Читать книгу Мой телохранитель – дьявол - - Страница 1

Приветствую, дорогие читатели. Спасибо вам за то, что вы решили разделить со мной это приключение – пишу первый в жизни роман о любви, возможно, он будет не вполне канонным. Но, страсть, сокрушающую все приграды, месть в крови и любовь, которая про заботу, а не про страдания – гарантирую. Если вам интересно пообщаться о персонажах или познакомиться с творчеством ближе, приглашаю посетить меня в "ТГ Канал"

и вк – Николай Горн | Писатель

Проведём время с пользой? Проведём время – вместе.

***

Виктория долго не понимала, чего именно хочет от неё жизнь. Её родиной и местом, к которому навеки будет прикована её судьба, была солнечная Италия, но с шести лет вместе со старшим братом она проживала в Лондоне. Там получала образование, не имела возможности завести подругу или приятеля, но главное, становилась настоящей леди. Зачем быть английской леди в Италии, она не знала. Не понимала, почему, в то время как от других девочек в классе требуют энциклопедических знаний по всем предметам, в её образовании преподаватели делали ставку на здоровье, этикет и внешность.

Однажды, вернувшись с учёбы, она обнаружила на подъездной дорожке к их дому драку. Дрались двое мальчиков, судя по галстукам и нашивкам на форменных пиджаках, одноклассники её брата, Бернарда. Сам Бернард был здесь же, в центре толпы человек из пятнадцати. Виктория знала, что сегодня у братца день рождения и мама разрешила ему пригласить друзей. Утром малышка была по настоящему расстроена тем, что будет заниматься скучными уроками, в то время как обожаемый брат, семью годами старше, станет развлекаться с друзьями: уплетать пирожные, играть в приставку, скакать верхом и может мальчикам даже позволят пострелять по чучелам птиц и зайцев, в то время когда они будут скакать верхом. Ведь они уже совсем взрослые. Чего она точно не ожидала, так это того, что Берни будет сидеть верхом на одном из одноклассников и остервенело лупить его окровавленным кулаком по лицу. Кулак ходил сильно и ровно, как обучил его тренер. Остальные мальчики кричали, подбадривая именинника. Рядом стояла мама, в вечернем туалете, шляпе и перчатках. Уильям, дворецкий, так же находился неподалёку. И все они смотрели на происходящее так, будто волноваться было не о чем.

Когда школьное образование Ви подходило к концу и одноклассницы, раздавленные страхом перед выпускными экзаменами, даже задремав на перемене, уронив голову на тетрадь, подсчитывали проходной балл для поступления в университет – матушка, блистательная синьора Лаура Карретто, искренне изумилась тому, что дочь не мечтает о карьере фотомодели. Виктория была не так высока ростом, чтобы шагать по подиуму и считала, что у неё недостаточно красивые ноги. Она была тиха и застенчива. И твёрдо решила стать доктором ещё очень, очень давно. Стремление это было воспринято матерью, как экзотический каприз, но каприз не опасный и полезный. Для чего бы дочери Бертолдо Карретто иметь такой обременительный багаж знаний? Виктория знала, что стоит ей шепнуть матери, и уже через минуту, она будет лежать на шезлонге, полуголой. А вокруг будут суетиться визажисты и фотографы. Вместо этого она предпочла зубрить по ночам латынь и химию человеческого тела. В мире, к которому готовила Викторию мать, не было невозможного. Но Ви очень твёрдо помнила затаённую боль в глазах брата, когда к его разбитым рукам прикладывали лёд. Наследник семьи Карретто не должен плакать, показывать, кому бы то ни было, свои истинные чувства. Проигрывать. Именно поэтому малышка Виктория решила – у неё нет склонности к экономике и менеджменту. Но она будет рядом с братом. И сохранит его так, как сумеет.

Требования к Бернарду существенно отличались от того, что требовали от неё. Когда она возвращалась из университета, её ожидал преподаватель танцев. Не потому что Виктория плохо танцевала. Потому что в любое время суток, в любой отрезок времени она должна была делать это божественно. Берни пропадал на развивающих курсах по экономической стратегии. Когда братец не учился продавать или покупать по нужной цене всё на свете, он находился в спортзале. Или на охоте. Или на стрельбище. Виктории было девятнадцать, когда обнимая брата, она впервые ощутила под его одеждой твёрдость бронежилета. В тот же день, за чашечкой пятичасового чая, мать впервые заговорила с ней о замужестве.

