выдал метлу, поручив наводить порядок в храме. Это, как ни странно, был на самом деле жест величайшего милосердия, и Иван это понимал как никто другой. Работа отвлекала его, давая стимул жить. Монахи оценили его рвение к труду и каждый день придумывали новые задания. За работу они платили ему стаканчиком красной воды из источника, который был сокрыт от людских глаз под шахматным полом. Красная вода давала Ивану сил, чтобы прожить еще один проклятый день. Постепенно он к ней пристращался. Она стала для него всем тем единственным, чего его жалкое сознание без мыслей, окончательно сломленное от отсутствия сна и его жалкое тело, ужасно вымотанное тяжелым трудом и голодом, жаждали и требовали от остатков своего хозяина.

– Довольно, – сказал монах в белом.

– Но как же? Если я …, то вы не дадите мне красной воды и тогда я точно…

– Нет никакой красной воды, ты её выдумал, хотя думать тебе было запрещено! Ты нарушил правила, которые сам же и придумал и должен покинуть сей храм.

– Быть не может, это какая-то ерунда! Я у вас уже как месяц, работаю за красную воду без сна и отдыха.

– Ты прибыл только вчера, орал и требовал самого главного джайского монаха. Мы тебе спокойно объяснили, что у нас джайнов нет, но ты нам не поверил, оголился и бегал по храму, как сумасшедший.

– Вы не шутите?

– Какие шутки, молодой человек, вы даже на пол нам нагадили, правда потом сами и убрали.

– Это, наверное, пустыня свела меня с ума и мое преступление.

– Какое преступление?

– Как какое, вы же сами все знаете?

– Извольте, впервые слышим.

– Не важно, хотя нет это очень важно, но сначала скажите кто вы?

– А ты кто?

– Я Иван, по профессии археолог, по призванию уже, наверное, даже и не скажу.

– А моя фамилия Цукерман, не когда я был профессором и видным деятелем, ну а сейчас искупаю грехи в этой обители дуалистического детерминизма находясь в постоянном споре с тем глупым невеждой в черных одеждах, у него три класса образования и он думает, что Земля плоская и стоит на трех слонах и черепахе.

– Стойте не вы ли тот самый Лазарь Цукерман, про которого мне рассказывал мне мой отец Федор Степанович, вам должно быть уже почти сто лет? Вы очень хорошо сохранились.

– Дак ты получается отпрыск Федора? Ну если он тебе обо мне рассказывал, ты, наверное, должен понимать, что мы с ним далеко не друзья.

– Я не мой отец! Хотя, возможно, я даже хуже.

– Что ты натворил сынок? Не стесняйся, все мы здесь не без греха.

– Я убил человека, ну не совсем я, но я был причастен к этому событию.

– И что? Я был причастен к смертям миллионов, но не я резал этих людей, не я спускал курки, не я зажигал костры. Нет ты не подумай, я трезво осознаю, что доля моего влияния есть и она безусловно внесла довольно немаленький вклад, поэтому я и нахожусь здесь, и ищу прощенья сам у себя на краю света, это все-таки лучше, чем покончить с жизнью, летя вниз головой с крыши самого высокого здания где-нибудь в Нью-Йорке.

– Вам стало хоть не много легче?

– Ты неправильно задаешь свой вопрос, надеясь найти ответы для своего утешения, но во мне ты их не найдешь.

– Можно тогда я здесь побуду не много?

– Если хочешь, то оставайся, как я могу тебе запретить быть здесь, ведь я тоже гость. А что будешь делать потом?

– Пойду дальше искать джайнский храм. Возможно, они мне помогут.

– Смешной ты, искать утешение у индийских людей, которые не едят свинину, проще верблюду пройти сквозь игольное ушко.

– Дак они не только свинину не едят, они вообще строгие вегетарианцы.

– Сути дела это не меняет, ахаха.

– Дак, а что делать то тогда?

– Есть один вариант, конечно, но он тебе не понравиться.

– Я же уже сказал руку себе резать я не буду.

– Да не этот. Ты же уже пробовал чай, который по вкусу, как суп?

– Пробовал это не то слово, отец с детства меня на него подсадил.

– Вот если в него добавить особую специю, которая усилит эффект в разы, то быть может в трипе ты сможешь найти искупление, а быть может и умрешь.

– Что это за специя такая? Куркума, гвоздика или быть может кардамон?

– Не совсем, состав этого порошка необычайно сложен, в нем сушеные травы со всего мира, собранные в определенное время, плюс сублимированные выжимки из тысячелетних деревьев и много еще того, что лучше бы тебе вовсе не знать.

– Я так понимаю, что есть реальный риск моей смерти?

– Примерно девяносто процентный.

– Я вроде бы еще не настолько отчаялся, чтобы ставить против себя один к девяти.

– Смотри сам, настаивать я совершенно не настроен, скорее даже наоборот. У меня имеется кое какой опыт, благодаря твоему отцу и лучше бы его не было.

– Опыта или моего отца?

– Уж прости старика, но обоих.

– Вам не за что извинятся, заставлять людей пить чай, который по вкусу, как суп без их согласия или обманом, не делает чести моему отцу.

– Ты куда более рассудительный, чем он, но вот одного я понять не могу.

– Чего же?

– Если ты весь такой правильный, как ты человека убил?

– Ну я же говорил, что не совсем я. А если уж говорить совсем откровенно, это был очень тяжёлый морально этический выбор. На момент его совершения, я думал, что великое дело, которое мы вершим ради Союза того стоит, но как я заблуждался полагая, что жизнь отдельного человека ничего не стоит.

– А разве она чего-то стоит? Вот ты, стоишь сейчас передо мной и рассуждаешь о вещах в которых ты абсолютно ничего не понимаешь. Подумаешь убил человека, а соплей три кулака уже намотал! Руку себе резать не хочешь, чай пить тоже! Ты Ваня тряпка, понимаешь! Тварь дрожащая и должен знать своё место!

– Попрошу вас профессор!

– Ну попроси! Вот только я давно уже не профессор, а так придорожная пыль возле самой дешевой раджастанской забегаловки.

– Вы тогда тоже тварь получается?!

