Читать книгу Лилит. В зеркале Фауста - - Страница 7

Горецкий прохаживался по аудитории и размышлял над тем, как ему начать эту лекцию. Если бы не встреча с импозантной красоткой Лючией, дамой с пытливым умом и своеобразным взглядом на многие вещи, он бы точно знал, что сейчас скажет, и завел свою старую песню. Заезженную пластинку о «смежных предметах», для каждого из которых есть место в общественной жизни современного человека, и вновь бы мягко соврал. Потому что куда деваться, когда ты педагог с серьезным статусом и хочешь таковым оставаться и дальше.

Наконец он остановился перед аудиторией, которая уже три месяца принимала его с сердечной теплотой, и по-простецки сунул руки в карманы.

– Недавно в университет пришла петиция из патриархата, – начал Горецкий. – В очередной раз священнослужители попросили открыть в Московском государственном университете факультет богословия. И получили решительный отказ. Вы знаете, что я преподаю философию и религиоведение, а еще богословие в семинарии. Одним словом, я был бы не против. Но только с одной стороны. Философия переводится с греческого как «любовь к мудрости». Мудрость базируется на логике и многотысячелетнем опыте человечества. А логика стоит на физике – и без этого никуда. Легендарный Ваверлей сказал жене, что отправляется поплавать, но плавать он не умел, поэтому прикрепил к ногам надувные шары. И, по легенде, утонул. Доротея была в ужасе, когда увидела, как из воды торчат два воздушных шара. – Он трагически вздохнул. – Как представлю, как бедный Ваверлей пытался извернуться в собственном пруду, чтобы засунуть ноги под воду, как брыкался и кувыркался, пытаясь поднять голову и вздохнуть, брр! – даже поежился лектор. – Страшно подумать! – По аудитории покатились смешки. – Одним словом, с физикой не поспоришь. Но так ли это всегда? Юленька, что ты хочешь сказать?

Руку тянула его любимая ученица – Юленька Головлева, миловидная русоволосая девушка в белой рубашке и джинсовом комбинезоне.

Она встала:

– А как же вера, Горислав Игоревич?

– Ну, – ободряюще кивнул он. – Говори, умница-разумница.

– Я хочу сказать, что все зависит от мировоззрения человека.

– Дальше, Юленька. Но помни: физике, как правило, плевать на мировоззрение отдельно взятого человека. Она как-то больше учитывает законы природы. Ну там яблоко Ньютона и так далее.

– Вера часто противоречит физике, и наоборот. Физика не берет в расчет чудо. Но мир полон чудес! Взять одну только Библию…

– Вот, Юленька, вот, коллеги, об этом и речь! Именно поэтому ректорат МГУ и отказал патриархату. И все-таки ты права, – кивнул он девушке. – До сих пор помню, как в конце восьмидесятых годов прошлого века, мне было тогда около тридцати лет, я увидел фильм про Индиану Джонса – «Последний крестовый поход». Чтобы спасти отца и достать Священный Грааль, герой должен был совершить «прыжок веры» – перейти по воздуху через ущелье шириной метров двадцать. Я помню, как он положил руку на грудь, на сердце, поднял одну ногу и сделал первый шаг в пустоту. Мало ли к тому времени было снято фантастики – да сотни фильмов! Но было в этом эпизоде, придуманном Спилбергом, что-то воистину чудесное. Прагматик, скептик, путешественник, веривший только в физику, Индиана Джонс должен был решиться на этот шаг. Его вера оказалась сильнее страха смерти. Кто не видел этого фильма, посмотрите, что было дальше. Инди удалось все: он и выпил из чаши Грааля, и спас отца. И все это только благодаря одному – вере. К чему я вам это рассказал? – Горецкий вновь прошелся от стола до окна и вернулся обратно, прихватил спинку стула руками. – Ректорат раз и навсегда запретил создание богословского факультета, но разрешил открыть факультатив, куда и позвали преподавать меня. Знаю, многие из вас, моих студентов с разных курсов, уже записались ко мне на лекции по богословию. Это похвально. Но! – Он по-отечески погрозил им пальцем. – Не хочу, чтобы в вашей голове была каша. И не желаю, чтобы вы меня считали лжецом. Этаким Двуликим Янусом. Кто и вашим, и нашим. Но тем, кто решил постичь оба предмета, выбор между верой и знаниями рано или поздно сделать придется. – Он поймал взгляд улыбавшейся ему девушки в джинсовом комбинезоне и высокопарно добавил: – Двум богам служить нельзя, дети мои!