Итак, Ви должна была стать женой. При этом любить своего супруга ей в обязанности совершенно не вменялось. Она должна быть верной, терпеливой, благодарной. Своевременно и качественно рожать по требованию супруга. В перерывах между потребностями супруга и пестованием наследников, вести его дом и заниматься благотворительностью, если домашние дела совсем прискучат. Виктория навсегда запомнила, как дрожали у неё руки. Как мелкая вибрация тела, которую она не могла сдержать, становилась заметна по волнам чая в тонкой, фарфоровой чашке, что сжимала она похолодевшими пальцами. Девушка подняла глаза на мать и не решилась перечить. Не потому что боялась матери. Потому что знала, что это бесполезно. У Лауры Карретто была безупречная укладка и маникюр, естественности её макияжа и подтянутости фигуры позавидовали бы лесные феи, никогда не слыхавшие о материнстве и женском алкоголизме. В тот день Виктория впервые ощутила, насколько ужасает её будущее, в котором она повторит судьбу матери. Судьбу разочарованной во всём на свете женщины. Которая, если и любила кого-то в своей жизни, то детей. И дети скорее верили в это, чем чувствовали. Внизу, за кованной решёткой балкона, в безупречно английском парке, щебетали птицы. Ветер трогал орхидеи в изящной цветочной композиции на столике между ними. Виктория запомнила, как одинаково ровно они держали спину. Как безупречно, будто в зеркальном отражении, были скрещены их лодыжки. Мать говорила о том, что через год Викторию станут выводить в свет и знакомить с мужчинами, на банковских счетах которых достаточно денег, чтобы быть полезными её отцу. Дома, в Генуе. Возможно, она не выйдет замуж ни за одного из них. Но желать её и иметь в виду в матримониальных планах своих семей должен каждый. Дочь думала о том, что она так же мертва и неподвижна, как цветы в вазе. И будет находиться на виду ровно до того момента, как её свежесть перестанет радовать глаз того, кому её продадут. После муж, охладевший к её прелести и зачавший ей нужное количество младенцев, вытолкнет её из своей жизни так же, как отец вытолкнул Лауру с детьми в Лондон. О том, что ни единому человеку во вселенной, кроме, может быть, Берни, не будет жаль её диплома, который ещё неизвестно, позволят ли ей получить. О том, почему, Мадонна, почему за свои девятнадцать лет она никому не позволила поцеловать себя. Почему ни разу не влюбилась. Серьёзная, послушная девочка, как и все в её возрасте, мечтала о любви, но откуда же было знать, что вершиной её чувственного опыта, если повезёт, станет интрижка с массажистом или садовником, которую она сумеет спрятать от слуг. От мужа.

Она не задала Лауре ни единого вопроса, молча согласившись со всем. Никогда так и не узнала, доводилось ли матери плакать, когда в девятнадцать её мать так же объяснила, как устроена жизнь.

Такой она и запомнила мать – в белом льне и жемчуге. Прекрасную оболочку с пустыми глазами, женщину, цветочные духи которой будут заставлять сжиматься сердца её детей ещё много, много лет. Через неполный год, как раз перед двадцатилетием Виктории, прекрасная, как творение венецианских резчиков по мрамору, Лаура разрезала шёлковую простынь на полосы, старательно, потратив время и приложив усилия, сплела из неё верёвку. Привязала один конец к резным ножкам этого самого стола, продела сквозь прутья балконной решётки. Затянула на шее петлю и, не медля ни минуты, спрыгнула. Смерть пришла мгновенно, белый шёлк сломал женщине шею, и она повисла, как сломанная кукла, не достигнув до асфальта двух метров.

Именно в том месяце Берни и Ви, внезапно превратившиеся в синьора Бернардо и синьорину Викторию, были удостоены чести быть приглашёнными на встречу с отцом.

Генуя столь разительно отличалась от Лондона, что темные очки были нужны Виктории не для того, чтобы сберечь глаза от солнца, а чтобы скрыть растерянность. Бертолдо Карретто был именно таким, каким она себе его представляла. И решила любить. Потому что мать покончила с собой, брата планомерно превращали в копию отца, а ей… в этом чужом городе, в окружении кричащей, пропитанной жаром роскоши и вооружённых мужчин с жестокими лицами, что ей оставалось?

Она приняла решение быть хорошей дочерью этому незнакомому человеку в инвалидном кресле. И, наверное, именно поэтому он позволил ей завершить образование. У старшего синьора Карретто был рак. Он всё ещё активно участвовал в жизни клана Карретто, и на совещаниях или званых вечерах в мэрии или среди бизнес партнёров стоял на ногах так прямо, что никто бы не заподозрил в этом теле недуга. Но в окружении родни и на домашних мероприятиях до ста человек, Бертолдо, крупный, породистый старик с орлиными чертами лица, пребывал в инвалидном кресле. Виктории нравилась ирония её положения, сама идея того, что отец мог счесть полезными её навыки медсестры и сиделки. В действительности же она прекрасно понимала, что в Лондон ей было позволено вернуться только потому, что море жизни ещё не принесло к ногам Дона Карретто сделки настолько выгодной, что тот пожелал бы скрепить его родственной связью.