– Ну нет дружок, я право имею! Я давно встал на рельсы своего пути и рефлексией не занимаюсь. Врать не буду, иногда накатывает, но у меня хотя бы есть яйца, чтобы тянуть вагонетку своей жизни туда куда хочу именно я.

– Давай сюда свой сраный чай, который по вкусу как суп! Если ты думаешь, что Иван Федорович сыкло, я тебе докажу обратное, упрямый старик.

– Только не забудь про специю, – Цукерман передал ему целлофановый пакетик, который отвратительно приятно пах мускатным орехом.

– Ладно чай у меня свой есть!

– Я и не сомневался.

– Лазарь, простите мне мою несдержанность, но я могу попросить вас побыть моим ситтером.

– Выбора у меня все равно нет, но направлять я тебя не буду, иначе вся процедура потеряет смысл, ты же понимаешь?

– К сожалению, да.

– Ну что же тогда удачи тебе, мой юный друг.

Леопардовым ветром, словно в глубочайшем экстазе, был разбужен, тот кто в общем то и не планировал больше никогда просыпаться, ведь последнее, что он помнит, как он сутками в бесконечном кайфе и страдании ест суп из крапивы и медитирует во благо всех живых существ.

Красно-белый мир победил. На каждую тысячу дверей, теперь, как и всегда положено ровно тысяча топоров и столько же маньяков, все согласно госплана и ни как иначе. Угрюмые пешеходы и радостные пешесиды, разбудили в нем гнев, который он обещал себе не испытывать никогда в этой жизни, впрочем, и этой жизни не должно было быть. В свое время, он заплатил достаточно, чтобы больше не открывать глаз.

– Что за иллюзорная гадость, зловонная пелена, невежество в состоянии квинт эссенции? Зачем вы вновь явились ко мне на поклон? Ах это ты источник этого, того, чего не может быть. Ты! Слышишь? Я к тебе обращаюсь! Зачем ты извратил само бытие и призвал меня? Чем я тебе насолил? Я достаточно страдал, чтобы растворится в первородной пустоте извечного ничего! Зачем? Зачем? Зачем!?

– Но как? Если я нарушил ваш покой, прошу меня простить. Я ни в коем случае, не хотел вас тревожить. И почему вы зеленый?

– Вранье! И ты ответишь за каждое слово!

– Да, нет же! Я всего лишь хотел найти спасенье. Нет не так. Я всего лишь хотел простить сам себя за все то, что по дурости сотворил.

– Хм, теперь я вижу. Когда-то и я был таким же. Возможно, даже я не постиг всех законов кармы и её завихрения подобно сильному восточному ветру смогли зацепить меня из нирваны.

– Получается вы?

– Да я был, хм как бы это выразить вербально? Я не был! Лучше всего подходит эта формулировка.

– И каково это?

– Хм? Сложно сказать, там все не так, как здесь! Представь себе, что ты река и не просто река, а ярко красная река и состоишь ты лишь из серотонина и эндорфина.

– Ну допустим…

– Ты не понял. Не ты испытываешь кайф, тебя ведь нет, если ты до сих пор это не осознал.

– А кто же тогда?

– Никто! Ты сам становишься тем абсолютным потоком бесконечного удовольствия.

– То есть я, ну то есть вы, ни чувствуете?

– Чувствую конечно же!

– Но вас ведь нет?

– Нет!

– Тогда как?

– Вот представь, что у тебя нет руки, ну или там ноги!

– И вы туда же!

– Видимо ты не совсем понял, давай я тебе разжую. Вот нет у тебя руки, а ты продолжаешь её чувствовать, как такое может быть?

– Ну с точки зрения современной науки, это происходит за счет того, что идет переорганизация работы мозга, приводящая к появлению неправильных связей между нейронами, управлявшими движениями ампутированной руки.

– А теперь представь, что у тебя ампутировали все! Перестраиваться не чему, но ты все равно будешь все ощущать, хотя ни чего уже в общем то и нет.

– Почему? Ведь все ощущения обрабатываются в головном мозге, если его нет, то и ощущений быть не может.

– Правильно!

– Тогда я совсем ничего не понимаю…

– Зато я понял, почему я здесь. Ты такой же упертый и тупой баран, как я! И поэтому произошло, то, чего, как я думал, произойти в принципе не может.

– Это поэтому вы зеленый? Злитесь?

– Нет, но ты сам станешь таким же, когда пройдешь мой путь, а выбора у тебя нет, Ваня.

– Почему?

– Опять не правильный вопрос. Впрочем, другого я от тебя и не ждал. Надеюсь, сотни лет рабского труда, сделают из тебя человека.

– Я столько не проживу!

– Здесь ты проживешь столько, сколько я захочу.

– Давайте тогда приступать побыстрее, а то у меня дела еще есть.

– Ахахаха! Дела у него есть. Когда мы закончим, ты уже забудешь про все свои дела и про все остальное тоже забудешь и даже свое имя ты забудешь.

– Если это поможет мне простить себя, то так тому и быть.

– Ты станешь рабской пчелой, что непрерывно плетет улей мироздания! Но это потом, когда дорастешь!

– А что сейчас?

– Сейчас создай дом с тремя углами для своего учителя и сделай пятнадцать тысяч простираний для всех, кто смог пройти этим путем до тебя и пройдет его после.

– Но из чего? Кругом лишь пустота и только вдалеке революционное красное знамя гордо реет над всем уже давно сгнившим капиталистическим обществом.

– Тяжко будет мне с тобой, ты еще хуже меня в твои годы. Возьми весь свой накопленный багаж знаний, умений и навыков, и строй вот прям из него. Я хочу, чтобы ты стал пустым, как всё то, что нас окружает.

– А так можно было?

– Так нужно будет!

Иван заложил фундамент из тех программ, что получал еще в интернате. В ход пошли детские обиды на отца и мать, которые его даже не навещали. Опалубкой для треугольной плиты послужили яркие воспоминания первых школьных дней. На три стены он решил потратить свою первую влюбленность в Ирку из параллельного класса, которая обменяла ему поцелуй в щеку на яблоко. Крышу он сделал из воспоминаний о том, как впервые оказался в милиции, тогда он и Витька, чуть не сожгли интернат, поджигая тополиный пух череповецкими спичками. Изящные линии судьбы переплелись в забавные узоры на фасадах дома. Ивану очень понравилась проделанная им работа, можно даже сказать, что он ей гордился, однако его вечнозеленый учитель так не считал.