Он устроился на скамейке неподалеку от Шуваловского корпуса. Бросил под себя дорогущий портфель, чтобы не отморозить чего, и сел на него, чтобы выкурить свой «Кэмел» и двинуть на метро. Сколько раз хотел бросить? Сто, не меньше. Одна из несбывшихся надежд.

Ранний декабрь был волшебно теплым. Как же отрадно выдыхать дым в такой вот чуть морозный эфир! Шаги за спиной он услышал в последний момент – хрустнула ветка на заснеженном газоне за аллеей.

– Сигареткой угостите?

Горецкий обернулся. За спиной стояла и улыбалась ему Юленька Головлева, совсем как недавно в аудитории. В бежевой мутоновой шубке с капюшоном, синем шарфике. Рыжеватые длинные локоны смело вылезали наружу. И шубка, и волосы очень шли к ее лисьим глазам. В руке она держала рюкзачок.

– Ты чего же так крадешься, а?

– Как?

– Как лиса, вот как.

– Я и есть лиса.

– Вот-вот, и я о том же. Так и будешь стоять у меня за спиной?

Девушка обошла скамейку – встала перед ним.

– Вот и я.

– Твое панибратство, Головлева, умиляет.

– Знаю, – кокетливо ответила она.

– Кстати, лисы хоть и симпатичные, но самые нечистоплотные из зверей.

– Фу, какая гадость. Я – чистюля.

– А вот барсуки – чистюли.

– Не хочу я быть барсучихой.

– Будь, Головлева, сама собой.

– Ладно, буду. Но с характером лисы. Так угостите сигареткой, господин профессор?

– Ага, сейчас.

– Ну почему? Мне уже девятнадцать.

– Вот ровесники пусть и угощают, хотя я не советую.

– Какой вы жадный. А вот я – щедрая. У меня для вас яблоко. – Она вытащила из кармана шубки большое янтарное яблоко и протянула его педагогу. – Держите.

Он с легким сомнением посмотрел на красивый плод.

– Ну, что вы смотрите? Из нашего сада, между прочим. Выращено с любовью.

– Да ты просто Ева какая-то, – принимая фрукт, усмехнулся Горецкий. – Если с любовью… Спасибо. Обязательно съем его в электричке.

– Не забудьте.

Она хотела сесть на скамейку рядом, но он отрицательно покачал пальцем.

– Не надо.

– Почему? – Ее глаза лукаво блестели. Она театрально хлюпнула носом: – Что, не достойна?

– Достойна, достойна. Еще как достойна. Просто застудишь себя по женской части. Все вы так, по юности, лишь бы ноги показать, а потом начинается.

– А на две общие тетради и варежки можно?

Профессор задумался.

– Валяй, – разрешил он. – Только минут на пять.

– Ок.

Юля вытащила из ранца две толстенные тетради, уложила их на скамью, сверху положила две варежки. Села рядом с педагогом, перебросила ногу на ногу, а руку положила на спинку скамейки.

– Так пойдет?

– Сама элегантность. Я не шучу.

– Спасибо.

Он прицелился к ее лисьим глазам.

– Ну, лиса, что скажешь?

– Можно, я задам вопрос?

– Интересно, какой?

– Личный.

– Рискни.

– Почему вы такой грустный? – сочувственно кивнула она.

