Читать книгу Люди и Псы - - Страница 3

Через полчаса Долгов уже трясся по зимнику в фургоне, загруженном продуктами. Огни поселка раз да другой нырнули за снежные бугры, а потом и вовсе исчезли. Фары грузовика полосовали мутноватую полярную ночь. Машина монотонно гудела, подвывала на подъемах, часто подпрыгивала на ухабах, словно желая получше утрясти содержимое кузова.

Среди содержимого был и Долгов. Он без особой радости пристроился в узком проходе фургона, усевшись на свой рюкзак. Его сразу предупредили, что автопечка давно “сдохла”, то есть надежно неисправна. Оттого холодина в “фуре” та же, что и дворе, только без ветра. И то ладно. Со стороны кабины светилось мутное пятно плафона, обозначая контуры разного груза, сваленного как попало. Было так тесно, что пришлось согнуться в три погибели. Втиснутые между ящиком и мешком ноги стали затекать уже через три километра. Ладно бы это, но сбоку при тряске на него все время угрожающе надвигалась мерзлая коровья туша. Долгов не сводил с нее глаз, время от времени пытаясь отодвинуть ее вглубь фургона.

Ноги стали деревенеть, по ним забегали мурашки. До буровой, по разговорам, как бы не двадцать пять километров. Дотянет ли? Валенки так и не просохли после снегочерпания, тепло держат плохо… А ведь, ему, Долгову, казалось, что, дождавшись машины, он оставит позади все свои проблемы, горести, и начнется у него жизнь новая, интересная, без душевных надрывов.

Надо что-то придумать. Иначе они, которые сейчас блаженствуют в кабине, выволокут из фургона не одну, а две мерзлые туши.

Долгов стал поочередно вытаскивать из тисков ноги в неповоротливых валенках, протягивать их поверх ящика и энергично шевелить пальцами. А туша тем временем раскатала себе какую-то горку. То и дело съезжая по ней, она норовила придушить попутчика всей своей убойной тяжестью.

“Отстань,– раздраженно думал ей Долгов.– Не я тебя забивал, без меня нашлись…”

нет, такая зарядка ног ничего не дает. Долгов решил как-нибудь приподняться для более резвой разминки. Попробовал и с беспокойством почувствовал, что ноги онемели. Все ясно. А ясно то, что он и не уследит, как отморозит задние конечности.

“Хоть бы остановку сделали, что ли,– недовольно взглянул он на узкое окошко в передней стенке фургона.– Сидят себе в кабине и в ус не дуют.”

Долгов их даже не разглядел на переезде – машина остановилась ровно настолько, чтобы он успел ввалиться в фургон.

Тут машину тряхнуло. Лишенный всякой опоры, Долгов взмахнул руками и беспомощно рухнул на рюкзак. Туша не упустила такого случая: она лихо съехала со своей горки, насела попутчику на плечи и стала вдавливать его в пол. Долгов напрягся, пытаясь сдвинуть ее на место, но силы были неравны. Попробовав как-нибудь вывернуться из-под туши, он понял, что еще одно неосторожное движение, и туша уложит его на обе лопатки. Она, казалась, с нетерпением ждала очередной ухабины, чтобы закончить свое гнусное дело.

Долгов испугался не на шутку. Снова попробовал сдвинуть напавшую на него говядину, но она только плотнее оседлала его, как бы предупреждая: трепыхнешься, мол, и кочегарить на буровой будет кто-то другой. Долгов панически рванулся изо всех сил. Хватка немного ослабла, и он на четвереньках отполз в сторону. Проход тут же загромоздила борцовская туша.

– Зараза,– процедил Долгов.– Говорил же: не я тебя ухайдокал…

Шутки шутками, а конечности благополучно отмерзают.

Придерживаясь за ящики, он кое-как приподнялся и стал отбивать в валенках что-то вроде чечетки. Ноги удалось немного размять. Но посидел на ящике десять минут, и они опять начали терять чувствительность.

“Я что, так и буду всю дорогу танцевать?”– в отчаянии подумал Долгов.

Он с гневом посмотрел на узкое окошко, раздумывая, не шандарахнуть ли по нему чем-нибудь увесистым. Нет, с этого, наверное, не стоит начинать свою северную эпопею – в лучшем случае засмеют, а в худшем… Кто знает, что за люди работают на здешних буровых.

Когда стало совсем невтерпеж, когда он начал вслух перебирать выражения покрепче, машина неожиданно дернулась и остановилась. Настежь распахнулась дверь, внутрь прорвался ветер, лизнув снежным языком норовистую тушу, прикорнувшую на полу. Из темноты нарисовался крупный сорокалетний мужчина в полушубке и пушистой шавке рыжего собачьего меха. Лицо одутловатое, мясистое, держится самоуверенно. Глаза с нездоровыми мешками смотрят цепко, хитровато:

– Эй, земляк, ты там еще не замерз?– громко, с ухмылкой спросил он.– Перекур! Давай в кабину, как-нибудь уместимся, хоть погреешься маленько. Зовут-то как?

