Читать книгу Зеленые мили - - Страница 6

Новый год праздновали у друзей. Двое моих названых «крестников» и немного гостей. Чисто семейные традиции. Дружим мы уже так давно, что стали семьей больше, чем друзьями. Звонок раздался в 23.30. Звонил Аид.

– Как ты? Звоню тебе, так как мы сейчас на БЗ выходим в ночь. Чтобы поздравить успеть. У нас все как обычно – тяжело, холодно. Ребята попросили отпраздновать по-тихому, но я сказал, чтобы без алкашки.

– Береги себя, пожалуйста. И – с Новым годом. Пусть он будет для нас счастливым.

Он будет для нас разным. Но узнаем мы это, только его проживая. Пока же часы бьют 12, и я загадываю одно-единственное желание: пусть все, кого я люблю, вернутся живыми. На долгое время это станет самым главным.

В 00.00 отправляю СМС Грину. «С Новым годом! Пусть сбудется все самое невероятное и отчаянно желанное. Пусть все встанет на свои места». Ответ приходит почти через сутки. «С Новым годом, Ленусик! Всего самого наилучшего!»

Отчаянно желанное и самое наилучшее сплетается все эти годы в какой-то тугой комок неразберихи, но я уверена: война план покажет. Рано уезжаю домой. Я за рулем. Новый год трезвый. Алкоголь имеет свойство усиливать состояния, а мои в этом не нуждаются: тревога этой зимой стала моим постоянным спутником.

Январь 2023-го в Москве выдался каким-то невнятным. Или это потому, что в тот год времена, даты, дни недели перестали существовать. У творческих так. И у счастливых. И у тех, кому страшно. И кому больно. У всех, замкнутых на себе внутри, снаружи ничего нет. Вот и января почти не было. Просто – машину нужно греть и с мокрой головой не выйдешь.

Тогда мы оказались близки к тому, чтобы поставить крест на многолетней, такой непонятной и такой ценной для нас двоих дружбе. Сейчас я думаю, что тогда мы просто не понимали, как важны и нужны мы все друг другу. И Кавказ, который хоть и появился в моей жизни совсем недавно, но уже стал любимым младшим братом. В любой компании есть люди-кирпичи и люди-цемент. Цементом был Грин. Остальные – кирпичами. А потом оказалось, что был еще и растворитель. Чтобы цемент не засох и конструкция держалась. Просто я никогда не думала, кому досталась эта роль.

3 января я лежала в постели и перебирала фотографии из поездки. Дошла до видео с гранатой. Скинула Грину: «Стажерам покажешь».

Ответ пришел немедленно: «Открою тебе секрет. Нам ничего не угрожало. Ведь с тобой был лучший сабуним[1] в этой местности…»

Слово за слово. Приезжает ночью. Впервые ко мне домой. Все у меня были не по разу, кроме него.

– Это просто твой незакрытый гештальт.

– Что ты об этом знаешь? Что вообще ты знаешь обо мне?!

От бессилия и гнева хотелось орать и что-нибудь разбить. Цемент твердел и трескался на глазах. Я проигрывала эту партию с разгромным счетом.

– Лена, это все неправильно. Для тебя. Уезжай, позвони своей принцессе в Дубай и уезжай.

– Она в Швейцарии.

– Еще лучше. У тебя и шенген есть.

– Когда тебя назначили Богом и выдали право решать за других?

– Уезжай. Это не твой мир.

Белые до синевы костяшки пальцев, сжимающих стакан, контрастируют с невозмутимым и почти веселым лицом.

– Твой мир там.

– Иди к черту.

Мы проговорим всю ночь, но эту партию я снова проиграю.

Как и тогда, в 2019-м:

«– Я герой не твоего романа. Уезжай с ней в Швейцарию.

– Кто это сказал? Кто дал тебе право решать за меня?

– Я так сказал…»

Неделю спустя, в январе 23-го, я сижу на полу и рыдаю навзрыд. Пальцы набирают в телефоне СМС: «Кто дал тебе право решать за всех… как ты мог за три часа все разрушить – мой мир, нашу дружбу с Валом, нашу с тобой… ты, самый дорогой для меня человек в этой Вселенной».

Ответа не будет долго.

Грин позвонил в конце месяца.

– Едем?

– Да.

