Читать книгу Л+Б. Сокровища Скорпиона - - Страница 4

Но однажды, когда тяжелые бидоны были наполнены водой и вертлявой рыбой, и добытчики ждали площадку с опоздавшим грузчиком-роботом, на песок скакнул и запрыгал на упругих коротких колючках… двухметровый бежевый шар! Ниоткуда взялся! Ни с неба – купол вроде бы не нарушен, ревуны охраны молчат – ни из леса, ни из воды – не шелохнулись тихие воды. Ребята вскочили, каждый дернул с пояса истуканчика, и на «ежа» нежданного, воняющего резиной, в недоумении уставились.

Вдруг по боку цельной конструкции побежала тонкая трещина, преобразилась в дверь, резко дернулась – и на песок выскочила… девчонка!

Землянка годов двенадцати, в цветастых шортах и маечке, похожая на японочку. Блестящие черные волосы, торчащие, не ухоженные, плоский широкий нос и капризный большущий ротик. Заморгала глазищами бархатными, закрутила смугленьким личиком:

– Ой, где я?! Ой, вы, уберите свои страшные пистолетики! Не видите, я боюсь! – запищала на Лизу и Борьку на довольно четком ИЯМПО – искусственном языке, придуманном для бесед землян и маракасков. И по-детски печально захныкала, растирая грязь на щеках маленькими ладошками.

У Лизы екнуло сердце. И она сама, год назад, вот так же стояла в растерянности, одинокая на огромной, незнакомой, дикой планете… Правда, Лиза нисколько не хныкала, а целенаправленно действовала. Но у каждого свой характер. Или, увы, отсутствие волевого характера.

– Не пугайся, не плачь, мы поможем! – Курсантка скорей запрятала «пистолетик» в задний карман потрепанных старых ивонок – широченных брючек с широкими сплошными карманами спереди, от талии до ботинок. (В карманах модницы носят духи, расческу, косметику, а Лиза – кучу вещей, которые непременно когда-нибудь пригодятся.) Подбежала к несчастной девочке, обняла за крепкие плечики. – Вытри глазки, возьми салфетку. И рассказывай, что случилось? Катастрофа на корабле? Где пилоты? Где твои взрослые?

– Никого здесь нет, я одна-а-а! – еще горше захлюпала бедная. – Я домой хочу-у-у! Поскорее! Мне здесь пло-о-охо! Куда я попа-а-ала? – И ногами капризно затопала, словно пятилетний ребенок, требующий у мамы в супермаркете шоколадку.

– Мы на недавно открытой Елене-и-Мирабелле, – нарочито четко и медленно произнес подошедший Борис, чтоб успокоить плаксу. – Ты не одна, здесь много ученых и космонавтов. Тебя отправят на Землю.

– Не хочу на Землю! Хочу к своему любимому дедушке!

– А кто твой дедуля? – Боря начал соображать. – Знаменитый изобретатель? –О, парень прекрасно знал: никогда на Земле и Брутэлло не строили звездолетов в виде колючих шариков. Экспериментальный проект? Без защитных систем, если глупенькая без преград проходит в кабину и скачет блохой по Космосу. – Сколько дней ты в полете?

– Секу-у-унду…

А уж это совсем ерунда. Пацан потянул за дверь, чтоб заглянуть во внутрь невиданного кораблика. Створка вышмыгнула из пальцев, захлопнулась и слилась со сплошной резиновой стенкой.

– Мой Бумбашик только меня одну единую слушается! – хвастливо пискнула девочка и хитренько улыбнулась сквозь чернеющие разводы. – Во, прикиньте: хочу войти!

В самом деле, дверка опять проявилась и отворилась. А из кромешной тьмы неосвещенной кабины вдруг раздался… голос Арсеньева! Лизин папа громко и ласково произнёс на ИЯМПО:

– А теперь, ребята, давайте посчитаем, сколько у нас пальчиков на руке? Мири́к?

– Один… три… четыре… – залепетал детский голос со смешным свистящим акцентом, – пять, шесть, семь, восемь… и восемь!

– Замечательно, восемь пальчиков, – одобрил старания Виктор. – Но второй не надо терять, все пальчики нам нужны. Правильно, дети?

– Правильно! – подтвердили свистящие хором.

– Папа! – Лиза скакнула в кабину.