– Потому что старый, – улыбнулся он.

– И не старый вы вовсе. Я знаю, как вы умеете смеяться – заразительно, как молодой человек. Совсем как мальчишка. Были бы вы старым сухарем, не смогли бы позволить себе такой роскоши.

– Ах вот так, да?

– Представьте себе. Может, вы заболели? – нахмурилась она.

– Ну конечно, я заболел. Как говорят: если после пятидесяти вы проснулись утром, а у вас ничего не болит, значит, вы умерли.

– Слышала эту шутку от бабушки. Но я серьезно.

– Болит везде и понемногу. А так, в сущности, я более или менее здоров.

– Вот видите. А значит, причина в другом. Дома что-нибудь? С женой поругались?

– С женой мы не ругаемся уже лет десять, потому что давно разлюбили друг друга и ругаться нам не о чем.

– Ну как грустно! – почти заплакала она. – Что ни скажете, все хуже и хуже. У вас же два сына, с ними все хорошо?

– Вот только что ехал в электричке и вспоминал о них. У детей все нормально – один живет в Штатах, другой в Германии. У обоих свои дети и вполне милые жены.

– Вот, отлично, – одобрила его студентка. – И все-таки, Горислав Игоревич, колитесь, что такое?

– Правда хочешь узнать?

– Да, да, хочу, хочу, потому что вы – мой любимый педагог. А это еще надо заслужить.

– Смело, – кивнул он. – Хорошо, уговорила. – Горецкий выбил из пачки еще одну сигарету, зацепил ее губами, щелкнул зажигалкой. Затянулся, выдохнул в сторону дым. – Точно хочешь?

– Издеваетесь?

– Но, возможно, я скажу такое, что твоим юным ушкам будет неприятно услышать. И сердечко твое поначалу наполнится обидой.

– Ничего, перетерплю.

– Уверена?

– Ага, господи профессор. Тем более что только поначалу.

– Хорошо. – Он задумался, потом улыбнулся: – Я очень-очень устал. И очень-очень разочарован во всем. И меня ничто не радует. Я давно удивляюсь тем своим пожилым ровесникам, которые еще чем-то горят, а то и прямо пылают, увлечены своими студентами, что-то горячо объясняют вне лекций, охотно делятся накопленными знаниями, выступают на симпозиумах и прочих научных собраниях. К чему все это, если все катится в бездну? Если не к черту. И знания, и дружба, и сама жизнь. Думаешь, я шучу? Утрирую? Не-ет. Я искренен как никогда, милая девочка. С полсотни написанных мною монографий и пара книг давно опротивели мне. Да, Юленька, да-да-да. Это не значит, что они плохи, нет. Они опротивели мне, автору! Чужие книги опротивели тоже. И если я открываю свои, то лишь потому, что читаю по ним лекции. Но для кого я читаю и зачем? Студенты тоже не вдохновляют меня, я просто играю роль доброго педагога.

– Печально это слышать, Горислав Игоревич.

– Я тебя предупреждал. Играю роль, а сам думаю, когда же закончится эта лекция и все вы смоетесь с глаз моих.

– Как ужасно все то, что вы говорите мне…

– Я же сказал, что будет неприятно. А все потому, что никто из вас не способен понять своего учителя.

– Нет? – пролепетала она.

– Ни на йоту, – покачал он головой.

Ее губы вдруг дрогнули.

– Даже я?

Горецкий неожиданно улыбнулся.

– Нет, Юленька, не ты.

– Что это значит?

– Ты – крохотный маленький лучик, пробившийся ко мне через завесу свинцовых туч. Ты, Юленька Головлева, моя милая студентка и умная девочка, совсем другая. Очень живая, всегда неожиданная в суждениях, ты как раз, мне кажется, немного понимаешь меня.

Она тоже улыбнулась:

– Всего лишь немного?