– Ваня, все херня давай по новой, только на этот раз четыре стены, будь любезен.

Шли годы, Иван трудился не покладая рук, материала ему хватало с лихвой, то детские обиды, то очередные раскопки с Андреем Евгеньевичем, то негодование в отношении своего отца. Дом о четырех стенах постепенно материализовался и был по истине прекрасен, строгие линии, удачно подобранные пастельные тона и никакой треклятой лепнины, которая могла бы так раздражать глаз союзного человека своим излишеством и непрактичностью.

– Уже лучше, но пока ты строил я уже передумал, давай пять стен и крышу повеселее сделай, а то совсем скукота, – отвечал учитель, когда Иван презентовал ему новый дом.

– Вы уж определитесь пожалуйста, а то ведь я совсем пустым стану! – довольно грубо и раздраженно ответил Иван.

– Если что-то не нравиться, можешь быть свободен, я тебя не держу!

– Какие мы нежные! Ладно, ладно! Потрачу еще пару десятков лет на пятистенок для вашего мудрейшества, – ехидно отвечал юноша.

Пятьдесят лет Иван трепетно и тщательно выбирал материал для постройки очередного дома. Каждая стена стоила ему самых драгоценных воспоминаний. Он пустел в прямом смысле слова, в нем остались только совсем уж базовые программы и самые ценные знания, которыми он дорожил больше всего на свете.

– Вань, ты не поверишь?! – смеясь начал учитель, – но пятистенок тоже ни о чем, хочу шестиугольник.

Иван ничего не ответил, он просто не мог, умение говорить он потратил на крышу пятистенка. Он с грустью сглотнул последнюю оставшуюся в нем возможность обижаться и стал пчелой, которая плетет шестигранные дома во вселенском улье мироздания тем, кому они нужны и тем, кого с недавних пор союзная наука научилась отправлять сюда насильно. Пчела Иван увидел небольшой сгусток сознания и энергии цвета топленого молока, который испытывал первобытный ужас бесконечного одиночества этой трансцендентной нереальности. Узнав в нем Сергея, он ощутил возможность на свое искупление. Аккуратно подлетев, из самых последних знаний, сил, навыков, пчела Иван сплел Сергею шестигранный домик-соту. После чего от него не осталось ни чего и даже того, что хоть как-то бы могло бы послужить маяком для возвращения из ни чего в ни куда, тоже не осталось. Но, как ни странно, он не исчез полностью, Иван наконец осознал то, что пытался объяснить ему на словах учитель.

– Иван! Ваня! Ванечка! Давай возвращайся, хватит уже! – кричал не на шутку взволнованный Цукерман.

Иван не обращал на него внимания он бегал по шахматному полу, лебезя руками словно крыльями. Иногда он снимал штаны, делал свое грязное дело и пытался из получившегося материала лепить подобие улья. Чуть реже пытался ужалить Цукермана и человека в черном. И всего лишь один раз Иван просил принести ему нектара, какого именно Цукерман не понял и просто дал ему воду с медом.

Трип длился уже два дня. Как выводить Ваню оттуда Цукерман не знал, да и перед приемом чая, который по вкусу, как суп с особыми специями, он предупреждал Ивана о том, что не будет его проводником. И все же он переживал. В Иване он увидел того, кто бы мог быть его сыном, он чувствовал свою ответственность за него, да и не должны дети нести ответственность за грехи своих отцов.

– Горе мне, старому дураку! Зачем? Зачем я ему рассказал об этой специи? – истерично кричал профессор.

– Сдай его в психушку и нет проблем, – сказал человек в черном.

– Тебя дебила не спросил!

– Ну а что с ним делать, он нам весь пол засрал!?

– Не переживай, я уберу.

– Не в этом дело Лазарь, сегодня ты уберешь, завтра быть может тоже, а что потом? Всю жизнь будешь о нем заботиться?

– Буду, если понадобиться, но я верю в этого юношу! Он обязательно справиться! – уже почти кричал Цукерман, крепко сжимая Ивана и подтирая ему слюни.

– Воля твоя профессор.

– Есть способ решить все быстро, но мне бы не хотелось до него доходить.

– Решайся, а то я уже задыхаюсь от этой вони.

– Тебе придется сдерживать нас обоих, сможешь?

– Ну его, профессор, давай уж как-нибудь без меня.

– Эх, не думал я, что на старости лет придется пить чай, который по вкусу, как суп и беспокоить своего старого учителя, – тяжело вздохнув, констатировал Цукерман.

Следующие два часа он готовился. Приделал к кровати ремни. Заварил чай. Медитировал. Сделал специальные упражнения, для улучшения лимфотока. Зажег благовонные палочки.

– Связать по крайней мере ты меня можешь?

– Эт, всегда пожалуйста!

Цукерман, несмотря на то что чай, который по вкусу, как суп был крайне горяч, жадно, одним мощным глотком выпил всю чашку. Лег на кровать и отправился в далекое путешествие к своему старому другу и учителю, к великому мертвецу, который смог транслировать свои мысли из небытия в свое нетленное тело здесь на Земле, неся свет и знание во благо всех живых существ, к Буде Борисовичу.

Покрытое зелеными дынями, поле кровавой неизбежности, словно громадное облако горькой ваты не сулило ни чего хорошего, кроме всего того хорошего, чего оно могло сулить или солить, в принципе. Швейцаристские алгебраисты, тем временем, соревновались за то, кто будет делать перерасчет этих самых дынь после того, как схлестнуться стенка на стенку боскеры-неоязычники и самобитсы-постпротестантославянофаги за право первого дня с блондинкой с голубыми глазами в розовом сарафане от Е-дашкина, которая обещала выдать пропуск в Вальгалище самым лучшим бойцам.