Осознавать себя вишенкой на торте семейного бизнеса оказалось не слишком приятно. Отец не настаивал на спешном замужестве. Но телефонная её книжка скоро перестала вмещать номера мужчин, чьих лиц она не помнила. Тогда у Виктории появился секретари и ещё два телефона. Её, привыкшую к строгому лондонскому гардеробу с его сдержанным аристократическим лоском, повергали в шок туалеты, которые теперь приходилось носить. И драгоценности. И туфли, о, ужас, туфли. Первое время Виктория проводила вечера, целые часы, крепко вцепившись в локоть брата, потому что даже её мать никогда не находилась на такой высоте от пола.

– Ви, детка, я понимаю тебе не просто. Но ты ставишь меня в неловкое положение перед друзьями, научись ходить сама!

– Я понимаю, братец, я всё понимаю. Прости меня и наберись терпения, пожалуйста. Если я упаду где-нибудь под кустом и сломаю себе обе ноги, любой из этих хищников сможет утащить меня в своё логово бесплатно.

– О, нет, твоего бесплатного падения мы допустить никак не можем! Держись за мою руку, да улыбнись, сестрёнка. К нам идёт синьор Рикардо Висконси. Да, ему пятьдесят. Но всё же, постарайся быть милой…

Иногда Виктории казалось, что её погубит сквозняк, проникающий под её одежду через декольте. В Лондоне никто не говорил ей, что она красива. В то время как она была стройна, обладала медово каштановыми волосами и того же оттенка глазами. С тем кротким выражением, что так присущ сёстрам милосердия или жёнам священников. Ни в лице, ни в речи её не было сексопила и вызова, так старательно усвоенного её ровесницами, выросшими в Генуи. Двадцатилетняя, недавно потерявшая мать, обсыпанная бриллиантами и овеянная грозной славой отца, по мнению общества, Виктория Карретто походила на ангела и была совершенно неотразима.

Это сравнение и толкнуло её на первый в её жизни бунтарский, дерзкий поступок, запоздалый акт открытого неповиновения. После очередного разговора с Бертолдо, о её долге перед семьёй, о том, какое место она должна занять в жизни и Генуи, Ви, уставшая, захмелевшая от неизбежного на затянувшейся сверх здравого смысла вечеринке, шампанского, сняла туфли, швырнула их по одной к ногам отца. Она кричала о том, что он не имеет права. Врываться в их с братом жизнь, чужой, незнакомый. Начать раздавать приказы, ни сказав при этом ни слова утешения. В золотой клетке с собой покончила его жена. Жена! Он помнит, как её зовут? Она с Бернардо помнят. Потому что она была их матерью, так уж вышло. А теперь он, не дав дочери опомнится, наряжает её как шлюху, вертит ей перед носом у своих партнёров и их сыновей. Но что совершенно его не касается, так это девственница она или нет. И никаких надежд на этот счёт питать уважаемый отец не должен, потому что нет, она не девственница. А сейчас пусть его кто-нибудь укатит отсюда. Потому что она, Виктория Карретто, чёрт возьми, она хочет спать, и этот разговор окончен!

Виктория солгала. Но ложь её являлась таковой лишь до утра. После того, как под дверью её спальни стихли громы и молнии, изрыгаемые отцом, Ви оделась так, как не осмеливалась никогда в жизни, и покинула особняк через комнаты прислуги. Попросила таксиста, остановленного на дороге, отвезти её в ближайший ночной клуб. Там напилась и подарила свою невинность первому, с кем встретилась взглядом в душной темноте, пронзённой светом лазеров и вспышками дискошаров. В его взгляде читалась откровенная жажда, а она иного и не хотела. В ту ночь, быть желанной Виктории было важнее, чем дышать. Будто одновременно впервые пробуя на вкус и прощаясь навек, она узнала свободу воли. Горячее, острое, как резь водки под губой, право выбирать.