– Немного потому, что ты еще юна. Но душа человека взрослеет – у иных не по дням, а по часам. – После очередной затяжки он добавил: – И еще одна правда. Может быть, только ты и доставляешь мне хоть какую-то радость в этом кошмарном мире.

– А это не перебор, учитель? Как-то вы чересчур сильно раскачали маятник.

– Я же говорю: ты оригинальна в своих суждениях. И тебе пока всего девятнадцать лет. А что дальше будет? Но это лирическое отступление, Юленька. Самое главное в том, о чем ты сама сегодня напомнила мне. Я преподаю два исключающих друг друга предмета, девочка, вот почему я несчастлив. И больше не верю ни в один из них. Когда-то древние Афины были столицей философии, но спустя века, во времена апостола Павла, когда он странствовал по миру, ее выродившиеся мудрецы превратились в обычных умников-болтунов, собиравшихся на рыночной площади и чесавших языками от рассвета до заката. Вот как сейчас, во времена таких же пустомель. Что до богословия, оно тоже выродилось – в перемалывание догматов. И те бессмысленно точат лясы, и эти.

– Приду домой и буду плакать в подушку, – сообщила Юленька. – Правда, приду, и сразу в нее с головой. А завтра переведусь на другой факультет. Вот до чего вы меня доведете.

– Того факультета, на который я бы тебя взял, и без вопросов, не существует ни в одном университете мира.

– Это на какой же? – насторожилась она.

– Кажется, мы насиделись, пройдемся?

– Ага, – согласилась Юленька. – Уже чувствую, что подмерзаю.

– Тем более, – назидательно сказал он и, крякнув по-стариковски, поднялся со скамейки. – Собирай вещи, девчуля.

Она перехватила розовые варежки и сунула их в руки педагогу:

– Подержите, – быстро забросила тетрадки в ранец и выхватила варежки у него из руки. – Я готова.

– Шустрая ты, потому что юная, – кивнул он. – Завидую.

– А я завидую тем женщинам, Горислав Игоревич, которые знали вас близко. Сколько их было?

– Но-но, – погрозил он ей пальцем и тоже натянул кожаные перчатки. – Теперь ты раскачиваешь маятник.

– Я возьму вас под руку?

– Окажите честь, мадемуазель.

И она тотчас прихватила его за локоть. Они шли по заснеженной аллее к метро «Университет».

– Между философией и богословием лежит непреодолимая пропасть, ты знаешь о ней, потому что сама упомянула. Но те, чей ум пытлив, кто верит в то, что белых пятен на карте не существует, кто понимает, что на самом деле белые пятна лишь в нашей голове и что надо только лучше смотреть и больше знать, для тех, Юленька, не существует этой пропасти. Мудрость и вера для них сплетены воедино, и у этого драгоценного камня миллионы блистающих граней.

– О чем вы, Горислав Игоревич?

– О непостижимом для подавляющего большинства мире эзотерики. Думаю, ты знаешь, что с греческого эзотеризм означает «внутренний». Совокупность тайных учений целого мира за всю его историю. В народе это называют проще: магия! Терра инкогнита, куда не ступала и не ступит нога как профана с улицы, так и упертого богослова-схоластика, и тем более ученого, который все измеряет законами физики. В обычном мире сорвавшееся с дерева яблоко обязательно упадет на голову Ньютона, в мире магии это яблоко остановится по велению ученого или стороннего доброжелателя в дюйме от его темени. Но я не могу, Юленька, об этом сказать ни за одной из кафедр. Если я скажу об этом у нас в университете, меня объявят лжеученым и выгонят с позором. Если я заявлю о своих догадках в семинарии, меня объявят служителем дьявола, ведь чудеса – это его родная стихия. Могу рассказать об этом только в клубе чудаков, да что толку?

– А что, есть такой клуб?