Что такое Вальгалище, никто конечно не знал, но это звучало свежо, интересно и все предположили, что это что-то из современного искусства, а как известно современное искусство требует современных жертв и именно по этой самой причине возможность поучаствовать в схватке стоила сумасшедших е-бабок. Как говорили в древности: «Пипл схаватет!», и пипл хавал, как и всегда, на протяжении всей истории человечества.

Разрезая пространство и время, словно масло гхи из Тарноги, он презрел сию битву, как любой уважающий себя человек, рожденный в прошлом столетии. Верхом на хромой пантере, он отправил их всех в следующую бесцельную жизнь, лишь одним своим свайпом влево и получил от блондинки с голубыми глазами в розовом сарафане лайк и пропуск в Вальгалище.

– Кто ты войн? – спросила она.

– Имя мне Лазарь Цукерман, последний из великих, когда-то в прошлом, мистиков Аполлона.

– Чтож, ты выполнил все обязательства и можешь лицезреть Вальгалище, – слегка краснея, ответила блондинка с голубыми глазами в розовом сарафане.

Внутри было тепло и влажно, словно бы попал в пещеру на райском острове с вулканом. Цукерман, будучи опытным мистиком, знал путь заранее, он уже бывал здесь и пускай в прошлый раз это была не пещера, а узкая нора, которая сдавливала его эфирное тело со всех сторон, суть от этого не менялась никогда. Главное было двигаться не предсказуемо для системы, сначала медленно, потом быстрее и не только вперед, но и назад тоже, иначе можно было угодить в ловушки, ловко ей расставленные и закончить свое путешествие раньше, чем было нужно.

Матерый исследователь, двигался, как заколдованный, со стороны можно было бы подумать, что он танцует некую жгучую смесь латиноамериканских танцев вместе взятых и бережно взбитых в блендере тщеславия и самости. Важно понимать, что это было лишь внешним проявлением, внутри он был абсолютно спокоен и не возмутим, можно даже сказать он был пуст, как куст, гол, как сокол и пол, как скол. Старый конь знал борозду наизусть, и та под гнетом его магической маскулинности поддавалась сама, без внешнего усилия, но глубокого внутреннего. Пройдя по лучу Вальгалища строго определенный отрезок, Цукерман, свернул там, где было надо и окончил свое путешествие в обители Буды Борисовича. Встреча длилась ровно долю секунды, но майор-лама считал все что было на душе у своего ученика за треть от положенного времени, две три остатка он просто смеялся, впрочем, как и всегда.

В холодном поту Цукерман пришел в себя. Он крепко сжимал своего коллегу по дебатам за талию.

– Слава китам и черепахе ты очнулся, упрямый старик! – сказал патлатый мужчина в черном.

– А что такое? Ты ведь крепко связывал меня ремнями, как я смог встать с кровати?

– Ох и не знаю!

– Не таи, говори, как есть!

– Ну ты сказал, что закончил и попросил меня развязать тебя.

– А ты взял и развязал?

– Ну да, ты ведь просил.

– И что я?

– А ты как набросился на меня и давай танцевать! Сначала танго и вальс, это было еще ни чего так, даже весело, но потом ты перешел на стрип-пластику, а закончил вообще бачатой. Ох я даже не знаю, как бы ты далеко зашел, если бы действие чая, который по вкусу, как суп не закончилось, ох не знаю. Ты бы старина сходил проверился, может ты из этих, ну которые жили в Содоме?

– За такие слова, в приличном обществе, принято ломать человеку уши, ну или как минимум нос! Ты же понимаешь?

– А я то, что, это ты у нас член клуба любителей щекотать очко, стрингоносец хренов!

– Ну ты и говно Джон, надо было тебя оставить гнить в РША!

– Уж лучше гнить в РША, чем оказаться пещерой для твоих говно раскопок!

– Иди сюда, буду бить тебе лицо, ублюдок, падла, говно, жопа! – прокричал Цукерман, явно выйдя из равновесия.

– А нрав остался все тот же, ахаха!

– Быть не может, но как? Буда Борисович?

– А ты кого ожидал здесь увидеть? Не ужели блондинку с голубыми глазами в розовом сарафане?

– Кстати, а почему бы и нет? Она довольно интересный феномен!

– А ты хотел поговорить именно про неё, ахахах?

– Кстати, вы так и не ответили, как вы здесь? Это ведь реальность? Или…

– Реальности, друг мой, давно уже нет, в принципе, ахахах.

– Ладно давайте без софистики, времени у нас, наверное, не много?

– От чего же, все время мира и не только, ахахах.

– Перестаю задавать глупые вопросы, давайте сразу к делу, надо Ваньку вытаскивать!

– Ваньки больше нет, Лазарь!

– Это как? Вот же он лежит, дышит!

– Он попал к вечнозеленому учителю. А у того методы, ну сам понимаешь, очень радикальные. В общем расщепил он Ваньку на материал для сот мироздания.

– Дак давайте соберем его снова! Вы же можете, ну кто кроме вас, ну пожалуйста! Буда Борисович, в последний раз помогите глупому старику! Молю!

– А что тебе до него, он ведь Федькин сын, а ты с Федькой давно в рамсах, это факт известный, что ты так за него просишь, ахахах?

– На меня похож, тоже любит дров наломать, а потом искать искупления!

– Ну эт мы все такие, ахахах!

– Поможете?

– Нет.

– Но почему?

– Потому что даже я не могу расщепить соты мироздания и вновь создать из них Ивана. Это может сделать только сам великий абсолют, ахахах.

– Давайте его попросим?

– Ему все равно! Он всегда только и делает, что наблюдает за всем. А всё, берет и происходит лишь только потому, что он за ним наблюдает. Если он перестанет наблюдать и прервется на такую незначительную задачу, тогда всё закончится, потом правда он вернет фокус своего внимания обратно, но это будет уже совершенно другой мир, где не будет, ни тебя и даже возможно и ни меня, ахахах.

– Сделайте хоть что-нибудь, пожалуйста! – уже почти ревел, как младенец, старик Цукерман.

– Тело Ивана еще живо, а там есть незамутненное сознание молочного цвета, что бережно запаковано в самой красивой соте, быть может отдадим ему тело Ивана, что скажешь?