Хвала небесам, прогулка эта не дала иных последствий, кроме того, что Бертолдо разочаровано махнул рукой и, с подсказки сына решил, что к браку Виктория пока не готова. Через неделю домашнего ареста Ви отправилась назад в Лондон, завершать ей одной нужное образование, и думать о своём поведении. Бернард остался при отце. По тому, как скоро те друзья Берни, что связывали с ним свои планы на будущее, собрались и отбыли в Геную, Виктория с грустью поняла, что её брату придётся принимать дела и строить свою семью. Ту самую, что скрепляет не кровь, а узы верности и договорённости, что стоят порой дороже крови. Слово «мафия» при ней не произносил никто. Ни родня, ни прислуга. Но именно так читали её роспись на чеках банкиры, именно в него складывались драгоценные камни в украшениях, что приходили к ней регулярно раз в год от брата и отца.

Ей было двадцать пять, когда Бернардо написал ей, что отец окончательно слёг. Молодая женщина с тоской уложила диплом General Practitioner, семейного врача-терапевта, вместе с её рисунками и акварелями, занятие которыми так поощряла мать. Она возвращалась на родину, не имея представления, пригодятся ли ей полученные знания и опыт хотя бы раз в жизни.

Возвращение в лоно семьи было не столь драматичным и неприятным, как Виктория рассчитывала. В особняке Карретто её отец по-прежнему занимал свои комнаты и кабинет, но, по сути, все они превратились в госпитальный покой. Воспалённый взгляд старика был жёсток и горд, однако даже повариха Франческа уже называла юного Карретто молодым Доном. И именно Франческа, впервые увидев, как Виктория спускается по широкой лестнице в просторный холл, в платье, которое выбрала для себя сама, без давления отца, сказала ей, что она настоящая красавица. Ровесница Бертолдо, всю жизнь посвятившая кухне этого беспокойного семейства, возвращения «нашей малышки» старая Франческа ждала как чуда. Потому что искренне верила в то, что только с молодой женщиной в дом входит будущее.

Виктория сделала последние шаги, застенчиво покружилась, демонстрируя стряпухе летящую юбку цвета нежного восхода и рукава, похожие на крылья бабочки. Элегантно и просто уложенные волосы казалось, излучали мягкий свет. Старуха прижала руки ко рту, в глазах её блестели слёзы счастья. Она позволила себе подойти и крепко обнять молодую хозяйку.

– Будь счастлива, девочка. Пусть этот вечера раскроет двери твоей судьбе. Небеса, храните нашего ангелочка.

Бернардо и правда, постепенно входя в силу и хватку, становился новым хозяином Генуи, нового маленького мира, в котором возможно всё. Ездить по встречной и на красный – можно. Отремонтировать за их счёт школу или больницу в трущобах – легко.

Быть почетным гостем на приёме в историческом месте, памятнике архитектуры villa del Principe? Почему нет?

Когда-то она смотрела прямо на Генуэзский порт, где стояли корабли её хозяина, адмирала Андреа Дориа. Сегодня очарования дворцу убавляла и дорога с мостом, и подпирающий массив современного города. Но Карретто прибыли на место на закате, когда солнце окрашивало алым воздушные арки виллы, потрясающие скульптуры центрального фонтана, делало сад, окружающий дворец, будто сошедшим со страниц сказок или живописных полотен.

– Я могу прогуляться здесь, братец?

– Конечно, Ви. Только не сейчас. Мы должны поприветствовать хозяина с хозяйкой, поблагодарить их за приём. Потом повращайся с часок. Просто будь милой, люди сами станут искать твоего общества. Не беспокойся, неловких пауз не предвидится, – Бернардо с гордостью поглядел на сестру, нежно сжал её пальцы в своей ладони. – Я рад, что ты научилась ходить на каблуках, сестрёнка. И ты стала ещё красивее. В саду, когда включат вечернее освещение и подсветку фонтанов, будет на что посмотреть. Сделай мне одолжение, не ходи туда одна. Публика здесь приличная, но красота сводит с ума кого угодно. Если я буду занят, выбери кого-нибудь из тех, с кем познакомишься за это время, и попроси сопроводить тебя.

К моменту, когда терпение и способность Виктории стоять на каблуках иссякли, она так и не нашла того, с кем бы сумела разделить умиротворяющую, как ей бы хотелось, прогулку по ночному саду. Она чувствовала, что если прямо сейчас не сбежит от этих людей, говорящих только о деньгах и о способах их зарабатывать, искусственная улыбка навсегда впечатается в её лицо и для того, чтобы придать ему иное выражение, ей потребуется помощь пластического хирурга. Улучив минутку, когда её новый знакомый, Фабиано Лоренцо, может быть племянник, а может внук хозяев приёма, удалился в сторону стола с пуншем, добыть для Виктории освежающего, который та совсем не хотела пить, она ускользнула.

