Читать книгу Беги от меня - - Страница 3

^{01.09. Набережная Сметаны. Вечер.}

Я верила, что, оставив Нью-Йорк позади, наконец смогу начать все с чистого листа. Сменила город, страну – перевернула свою жизнь с ног на голову. Но, кажется, мое невезение отправилось в этот путь вместе со мной, утроив свою силу. Чем дальше я пытаюсь убежать, тем настойчивее оно меня находит.

Разумеется, я здесь ради учебы. Но есть и другая, куда более веская причина – безопасность. Хотя, если быть честной, это всего лишь иллюзия. Сколько бы я ни пряталась, мне не избавиться от чувства, что он все равно найдет меня. Стоит лишь закрыть глаза – и передо мной снова вспыхивают эти холодные, черные, полные гнева глаза. Они преследуют меня, не давая покоя ни днем, ни ночью. И я боюсь, что однажды, в самый неподходящий момент, они появятся наяву, разрушая даже ту хрупкую надежду на новую жизнь, за которую я так отчаянно цепляюсь.

День выдался переполненным новыми лицами и событиями, но напряжение постепенно отступало. Возвращаться в общежитие не хотелось – слишком много мыслей требовало осмысления. Все ли идет так, как я ожидала? Почему даже здесь, за тысячи километров от прошлого, не ощущается полного облегчения?

Вечерний свет окутывал Прагу золотистым сиянием, мягко скользил по фасадам старинных зданий и дрожал в кронах деревьев. Я направилась к Карлову мосту, надеясь, что прогулка вдоль Влтавы прояснит в голове хоть что-то.

Мост встречал меня своим вечным величием – готические башни, темные фигуры святых, каменные арки, отраженные в воде. Легкий ветерок доносил запах кофе и свежей выпечки из ближайших кафе. Весь город, казалось, дышал неспешной магией сумерек.

Я подошла к ограде, позволив мыслям затеряться в ритме воды. Отражения вечерних огней напоминали расплавленное золото, растекающееся по Влтаве. Но не только это привлекло мой взгляд.

Неподалеку стояла девушка – миниатюрная шатенка с длинными каштановыми волосами. Она слабо дрожала, пряча лицо в ладонях. И даже сквозь вечернюю суету я отчетливо слышала ее всхлипы.

Я посмотрела на нее. Плечи подрагивали, тихие всхлипы терялись в шуме вечернего города. Люди проходили мимо, не замечая ее, но я не могла отвести взгляд. Все внутри спорило: остаться в стороне или подойти, нарушив границы незнакомки? Колебания сковывали, но что-то – едва уловимое, почти интуитивное – подсказывало, что иногда даже молчаливое присутствие может значить больше, чем слова.

Я собралась с духом и сделала шаг вперед. Двигалась осторожно, стараясь не спугнуть ее и не создать лишнего давления. Сердце билось гулко, но я знала: если пройду мимо, этот момент будет мучительно преследовать меня.

– Извините, что беспокою, – произнесла я мягко по-английски, стараясь звучать искренне. – Вы выглядите расстроенной. Могу я чем-то помочь?

Время замедлилось, ожидание ответа тянулось вечность. Я надеялась, что мои слова не покажутся навязчивыми, что простой жест участия окажется важнее, чем неловкость.

– Простите, я не говорю по-английски, – пробормотала она сквозь всхлипы на чешском. Голос дрожал, плечи подрагивали, будто от холода, хотя воздух был теплым.

В другой ситуации я, наверное, просто прошла бы мимо, боясь показаться навязчивой. Но сейчас не смогла – было ясно, что ей плохо, и оставить ее одной казалось неправильным.

Я судорожно перебирала в памяти знакомые чешские слова, надеясь, что хоть что-то из них окажется полезным. Мой чешский был далек от совершенства, но другого выхода не оставалось.

– Все в порядке? – Спросила я, говоря максимально заботливым тоном.

Девушка вскинула голову. Ее покрасневшие глаза встретились с моими, в них читалось не только удивление, но и что-то еще – может, растерянность от неожиданного внимания. Я не знала, зачем мне так важно помочь ей, но ощущение, что нужно остаться, не отпускало.

Сердце стучало слишком быстро, а воздух вокруг будто сгущался от напряжения. Девушка всхлипнула и с трудом выдавила:

– Я только что узнала, что мой отец погиб.

Слова повисли в вечернем воздухе, тяжелые, неумолимые.

Я застыла, пораженная ее словами. Мысли путались, не желая складываться в цельную картину. Если я правильно поняла, что она сказала, это значит, что ее отец погиб.