– Быть может это Сергей? Тот в чей смерти винил себя Иван?

– Давай узнаем, ахахах.

Воля мойра-ламы, подобно древней катане, работы Хасэбэ Кунисигэ, пронзила забрус соты молочного цвета. Нежное сознание находившееся внутри полилось наружу, сродни тому, как сострадание великих учителей прошлого, проистекает через книги ко всем, кто в нем нуждается.

Сознание вещь очень сложная в тонкоматериальном плане, особенно трудным становится процесс его дэикспетизации в тех случаях, когда его насильно вырвали из тела хозяина. Оно становится тождественно собаке, познавшей гнев своего хозяина и ей, по истине, тяжело доверится новому владельцу, то есть телу, в которое его собираются деикспетизировать. Да и вообще познавшему небытие уму, обратно в унылое бытие, не то, чтобы хотелось вернуться, а точнее совсем не хотелось. Но воля Буды Борисовича, умудренного нежизненным опытом, могла делать с юным сознанием, все что ей угодно и Сергей отправился прямым потоком в тело Ивана.

– Ну что ж Цукерман, я сделал свою работу, ахахах!

– Не то, чтобы, это сильно меня ободрило, но так по крайней мере будет легче Ивану в том мире.

– Ивана нет, ему не станет легче, ахахах.

– Тогда станет легче воспоминанию об Иване в моей голове.

– Определенно, ахаха! Удачи тебе Цукерман!

– И вам Буда Борисович.

– Мне она не нужна, у меня есть воля, ахахах!

Дрожащее, беспомощное, слабое и бесконечно уставшее сознание юного Сергея наконец пробудилось в теле Ивана. Оно едва не отправилось обратно в небытие, но Цукерман, повинуясь древним инстинктам успел нанести шлепок по его заднице, и Сергей смог сделать свой первый вдох в новом биоскафандре.

– А я что говорил! Гомозек вы! – заёрничал глупый Джон, не понимавший, что только что на его глазах произошло великое чудо рождения сознания в новом теле.

– Как ты? – не обращая внимания на язвы Джона, старик обратился к Сергею.

– Мх, кхм, агрх, – не внятно отвечал Сергей.

– Не торопись, просто прочувствуй все органы нового тела, дай время своему сознанию наполнить нейронные сети.

– Угу, – едва промычал Сергей.

– Джон принеси воды!

– Хорошо, старый извращенец!

– Спасибо! – Цукерман продолжал игнорировать девиантное поведение человека в черном.

Включение и выключение искусственного солнца, означавшее начало дня и начало ночи, вызывало у Сергея приступы ярости, видимо он понимал, что как-то связан с ним. Цукерман все время был с ним рядом и выхаживал, как собственного сына, о котором он мечтал всю жизнь, но так и не завел. Наконец спустя ровно семь циклов работы искусственного солнца, Сергей смог говорить членораздельно, а не просто мычать.

– Спасибо тебе старик, за твою доброту и сострадание!

– Не за что мой юный друг.

– Такое чувство, что твое лицо мне подозрительно знакомо. И вообще в моем сознании всплывает столько всего, чего не было в моей жизни.

– Быть может, это воспоминания Ивана?

– Что самое странное нет! Я помню, как я работал в секретной организации и писал статьи в е-газете про коррумпированную власть в Париже. А потом меня предали!

– Это не правда! Ты нагло врешь, юнец! Кто ты? – нервно вскричал Цукерман.

– Я, хм? Я Сергей Шпалов – археолог. А еще, кажется? Сложно сказать, все это выглядит, как одно большое наваждение. Как будто бы я вижу сон внутри сна или быть может это все и есть сон или мы только что опять выпили чаю, который по вкусу, как суп?

– Нет, мы не пили только воду. Не томи, говори пожалуйста.

– Еще я вижу себя неким Сашей Айсбергом, возможно я был им в прошлой жизни. Стойте, а вы случайно не профессор Цукерман.

– Кармические законы не постижимы. Да сынок, это я. В той жизни ты был пешкой в моих руках, пока все не вышло из-под контроля, – расплакавшись ответил Цукерман.

– Не переживайте, я не держу на вас зла, в конце концов мы оба были пешками в той игре и предали нас обоих.

– Но зачем ты решил убить себя?

– А зачем мне было жить, профессор?

– Ну как? Ты был молод и полон сил!

– Я был пуст, профессор! Пуст, как самая темная безысходность!

– Я тоже, но смерть это не выход!

– А что тогда выход? Сидеть в пустыне с тупым Джоном и рассуждать об устройстве мироздания?

– Почему бы и нет?

– Довольно! Я не хочу больше вспоминать ту жизнь, профессор. Лучше я продолжу эту, пусть и не в своем теле.

– Как скажешь сынок, воля твоя.

– Почему вы зовете меня сынок?

– Прости старику эту слабость. Своих детей у меня ведь нет.

– Это не важно, в любом случае все мы обречены вспоминать прошлое, ведь вспомнить будущее, увы мы не можем.

– Ты абсолютно прав, Сергей. Рефлексия – это бич современного человека. Что ты собираешься делать дальше?

– Поеду в Москву и донесу на самый вверх, чем занимаются в Гоа, великие умы Союза.

– Брось ты это Сережа, думаешь с чьей отмашки был запущен этот проект? Неужели ты веришь в самоуправление на местах? В наше то время, ахахаха!

– Верю! И всегда вверил, только распределенная власть может быть действительно эффективна.

– Ой рассмешил, не могу! Ахахах! Сейчас животик лопнет! Слышишь! Джон! Распределенная власть и эффективна, ахахах! Ты еще скажи, чтобы каждому субъекту Союза по своему президенту или генерал-губернатору назначили?

– Почему бы и нет! Отличная идея старик! – после этих слов Сергей попытался встать, но тут же был отправлен гравитацией обратно в импровизированную кровать.

– Тише, тише, сынок. Дай время своему сознанию до конца освоится. А пока оставайся здесь, мы с Джоном за тобой присмотрим.

– Говори за себя лысый! – грубо ответил Джон.