А за ней скорее Борис, не успев объяснить, как опасно входить в звездолет не изученной, и, быть может, враждебной конструкции. И ахнул: внутри «ежа», всего два метра в диаметре, разместилась кабина в форме… большого светлого куба! С ребром в шасть метров! Со сложными, невиданными приборами, с мигающими экранами, с полосой панорамных окон, где далекие домики, люди и тарелки смотрелись близко, будто выстроились у озера!

– Не может такого быть… – пробормотал пацан, недоуменно оглядываясь, – Внутри небольшого шарика – огромное помещение… Нарушение законов физики…

– Изменение законов физики, – подсказала грязнуля у двери жестким, почти взрослым голосом. Боря вздрогнул и повернулся, а смуглянка опять захныкала: – Откуда мне зна-а-ать? Я ма-а-аленькая-я-я…

Пацан обратился к Лизе, но та ничего не видела, кроме одетого в бриджи и выцветшую рубашку учителя на экране. Мужчина лет сорока, красный, словно гранатовый сок, с зачесанными назад, перехваченными резинкой красными волосами, объяснял мохнатым детишкам (разумеется, красным-прекрасным), как к двум прибавить четыре.

На неизвестной планете, на поляне с красной травой, с краснеющими вдали непонятной формы деревьями, под голубым жарким небом. Все детишки по пояс землянину, все веселые, шустрые, миленькие. Все в хлопковых пестрых шортах, как на прибывшей девочке. Дикари. Но осанки прямые, а мохнатые шкурки причесанные. Лица гладкие, любознательные, с большеглазой благообразностью разумного существа.

Но не это главное. Лиза смотрела в лицо учителя… Поразительное… Похожее на лицо повзрослевшего папы… Говорящего голосом папы… Улыбнувшегося с прищуром, как всегда улыбается папа…

Не веря себе, курсантка прижала руки к груди, повернулась к лохматенькой девочке:

– Это… твой… дедушка? – звуки не складывались в слова, ломались, не поддавались.

– Вот еще! – капризная гостья неожиданно захихикала. – Это Аллан Роуз, он врач. А еще якшается с рыжими. Обучает письму и счету, как животных лечить, делать обувь. – И ножкой в легкой сандалии (сразу видно, что самодельной, с бечевками до колен) кокетливо покрутила.

– Аллан Роуз! – Лиза схватила мальчика за запястье и уперлась в зрачки округлившимися, полыхающими глазами: – Аллан Роуз! Вот он – мой дедушка!

– Откуда ты знаешь?

– Слушай! – Лизавета мешалась, захлебывалась, слова полились потоком: – Бабуля всю жизнь рассказывала: любимый погиб на «Гордом». Но зачем-то скрывала главное, не объясняла, кто он. А когда пиратов скрутили, когда мы пленных спасли, когда люди нам рассказали, кто живой, кого схоронили, не примчалась на встречу радостная, не сказала сыну: «Знакомься, это, Витенька, твой отец!» Или наоборот: «Нам некого больше ждать, его имя в траурном списке». Просто-напросто, стиснула зубы.

– И никто не спросил?

– Спросили! Она маме и папе что-то тайком от меня открыла. С тех пор они ходят хмурые, если думают, что никто со стороны не видит. А на людях всегда веселые. Мама папочку утешает, а мне, как всегда, ни слова, ничегошеньки не объясняют. Вроде, Боря, меня берегут. Это они так думают, а сами сильней расстраивают. И бабулю время не лечит – она второй раз не любила, дожидалась тридцать шесть лет! Вот я и улыбаюсь, и прыгаю, и исполняю, Боря, что душа ее пожелает. Лишь бы бабушку не огорчать и родителей не нервировать.

Ты подумай, Боря, бабуля придумывает фантастику, а сама за пределы Земли ни разу носу не высунула. Всю жизнь до дрожи боится космических путешествий. А теперь отправилась с нами – ей больно, страшно одной! Невыносимо, Боря, батарейки перегорели!

Бывает, такая радостная, обнимает меня, смеется, и вдруг – встает и уходит. Запирается в своей комнате, будто забивается в норку. И плачет. Я подходила и у дверей стояла, я слышала всхлипы, Борь.