Со ссор мы всегда умели соскакивать одинаково: просто делая вид, что их не было.

– Так, когда ты приедешь или где тебя забирать?

– Я позвоню за час.

– Лучше за три.

– Лена, мы еще не выехали, а мне уже очень хочется тебя ссадить.

Выезжаем вдвоем из Москвы на Херсонщину в ночь. Первые пару часов Грин пытается меня разговорить. Шутит, подкалывает. Я молчу и полностью сосредотачиваясь на дороге: мне пока нечего сказать и почему-то очень хочется плакать. Часа в четыре утра он пересаживает меня на пассажирское сиденье, и я моментально засыпаю. Просыпаюсь оттого, что мы где-то стоим и в машине никого нет. Оказывается, очередная заправка.

Следующие километров 300 едем и болтаем ни о чем. Смеемся. Это традиция.

В Славянске-на-Кубани яркое солнце и +15. Грин щурится от слепящих лучей и вдруг подхватывает меня на руки и, дурачась, подбрасывает вверх. Я визжу и смеюсь. Кризис миновал, мы снова близкие люди.

– Шарахаемся тут по всяким куширям.

– С сидорами.

– С сидорами по куширям. Опять дурочка на войну поперлась.

На мосту пробка. Я сплю. Два человека существуют в этой Вселенной, которые если за рулем – я гарантированно буду спать. Оба члены нашей банды. Успеваем на «ноль» за 5 минут до комендантского часа. Пацаны уже ждут по ту сторону блокпоста. Едем на базу.

– Ребята, как я рада вас видеть!

Обнимаемся до хруста костей. Дома холодно, зима пришла на азовский берег.

– Вы уехали, Блаженный подходит как-то: «А вот девушка была с вами, она где?» – Вал ухмыляется и бросает на меня взгляд, по которому никогда ничего не поймешь.

– А ты что?

– А я ему говорю: «Тебе зачем та девушка?». Ну он больше не спрашивает. Грустный ходит. Ничего, увидитесь.

Кутаюсь в тридцать три одеяла и под мерный звук трех мужских голосов проваливаюсь в сон. Увидеться с Блаженным все еще не получилось. А с кем-то уже не получится никогда.

Утром берег Азова тих и пуст. Пуст, впрочем, он теперь всегда. Прибило льдины, зима стала абсолютно осязаема. Я иду по самой кромке, волны, хрустя льдинками, почти накатывают на мои снежно-белые кроссовки. Подходящая для войны одежда и обувь у меня появятся еще не скоро. Небо в тяжелых свинцовых облаках, значит, и сегодня звезд не будет. Привычно пролетают патрульные «аллигаторы». Машу рукой военлетам. Видят или нет – неважно. Это традиция, на удачу. В установленное время пошел стратег – мне нравится думать, что это именно стратег и пошел он куда-то в сторону пускового рубежа. Ближе к обеду пролетят «сушки». На базе все стабильно.

Мы снова уедем в ночь. А через полгода Грин напишет: «Лена… Твой курорт разбомбили».

И я буду ехать по ночной подмосковной трассе, горько рыдая и даже не пытаясь утирать слезы. Думая, что все закончилось.

Не зная, что ничего еще даже не начиналось.

У пацанов разговоры в шуточной форме – о деле одним им понятными намеками и незаконченными фразами. Информация сродни ядерному оружию. Нет никаких в доску «своих», кроме тех, с кем делишь свою комнату. Поэтому четко – ни с кем ни о чем. Война план покажет. Номера с машины мне снимают сразу после прохода МАПП. Дно проверяют каждый раз перед тем, как в нее сесть. Это надолго становится рефлексом. Я до сих пор проверяю.

Мы вернемся в Москву в начале февраля, и Грин пропадет со связи больше чем на месяц. Этот месяц круто поменяет абсолютно все, задав вектор движения на ближайшие два года. Я буду долго гонять тяжелые мысли, как толстых неповоротливых хомяков, пока не поймаю одну спасительную: мне совершенно неважно как, кем и в каком качестве, но он нужен мне в моей жизни. Другом, братом, случайным прохожим. Что-то очень большое в моей душе этот Грин, чтобы его можно было просто так потерять.

И я уеду в Луганск.

Война, мама, заставляет двигаться даже тогда, когда нет сил пошевелить и пальцем.