– Не обращай на него внимания, он только на словах такой грубый, на деле же глупый птенец.

– Хорошо!

Бесцельное времяпрепровождение в кровати довольно быстро ему наскучило, и Сергей начал пытаться ползать, как гусеница по идеально чистому полу шахматного храма дуалистического детерминизма. По не многу, он изучал местную религию, если её так можно было назвать, тщательно всматриваясь в иконографию и витражи, которые украшали храм. Основным сюжетам всегда выступало противопоставление абсолютных противоположностей друг другу, но таким хитрым образом, что одно не может существовать без другого. Его особое внимание привлек витраж, на котором великий союзный солдат, с присущим ему состраданием, осознанностью и бесконечно печальными глазами, безжалостно уничтожает гея-террориста, освобождая Европу от тирании содомитов, во благо всех живых существ.

Сергей долго не мог понять, что только во тьме всей этой гей-тирании союзный солдат мог сиять столь ярко, что традиционные ценности моментально начинали передаваться воздушно капельным путем. Когда, наконец, он разжевал сам себе эту мысль, он поднял голову вверх и увидел фреску, состоящую из двух запятых, которые были идентичны по размеру и вместе составляли круг, одна была черная с белой точкой, а вторая белая с черной.

– Вот оно! – вскричал он.

– Что оно? – спросил Джон.

– Я все понял!

– Да что ты понял, дурной!

– Причинно-следственную обусловленность этого мира, конечно!

– Тьфу ты, а шуму то было!

– Ты не понимаешь Джон! Я думал, что это храм противоположностей, но на самом деле и добро, и зло не могут существовать друг без друга. Впрочем, что для одного наблюдателя может быть плохим, то другой воспримет, как лучшее, что могло только произойти. И даже, если размышлять так, то все равно ничего не поменялось.

– Еще один! Хватит с меня этих бредней, старик и так мне все мозги промыл.

– А где он, кстати?

– Пошел в город за едой.

– Что? Один?

– Ну да, он всегда ходит один.

– Но там же опасно, бабовичи, фанатики разных мастей и прочие маргинальные личности.

– Он же Цукерман, ему их уделать, как два пальца об асфальт. Однажды он обманом подрядил КГБ, порубить дрова его другу на даче близ Парижу, просто позвонив и сказав, что он там золото прячет.

– Очень интересно. А другие истории у тебя про него есть?

– Еще в детстве маленький Цукерман спросил у мамы, мол, а дед мороз кладет подарки под каждую ёлку?

– И?

– Ну его мама, конечно же ответила утвердительно.

– И что дальше?

– Ну тогда Лазарь и выдал, давай тогда мама поставим не одну ёлку дома, а как минимум десять, получим десять подарков, перепродадим и откроем ломбард.

– Это многое о нем говорит.

– Ну не знаю, я только понял, что он не ест свинину и все.

– Вот это кстати довольно странный феномен, что те кто не едят свинину гораздо чаше добиваются успеха в делах. Об этом можно поразмышлять.

– Да что там рассуждать Сережа, свинья она же грязная, наверняка в ней черви и прочие паразиты, вот поди они и разъедают нейронные связи в мозгу у того, кто её ест.

– Нет Джон! Тут, как мне кажется дело гораздо глубже. Мне уже вторую ночь, сниться один и тот же странный сон, где я как свинья лежу в куче говна и даже пошевелиться не могу, люди справляют на меня свою нужду и смеются, ну а мне все равно, я в каком-то неприлично блаженном состоянии. Нет ты не подумай я ни какой-нибудь извращенец-копрофаг! Да и происходит это во сне. Просто в этот момент на меня не сходит теплая лучистая энергия, дарующая мне силу бога. Вот я и подумал, что свинья может быть кармически предрасположенным животным к получению такой же энергии и человек вкушая её запретный сочный мясной плод, обрекает себя на определенные неудачи, а если быть более точным, то тот человек, который не ест свинину, кармически имеет гораздо больше шансов на успех в его предприятиях.

– Все это херня, Сережа, я думаю все-таки черви.

– Нет Джон не херня, – вмешался появившийся Цукерман. – Сергей говорит истину, свинья – это тайное священное животное особой секты шакти-кабалистов, обретающих божественную силу валяясь в говне и грязи. Они копируют её поведение, им становится все равно что есть, все равно что пить, все равно что трахать, им вообще все становиться все равно и в этом они видят уход от дуального мировосприятия.

– Вот оно что? А вы пробовали воспроизводить их ритуалы, профессор?

– Еще чего! Я просто не ем свинину и иногда пью чай, который по вкусу, как суп, но сейчас все реже.

– И вам не интересно, то состояние, которое они испытывают?

– Мальчик мой, я испытывал такие состояния, что им и не снилось, и видел такие вещи, что у них бы волосы стали седыми за секунду.

– И все же мой сон не дает мне покоя, он как будто бы реален, я чувствую эту силу даже сейчас, вот смотри! – он сделал небольшое усилие, и подушка с его кровати мгновенно прилетела Джону прямо в лицо.

– Ты че творишь! – закричал Джон.

– Кто ты? Как ты это…? Быть того не может! – Цукерман исказился в лице.

– Я же говорил вам, это сила, которую дарует мне Шива в том сне. Вопрос в том конечно, как я смог высвободить её в реальной жизни или все-таки это до сих иллюзия?

– Ну вообще, если отбросить всю шелуху, то и, то, что ты называешь реальностью это все равно иллюзия, но что могу сказать точно, мы с тобой не под действием чая, который по вкусу, как суп.

– А ты в этом уверен, старик? – съязвил Джон.

– Я уверен только в том, что ты даже глоток этого чая зассышь сделать, Джон!

– Да я! Да зассу! Хрен там плавал!

– Ну возьми, вон там остался от Ваньки особый, со специей или зассал?

– Да не! Не зассал, только давай в другой раз, сейчас чет живот болит, да и вообще, тут Сергей в реальности такие вещи показывает, интересно же, не хочется пропустить, ну сам понимаешь. А так нет, я не зассал, ну так слегка страшно, конечно, Ванька ведь не вернулся, ну я хозяин своему слову, обязательно выпью чаю, который по вкусу, как суп, но потом, вот!