– Это образно. Таких клубов по земле рассыпано без счета. Люди ведь не совсем дураки, многие догадываются, что мир не так прост, что он не черно-белый и не поделен, как рассеченное ножом яблоко, на две половинки. Одно такое общество я знаю, оно называется «Звезда Востока». Если хочешь, можем как-нибудь сходить вместе.

– Хочу, очень хочу! – захлопала в ладоши его студентка.

В розовых варежках это вышло особенно трогательно.

– Хорошо – кивнул он, – заметано.

– А они не предлагают совершить какое-нибудь путешествие?

– Какое?

– Ну там, во времени и пространстве, например?

– О-о! Чего они только не предлагают. Закрывай глаза, лови ритмы вселенной и отправляйся хоть в Древнюю Элладу.

– Здорово, – вздохнула Юленька. – С вами, Горислав Игоревич, я бы отправилась в самое опасное путешествие. А еще бы…

Договорить она не успела – осеклась. Им навстречу по аллее шли два молодых человека спортивной наружности. Один, в ярко-красной дутой куртке, высокий, был еще и красавчиком. Именно он, стоило им поравняться, послал воздушный поцелуй Юленьке и бросил:

– Жду тебя завтра в общаге, Джулия! Катюху прихвати для Лехи, – кивнул он на смутившегося товарища и только потом бросил: – Здрасьте, профессор.

– Привет, – кивнул Горецкий. – Дружок? – спросил он у спутницы, когда они разминулись с молодыми людьми. – Нагловатый паренек. Даже чересчур.

Юленька Головлева не на шутку была сердита. Молчала, как в рот воды набрала. И только потом, не поднимая глаз, бросила:

– Простите меня за него. За его хамство.

– Да кто это? Судя по тому, что я у него профессор, он и мой студент. Лицо знакомое, но не помню.

– Аполлон.

– Бельведерский?

– Ага.

– Похож.

– Это правда, кличка у него такая – Аполлон.

– Клички бывают у собак.

– Ну, прозвище.

– А зовут-то его как?

– Артем Бровкин его зовут.

– Видишь, аббревиатура совпадает: «Артем Бровкин» – «Аполлон Бельведерский».

Юленька Головлева неожиданно рассмеялась.

– Правда совпадает. – Она разом оттаяла. – Он с третьего курса – борец. А не помните вы его, потому что он вряд ли хоть на пару лекций к вам ходил. Мы как-то в общаге, в компании, пили пиво, ну, он и приклеился ко мне. Запал. Потом мы целовались, и…

– И? Нет, я снимаю вопрос.

– Пообжимались немного в коридоре. Больше ничего, правда. Ну что сказать: красавчик. Я вина выпила. Расслабилась. Вот он и полез ко мне.

– Да ты просто вакханка, – усмехнулся Горецкий.

– Да, я такая после второй бутылки шампанского. Шучу я.

– Надеюсь, госпожа студентка.

– Стал и дальше клеиться, захотел большего, но я была против. Под вино я его самонадеянность и наглость как-то пропустила, – она пожала плечами, – и ограниченность тоже. Герой не моего романа.

– И откуда он?

– Издалека. С другого конца России, кажется. Выиграл какие-то соревнования, его и взяли в МГУ.

Они уже подходили к метро.

– Ну что ж, другой конец России – край суровых мужчин.

– Давайте не будем про него, Горислав Игоревич.

– Давай не будем.

Они скатились по эскалатору на Сокольническую линию. Остановились в одном из переходов, в суете и гаме. Пора было прощаться. Шаг влево, шаг вправо, и собьет потоком людей. Ревели электропоезда, заглушая голос.

– Вы же где-то за городом живете, да? – громко спросила девушка.

– В поселке Воронино, в частном доме.

– И как там?

– Вот уже три дня как хорошо: жена уехала с подругой на Эльбрус кататься на лыжах. Я один и сам себе хозяин.

– Класс! – вырвалось у нее. – Пригласите меня в гости, Горислав Игоревич.

– Вот так вот, сразу в гости?