Или до поздней ночи пропадает в студии-норке, монтирует, оформляет удивительные сюжеты. А когда мы все засыпаем, тихонько крадется в спальню. Избегает встречи за ужином и откровенных бесед вечером на веранде. Боится лицо показать, горюющее, безутешное.

Что может быть хуже смерти? С чем нельзя примириться, Борь? С чем папа не может справиться, даже если на помощь примчится весь космический флот Земли? Гуцонда и Офакриз!

– Гуцонда и Офакриз! – повторил пацан с отвращением, чувствуя, как мурашки по спине засновали от ужаса.

Еще бы! Самые страшные, враждебные людям планеты, населенные злобными крящерами – разумными существами, похожими на крокодилов с человеческими руками, рогами, как у коровы и с длинной зубастой пастью.

Ребята и не заметили, как схватили друг друга за руки, у обоих стучало сердце. Магнит, который отталкивал, менял полюса – притягивал подростков со страшной силой. Как в былые года, если вдруг наваливалось несчастье, и друзья, забыв потасовки, торопились друг другу на выручку.

– Она назвала имя?

– Нет! Но я сейчас догадалась! Я однажды зашла к ней в комнату, а бабуля плачет над книжкой «Анатомия гуманоидов». Что бы слезы лить над учебником? Я потом протирала пыль и… нечаянно уронила…

– Ага! Нечаянно, как же! – не сдержался, хихикнул мальчишка. – Пыль пылесос затягивает, целый день по мебели прыгает, а ты секреты откапываешь.

– Использую все возможности, чтоб добыть по мелким крупицам скрываемую информацию, – легко согласилась девочка, – Я, Борь, не хочу быть дурой. Мне надо ориентироваться, что умалчивать, что говорить, чтоб бабулю не огорчать.

Разумно звучит. В самом деле, за желанием всегда быть в курсе скрывается не назойливое девчоночье любопытство (хотя и оно, маленько), а стремление помочь человеку. Лизавета, в тесной компании оторванных от Земли на много лет звездолетчиков, станет космобиологом по основной специальности, но в придачу еще и врачом, и психологом-душеведом. Кому, как не ей замечать чужую скрытую боль, помогать и словом, и делом?

– А из книжки… нечаянно выпала… записка дедушки, Борь! Он прощался с ней. Он уверял, что все их размолвки – глупость. Что когда получит оплату за космическую экспедицию, они купят домик у озера и вовек никогда не расстанутся. И подпись стоит – твой Лёрик.

– Имя странное.

– Это прозвище дала молодая Анечка своему любимому парню. – Лизавета скривила губки и вступилась за папу папы: – Не хуже, чем всякие Котики, Солнышки или Зайчики.

Пацан кивнул: кто бы спорил? Он усиленно вспоминал список пропавших без вести из экспедиции «Гордого»:

– Виталий Быстров, Константин Гончаров, Джон Клин, Марина Березкина…

– Аллан Роуз, Эдуард Колесников, – в нетерпении добавила Лиза. – Никого с буквой «л»! Только он! И на папу страшно похож!

– И учебник его! – ухватился пацан за хлипкую ниточку. – Ты сказала, он доктор? – Вопрос к стоящей в дверях японочке, что, открыв рот, переводила любопытный коричневый взгляд с одного лица на другое.

– Ну… сказала.

– Жила в вольере? С плененными гуманоидами? – восстанавливал Борька события. – В зоопарке Гуцондских крящеров? Или на Офакризе? Ты сумела сбежать?

– Бедняжка! – Лизавета уже обнимала растрепанную путешественницу. И сама обтирала щечки у запуганной страшными крящерами, много горя видевшей девочки.

– Теперь все понятно. Это – звездолет с враждебной планеты, – сделал вывод умный пацан. – Давайте звонить скорее, доложим специалистам. Они разберутся в технике, мозготронике, электронике, а потом пропавших спасут. Всех дедушек соберут, и твоего, и Лизиного, и бегом доставят на Землю.

Боря и сам не верил, что все просто-быстро получится, но уж очень ему хотелось двух заботливых внучек утешить.

А прибывшая вдруг ощерилась, показала острые зубки:

– Что за глупости вы напридумывали! – И вдруг, неожиданно, грубо толкнула Елизавету! Так, что та отлетела к приборам и ударилась больно об угол. – Никому не отдам Бумбашика! – И ногой повелительно топнула: – Домой! На планету Рыжих в системе звезды Сирены!