– Понятно, ахаха! – откровенно рассмеялся Цукерман.

– Слушай Сережа, а ты девиц полуголых можешь наколдовать? Ну чтоб они такие все красивые, прямо здесь оказались, а? И пива, желательно корону с лаймом? – попытался перевести тему Джон.

– Можно попробовать, только не факт, что получится.

– Пробуй дорогой, пробуй пожалуйста, очень тебя прошу.

Цукерман решил промолчать, ему самому было интересно на что способен Сергей, но подавать вид, как он подумал, было бы неправильно, так как с точки зрения современной науки, телепортация или материализация была все еще невозможна, а он в первую очередь человек науки, пусть и с мистическим уклоном.

Сергей напрягся. Вены на его висках вспучились и на коже выступили маленькие капельки теплого пота. Сила не давалась ему по щелчку пальцев, в общем то и по хлопанью в ладоши тоже не давалась. Она требовала от него отдачи, соизмеренной его желанию. В конце концов он упал в обморок, а рядом появилась весьма неприятного вида химера. Она представляла из себя гибрид женщины, пива и гамбургеров, которые служили ей за место молочных желез. Уродливая татуировка с надписью «Вот что я люблю» заканчивалась стрелкой в направлении её детородного органа. Она не могла нормально ходить, так как вместо стоп у неё были бутылки пива. Каким образом это существо вообще могло существовать, было загадкой.

– Мальчики, хотите маленькой и грязной любви? – химера открыла рот и из её рта вывалилось облако мерзейшего аромата, от которого Цукерман с Джоном чуть не отправились в Вальгалище, раньше времени.

– Джон сходи в подсобку, надо угостить даму, – подмигивая, Цукерман отправил Джона за лопатой в сарай.

– Угостить эту шмару? Старый ты чё?

– Там у нас стальной леденец на деревянной палочке лежит, – еще более грубо намекнул Цукерман.

– Ах да, конечно! Прошу прощения за свою неучтивость.

Джон не успел принести лопату, шмара-химера растворилась в воздухе, как мираж в пустыне, когда Сергей пришел в себя. Он выглядел ужасно, синяки под глазами и лихорадочная дрожь в руках. Цукерман принес ему одну бутылочку своей фирменной настойки для восстановления жизненных сил.

– Выпей, станет по легче. Ты, видимо, перенапрягся?

– Спасибо! А что это?

– Витамины и еще кое-что. Да ты не переживай, не отравишься.

– Что сейчас произошло? Из меня как будто всю жизнь и радость высосали через трубочку.

– Ты попытался выполнить просьбу Джона.

– И что получилось?

– Ну в общем и целом, да. Но ему хотелось бы не в общем виде, а в раздельном, ахахах.

– Понятно, вы не против если я посплю пару часиков?

– Ложись конечно. Ни о чем не переживай, здесь тебе рады.

– Ой, а вы можете моей маме позвонить? Она, наверное, очень волнуется.

– Здесь нет связи, сынок, но я что-нибудь придумаю, отдыхай.

Необычайно холодная ночь вернула Сергею чувство реальности. Он пытался подбить под себя драную хлопковую ткань, которая служила ему одеялом, чтобы создать подобие кокона, но она предательски рвалась. Вылезать из кровати, чтобы найти еще что-нибудь, чтобы укрыться, казалось страшным и рискованным предприятием. Сергей решил еще раз попробовать применить свою силу, чтобы материализовать спальный мешок или на худой конец нормальное одеяло. В этот раз даже не пришлось напрягаться, он просто визуализировал спальник и вуаля он оказался уже внутри него. Теплый лебяжий кокон согрел его в мгновенье ока и тогда он задумался.

– Это что получается? Когда я захотел переместить предмет, все прошло легко, когда я захотел создать человека, то вырубился, когда захотел спальник, даже напрягаться не пришлось. Возможно, эта сила позволяет мне легко создавать не живые объекты, впрочем, живые она мне тоже позволяет создавать, вот только не то, что не легко, а прям требует от меня всех моих сил. Вот если бы кто меня научил обуздать эту силу…

Сергей даже не успел просмаковать эту мысль, перед его лицом возник профессор.

– Спишь?

– Нет.

– А спальник откуда? Хотя, не важно. Слушай внимательно. С утра ты отправишься в Лхасу к Буде Борисовичу в ученики. И даже не думай спорить. Твою силу надо обуздать, пока еще каких-нибудь дел не творили. А и еще, когда я связался с майором-ламой он обещал передать весточку твоей маме, так что не переживай.

– Понял, спасибо, наверное. Нет не так. Благодарю вас товарищ Цукерман, так будет лучше.

– Не за что, а сейчас, спи давай, завтра тебя ждет долгая дорога.

Сергея разбудил терпкий аромат масала чая. Гвоздика, кардамон, имбирь, бадьян, черный перец и корица, составляли сложный букет этой чудесной амброзии, который слегка сглаживало молочная нота. Открыв глаза, он увидел скромный завтрак, который для него, заботливо приготовил Цукерман. На подносе был ароматный чай, пара хрустящих блинчиков доса из чечевичной муки и кокосовое чатни. Насыщенный, плотный пряный вкус разлился по его телу, стоило только намазать чатни на досу и сделать первый укус. Его тело, подобно е-мобилю, который поставили на зарядку, начало пополнятся так необходимой ему энергией. Не удивлюсь, если Цукерман добавил в чатни пару своих секретных специй, старый биохакер хорошо разбирался в целебных и не только свойствах растений.

– Очень вкусно, профессор!

– На здоровье Сережа, набирайся сил, тебя сегодня ждет долгая дорога.

– Пешком что ли? А машины у вас здесь нет?

– Да, машины или даже какого-нибудь велосипеда у нас нет.

– Жаль…

– Не переживай, ты обязательно дойдешь, если заблудишься, то Буда Борисович тебя направит.

– А как?

– Ты сам поймешь, когда это случится. Да и вообще, по этой земле можешь ступать смело, никто тебя более не тронет.

– Это почему?