– А что? Учителя всегда приглашали своих учеников в гости. Чем мы с вами хуже других? Так хочется посмотреть на ваш дом, и в первую очередь на вашу библиотеку, о которой легенды в универе ходят.

– Прямо легенды?

– А вы как думали. Вас же за глаза чернокнижником зовут.

– Да правда, что ли?

– Ну да, говорят, книги у вас всякие магические есть. Недаром же вы сами про магию заговорили. Выдали себя, господин профессор.

– Это я с тобой, и только по секрету. Потому что доверяю тебе.

– Спасибочки. Так как, пригласите?

– Я подумаю, лиса.

– А лиса будет ждать. – Юленька встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Кстати, ваш телефон у меня есть. Вы сами, когда с нами знакомились, давали. Сейчас наберу – и мой будет у вас. Сохраните его, ага?

– Ага, – ответил он.

В сумке едва слышно зазвонил его телефон.

– Я к вам постучалась. Ну так что, пока, мой профессор?

– До встречи, милая.

Уже через пару минут он стоял, привалившись к дверям несущегося по тоннелю вагона, и под грохот и вой электропоезда улыбался самому себе, вспоминая лицо очаровательной ученицы. Пригласить ее в гости! И как напрашивается? Позвонила даже. Почему ему хотя бы не сорок пять? Почему такая несправедливость? Господи! Нет, у Господа просить вечной молодости бессмысленно. Тут у Создателя все ходы расписаны наперед. Горислав Игоревич даже глаза зажмурил: а так хочется быть молодым! Особенно с молодыми. И особенно с этой юной красоткой-болтушкой…

А еще через полчаса, едва успев на свою электричку, он плюхнулся на удобный кожаный диван и уставился в окно.

Поезд уносил его из Москвы в пригород, к отдаленной станции Воронино, где и был его дом.

Как это ни странно, этот день отличался от других, и в самую лучшую сторону. Он встретил загадочную даму Лючию, которая как будто готова была ввести его в иной мир, о котором он хорошо знал и мечтал, но боялся оказаться настойчивым и смелым, постучаться что есть силы. И подтолкнула его поразмышлять над своими возможностями и желаниями. Она словно предугадывала его мысли и слова, но как такое могло быть? И то, что она упомянула книгу «Вселенная Лилит», одну из самых таинственных в мире мистики, значило многое. Книга, которую ему так хотелось прочитать… Он был почти уверен, что никогда не сможет реализовать свою мечту. А потом его сердце и душу согрела эта милая девушка, его ученица, как это ни странно, изъявившая желание устремиться с ним в любое, самое опасное путешествие, как только что сказала сама.

Глядя на заснеженный пригород за окном вагона, он хитро усмехнулся. Впрочем, одно путешествие он ей обязательно устроит – к чудакам в клуб «Звезда Востока». Пусть развлечется. Если прежде очередной молодой атлет не перехватит ее.

Тут как карта ляжет.

Хороший был день, обещающий хоть какие-то перемены. А он-то, Горислав Игоревич Горецкий, стареющий педагог, думал, что окажется у очередного разбитого корыта. Впрочем, впереди были еще вечер и ночь, а это время суток, как подсказывала практика, сулит самые непредсказуемые повороты.

Потянулись знакомые сосновые леса. Пора было на выход. Горецкий встал и потопал через вагон. Потянул дверцу – вышел в предбанник. Тут уже стояли пассажиры. Пару человек он знал в лицо – ездили вместе каждый день. С одним даже поздоровался – сдержанно кивнул.

Вот и станционное здание, и вывеска «Воронино». В местном привокзальном магазине Горецкий купил продукты, вино и пиво, на всякий случай. До дома он шел пешком. Было вдохновение – пройтись, обозревая заснеженную округу.

– Возраст колдуна, – топая домой, пробормотал он. – Наколдовать бы мне новую жизнь – вот это было бы дело!..