Любое неверное движение, неловкая фраза – и боль могла стать еще острее. Смерть мне знакома, хотя всегда проходила мимо, касаясь чужих судеб, оставляя лишь отголоски. А теперь передо мной стоял человек, охваченный настоящим, живым страданием.

Хотелось подойти, обнять, попытаться хоть немного облегчить ее горе, но тело словно утратило способность двигаться. Стоило ли искать слова утешения, если они лишь пустой звук? Или просто остаться рядом, позволяя ей выплакать свою боль, не оставаясь наедине с тишиной?

Каждое слово, приходящее в голову, казалось бесполезным и пустым. Что можно сказать человеку, у которого только что рухнул весь мир? Фразы соболезнования застыли на языке – слишком формальные, слишком отстраненные. Но и просто стоять, наблюдая за ее болью, казалось неправильно.

Я сделала шаг вперед и осторожно протянула руку, словно боялась, что неосторожное движение отпугнет ее. Хотелось дать понять, что она не одна, что я здесь не из вежливости, а потому что ее горе тронуло меня по-настоящему.

Девушка не отстранилась, но и не подняла на меня глаз. Всхлипы сливались с шумом вечернего города, а в её сгорбленной фигуре читалась безграничная усталость.

– Я не знаю, каково это – переживать и чувствовать подобное, – тихо сказала я. – Но если нужно, чтобы кто-то просто был рядом… Я здесь.

Она не ответила сразу. Лишь спустя мгновение, дрожащим голосом, будто говоря самой себе, прошептала:

– Я не понимаю, как теперь жить дальше.

От этих слов по спине пробежал холод. В них звучало не только отчаяние, но и опасная пустота – та, что поглощает человека целиком. Мир вокруг померк, и я поняла окончательно: каждое мое слово и действие теперь имеют значение.

С тем же пришло главное осознание – никакие слова не смогут исцелить ее боль. Все, что приходило в голову, казалось неуместным, слишком простым перед лицом такого горя. Но и молчать, просто наблюдая, как отчаяние затягивает ее в пучину, было невыносимо.

Я медленно сделала шаг вперед и присела рядом, чувствуя, как холодная брусчатка обжигает сквозь одежду. Она ссутулилась, ее руки сжались в кулаки, а плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Казалось, она замкнулась в себе, отделилась от всего мира, и я не знала, есть ли у меня право проникнуть за эту невидимую преграду.

Я осторожно протянула руку, не касаясь, но давая понять, что она не одна.

– Не говори ничего, – прошептала я. – Просто дыши.

Она вздрогнула, словно очнувшись, и медленно повернула ко мне лицо. В ее глазах плескалась бездна, темная и бездонная, полная страха и одиночества.

Я не стала убеждать ее, что все наладится. Не стала давать пустых обещаний. Просто осталась рядом, позволяя тишине говорить за нас. Ведь иногда самое важное – не слова, а сам факт чьего-то присутствия.

Холод пробирался под одежду, медленно сковывая движения, проникая в каждую клеточку. Влага от тумана оседала на коже, спутывала волосы, но это казалось таким незначительным по сравнению с тем, что происходило рядом.

Ее слезы давно высохли, оставив лишь темные круги под глазами. Время от времени ее дыхание срывалось на тихий всхлип – короткий, прерывистый, будто отголосок пережитой бури, которая еще не стихла до конца. Я продолжала молчать, лишь мягко проводя рукой по ее спине, стараясь передать тепло, которого самой мне уже не хватало.

Я выросла в семье психотерапевтов и знала, что горе не терпит суеты. Моя мать, консультируя семьи, говорила, что утрата – это процесс, через который человек должен пройти, проживая каждую стадию: отрицание, гнев, торг, депрессию… Только так возможно дойти до принятия. Отец, в своих исследованиях о близости и потере, утверждал, что боль нельзя заглушить словами и увещеваниями. Ее нужно признать, позволить ей существовать, иначе она найдет способ прорваться в самый неожиданный момент.

“Потеря, – говорили родители, – это рана, которую нельзя зашивать грубо. Её нужно промыть слезами, дать ей кровоточить, чтобы потом она затянулась правильно, без гноя подавленных чувств.”

Но теоретические знания не давали готового ответа, как помочь конкретному человеку, который сидел рядом со мной, потерянный, измученный, едва держащийся на грани. Ей нужно было пространство, время и уверенность, что рядом есть тот, кто не осудит, не станет спешно утешать или пытаться “исправить” ее чувства. Я могла быть этим человеком. Пусть ненадолго, пусть лишь на одну ночь – но я была здесь.

И сейчас слова были не нужны. Сейчас важнее всего было просто быть рядом, делая этот безмолвный диалог более выразительным, чем любое сочувственное "я понимаю".