– Потому что тебе скрыта сила бога, но скрыта она только для обывателя, а здесь в Индостане и в тибетском нагорье таких нет.

– Понял. Спасибо вам за все профессор. В другой жизни мы могли бы стать хорошими друзьями или даже отцом и сыном.

– В другой жизни, Сережа. Ты прав, в другой жизни. А сейчас иди! Долгие проводы не в моей манере.

– Возьми на дорожку! – подбежал Джон и дал сверток с остатками блинчиков и чатни, – вдруг пригодится.

– Благодарю вас за все, друзья!

Его телу уже была знакома эта безжалостная пустыня. Впрочем, легче от этого момента не было. Юркий песок, поднимаемый в воздух малейшим дуновением ветра, ловко и без стеснения забирался под одежду, как девушка, которая работает на пешеходной улице где-нибудь в Паттайе. Жар искусственного солнца потихоньку направлял цвет обгоревшей кожи Сергея в сторону пекинской дичи, которая не смогла вовремя улететь и стала обедом для дядюшки Мао. Однако Сергей преисполненный вдохновением от скорой встречи с товарищем майором-ламой, стойко превозмогал все тяготы и лишения на своем пути, пока не встретил её, блондинку с голубыми глазами в розовом сари.

– Я скучала, – начала она разговор в кокетливо-завлекательной манере.

– Откуда ты здесь?

– Вот что у тебя за манера общения Сережа? Чувствую себя как на допросе, – договорив она высунула язык и скорчила рожицу.

– Ты все равно не настоящая, зачем мне тратить время на условности и заискивания.

– А ты настоящий? А то я бы с радостью по заискивала перед тобой, если ты понимаешь, о чем я.

– А вот этого я тебе, блондинка с голубыми глазами в розовом сари, не скажу!

– Что так? Стесняешься? Или быть может, я тебе не нравлюсь?

– Дело не в этом!

– Что тогда? Поди писюн маленький, ахаха! Дак это тоже не проблема в наше время, сделаем тебе имплант или укольчик со стволовыми клетками коня, тут уже сам выбирай, что хочешь техно или био?

– Тьфу ты! Извращенка! Я тебе не скажу лишь потому, что и сам не знаю.

– Хм, а это уже интересно. Вот возьми этот спелый манго и скажи мне каков он на вкус.

– Мама меня учила не брать еду у незнакомцев.

– Какая же я незнакомка, я блондинка с голубыми глазами в розовом сари, мы с тобой уже виделись или ты забыл?

– Ладно, давай сюда свой манго, все-равно есть очень хочется, что странно ведь я только что перекусили блинчиками с чатни.

Ловко орудуя передними зубами, Сергей очистил спелый манго от кожуры и жадно откусил кусок нежной мякоти, которая заструилась соками не только в горло, но еще и по бороде, и по рукам.

– Ну как?

– Очень хорошо! Сладкое с легкой кислинкой.

– А как ты думаешь оно реально?

– Судя по всему да.

– Взгляни на то, что ты ешь!

– Хм странно, это не манго, это торт в виде манго.

– А теперь попробуй сунуть руку в песок.

– Офигеть и пустыня – это торт! – сказал Сергей, вырвав из сахарного песка кусок нежных бисквитов, скрепленных сливочным кремом.

– А теперь укуси меня, – слегка покраснев и отведя взгляд сказала блондинка с голубыми глазами в розовом сари.

– Неужели и ты торт? Быть не может, торты не говорят!

– Пробуй, пока я не передумала.

– Ммм! Это просто блаженство, а это конфи из черешни, просто песня. Подожди! А если я попробую!

– Стой!

– Ммм, что ты говоришь?

Блондинка с голубыми глазами в розовом сари не успела остановить юношу, и он вкусил собственной плоти. Вокруг стало темно и сыро, из далека доносился едва слышный запах амаретто. Пористая структура мироздания обволакивала, сжимая измученное тело со всех сторон. Вой крото-волков пытавшихся выгрызть Сергея из бисквитного плена, не предвещал ни чего хорошего, и оно не заставило себя долго ждать. Циклопическая серая цапля одним ловким движением вырвала юношу с частью бисквита, чуть не откусив ему при этом руку. Любой другой человек на месте Сергея уже поддался бы панике, но юноша оставался хладнокровным, как герой Стивена Сигала в любом в фильме с его участием, ему было все равно где он оказался, на пароходе или в поезде, или во рту гигантской серой цапли, он просто продолжал делать то, что умел лучше всего.

Силой своей воли, Сергей отдал приказ цапле открыть свой поганый рот, в котором отвратительно пахло тиной и протухшей рыбой. Цапля подчинилась. Сергей увидел часть окружавшего его мира и решил пробираться на верх, вырастив прямо во рту цапли бобовое дерево. Сочные коржи и шоколадные начинки, крото-волки и лисички-сладкоежки, пирамида и всевидящее око – все что было в этом мире.

– Постой же! – сказал Сергей сам себе, – надо направить свое сознание в эту пирамиду, я ведь где-то это уже проходил.

Мысленно представив себя в позе лотоса в центре пирамиды, Сергей преобразовался в луч энергии, которая словно мячик в пинбольном автомате, беспорядочно начала пробивать себе путь наверх, отражаясь от всего. Все материальное в этом мире, как будто бы смазали маслом и сознание Сергея не могло за что-нибудь зацепиться. В тот момент он увидел всё и даже больше. В его разуме естественным образом предстали прошлое, настоящее и будущее этого мира. И сам мир стал другим, из трехмерного торта три шоколада он превратился в четырехмерный кусок говна, точнее три куска говна, заботливо скрепленных между собой копрокондитером.

– Это что получается, все торты превращаются в говно, если взглянуть на их будущее? И все торты выходят из говна, которым была удобрена земля бывшая опорой для пшеницы из которой была произведена мука. То есть выходит весь этот мир это просто конвейер по переработке говна в говно и есть только один момент, в котором из говна родилось что-то прекрасное, что пока еще не успело стать опять говном, чтобы в будущем снова создать что-то прекрасное, чтобы опять стать говном и так далее до тех пор само мироздание не прекратит свое существование.