– Долгов Александр Петрович,– пробормотал тот, неуклюже спускаясь по откидной лесенке.

– А я Дидэнко,– протянул он руку.– Олег. А там тоже – Александр. Александрович, значит, тезка твой.

Говоря это, он расстегивал ширинку, пятясь за машину.

“Не больно умен, но говорить любит”,– решил Долгов.

В кабине густой сизой пеленой висел сигаретный дым. Шумела печка, посылая в лицо волны тепла. На сиденье, на полу лежали несколько картонных коробок. Судя по этикеткам, в них банки с помидорами и огурцами. Долгов встрял в узкое место, свободное от этого баночного овоща, повеселел, млея от тепла и дожидаясь, когда отойдут ноги.

Водитель – молодой худощавый парень с крючковатым носом на тонком лице – уже дремал, прислонившись щекой к двери. Впереди под светом фар неотчетливо выделялся белый зимник, который густо заштриховывал сыпавший снег. По сторонам с угрюмой таинственностью замерли ветвистые ели, загораживая собой зловещую тьму ночного леса. Одиноко вокруг и пустынно.

В душу Долгова снова прокралось беспокойство – как в те первые минуты, когда он остался один на перроне. Уж очень крутой вираж закладывала его неспокойная судьба, не оказаться бы в этом жутком кювете, под этими вот угрюмыми елями…

Распахнулась дверь.

– Сейчас перекусим, быстро согреешься,– бодро объявил Дидэнко, втискиваясь в кабину.– А ну, Санек, открой нам баночку тушеночки да скляночку огурчиков, порадуем гостя!

Кемаривший водитель встрепенулся и расплылся в улыбке – открывать баночки-скляночки ему, как видно, нравилось. Затем в его руке, как у фокусника, возникла бутылка. Мелькнула этикетка: “Питьевой спирт”. Долгов забеспокоился, почувствовав, что станут навязывать, а отказаться будет трудно.

– Держи-ка!

Он и рта не успел открыть, как в его руку был вставлен стакан. В следующую секунду в стакан забулькало решительно и бесповоротно – блю-блю-блю!

– Я… вы знаете…– запоздало начал было Долгов, пытаясь вернуть до краев налитый стакан и проливая себе на брюки.

– Ты чего это, Петрович?– изумленно уставился на него Дидэнко.– Нам же вместе работать! Аргумент, конечно, был убийственный, но Долгов еще пытался трепыхнуться:

– Н-не употребляю…

– Ну, ты даешь!– добавил Дидэнко.– А мы что употребляем? Мы же греемся! Север у нас, понимаешь? Се-вер! Холод собачий! Сдалось бы оно нам, если бы не север! А, Санек?

Санек оживленно закивал, нетерпеливо поглядывая на стакан.

– Н-не смогу…

– Петро-ович!– совсем уж обиженно протянул Дидэнко.– Мы же тебе первому налили, из большого уважения!

Добил-таки. Просто припечатал.

Долгов неуверенно дотронулся губами до обжигающей жидкости. В нос шибануло. Нет, так не пойдет. Надо решительно, разом, если уж деваться некуда. Ну… за красавицу, положим, за станционную! Она ведь стоит того…

С шумом выдохнув, он приложился к стакану и залпом осушил его. До дна. По горлу прокатилось огненное, раскаленное ядро, перехватило дыхание. Выпучив глаза, Долгов силился вздохнуть. И тут Дидэнко заботливо вставил огурец в его разинутый рот, а сам опять забулькал в стакан – блю-блю. Себе и Саньку он почему-то налил по половине.

С минуту Долгов оставался с ясном уме, удивляясь, что чистый спирт ему нипочем.

– А я те так скажу, Петрович,– смачно хрумкал огурцом Дидэнко.– Кто не пьет, тот или хворый, или падлюка. А, Санёк?

– Гы-гы,– охотно согласился Санёк.

“Ну я хоть не попал ни в тот, ни в другой список”,– усмехнулся Долгов.

Голова, ноги быстро наливались свинцовой тяжестью. Перед глазами закачалось, поплыло, словно Долгов угодил в подводный мир, словно кабина – не кабина вовсе, а батискаф. И сейчас из темного леса, из водорослей этих еловых выплывет акула. Пусть выплывет. Пусть хоть туша коровья выплывет, ему теперь все нипочем…

Голоса попутчиков доносились приглушенно, неотчетливо, как сквозь толщу воды – бу-бу-бу.

Батискаф дрогнул, поплыл, подпрыгивая на колдобинах. Дидэнко таращился то на дорогу, то на водителя, пытаясь его контролировать. У того голова начинало беспомощно качаться, готовая в любой момент свалиться на руль.

– Санёк, Санёк, твою мать! Дорогу видишь?

Водитель встряхивал головой, отгоняя сон, и с нотками обиды начинал разглагольствовать:

– Не доверяешь, значит. А зря. Обижаешь, Олег, обижаешь. Мне эти полстакана – тьфу! Слону дробина, понял!? Я свое дело четко знаю, запомни это, Олег. В такую погоду врежешь немножко, так и на пользу только, понял?