Неловко было думать о том, как симпатичный, хотя изрядно выпивший Фабиано расстроится, обнаружив, что леди его не дождалась. Но терпеть подобное обхождение сил решительно больше не было. Она попросила пунша в тот момент, когда поняла, что прямо сейчас, в эту секунду будет вынуждена попросить взрослого мужчину выпустить её руку, мявшего её, как мальчишка, впервые пришедший на танцы. Побег прошёл идеально. Прохлада парка охватила её, переливчатые фонарики гирлянд, вплетённые в ветви деревьев и зелёную изгородь, заставляли забыть о плохом. Звуки близкого веселья, смех и музыку, будто подхватывал тёплый ветер и поднимал высоко-высоко, туда, где Ви не сможет их услышать. Забыв о предостережении брата, она сама растворилась в этом воздухе, дышала им, и думала о том, что готова полюбить Италию. Чего ей точно не хватало в продрогшем Лондоне, так это тепла. На пологих спусках, ведущих от террас виллы в парк, галькой было выложено число «1843». Как же давно неведомые мастера сотворили это великолепие, чтобы…

– Синьорина Карретто!

Окрик спугнул волшебство. Именно окрик, с такой громкостью в ту памятную ночь с Викторией говорил отец. Но никак не в таком тоне. Ви нахмурилась и, выйдя из тени, обнаружила, что залюбовавшись садом, забылась и почти обошла виллу с торца. Здесь так же горели фонари, но шанс рассчитывать на помощь случайного свидетеля был гораздо ниже, чем у фонтана. Это был синьор Лоренцо. Воротник его сорочки был расстёгнут до середины груди, в руке он держал бокал. Один и пустой. Было не сложно догадаться, куда делся напиток. Виктория выпрямилась и нацепила на лицо успевшую надоесть учтивую улыбку. Чем скорее она уйдёт отсюда туда, где они не будут наедине, тем лучше.

– Фабиано? Как я рада, что вы меня нашли. Мне стало нехорошо, и я решила прогуляться. Раз вы здесь, значит, Августа выполнила мою просьбу и предупредила вас. Вижу, прогулка пошла на пользу и вам. А теперь будьте любезны, проводите меня к брату. Время позднее, думаю, Бернардо уже ищет меня, чтобы ехать домой.

Мужчина стоял молча, смотрел на Викторию сверху вниз и от этого взгляда по коже женщины пробежал озноб, не имевший ничего общего с мурашками или бабочками. Пары секунд тишины хватило, для того чтобы понять, как далеко остальные люди и какой Фабиано огромный.

– Никто тебя не ищет… вертлявая английская дрянь.

Он потянулся, чтобы взять её за плечо, Виктория сделала шаг назад. Здоровая, как сковорода, ладонь вяло качнулась в воздухе.

– Господин Лоренцо… я не намерена продолжать этот разговор. Прошу прощения, меня ожидает брат.

Каблуки предательски утопали во влажной земле газона. Она не успела обойти его, когда мужчина схватил её за предплечье и поволок в тень, в сторону высоких кустов, между аллеей и виллой.

– Не думай, что тебе всё можно, только потому, что ты Карретто, сучка. Все знают, что твой отец при смерти, а твой брат смазливый сопляк, которого скоро сожрут и в этом бизнесе и в этом городе. Привыкай удовлетворять хозяина, курва.

Слова долетали до Виктории будто из дальнего далека, стукались об череп и рассыпались непонятыми на сотни осколков. Она не понимала их, осознавая только одно. Куда он сейчас её приведёт и что там сделает. Мать учила её тонко уходить от прямого отказа от предложения руки и сердца, но ни разу не объясняла, что делать, когда пьяный ублюдок, выворачивая руку, тащит тебя в кусты. Ноги похолодели, колени ослабли. И это её спасло. Фабиано проволок её по траве несколько шагов, но потом тонкая рука выскользнула из хватки. Виктория вскочила и, потеряв туфли, в которых всё равно не сумела бы бежать, рванулась прочь. Сердце колотилось, как бешенное, но воспитание сделало своё дело: она не может показаться перед всеми этими людьми в таком виде. Заслышав за спиной тяжёлые шаги, она, решив не огибать дворец, бросилась прямо, через великолепные клумбы и изгороди, через оранжевые и золотые пятна света из окон, туда, где как она помнила, располагалась парковка. Водитель, не задавая вопросов, усадил синьорину в авто и запер, отправившись искать синьора Карретто. Может, его не было минуту. А может час. Всё это время Виктория затравленно всматривалась в мерцающую огнями темноту за окнами и судорожно пыталась стереть с руки пятна, не понимая, что это проступающие синяки. Она думала о том, сделала ли что-нибудь не правильно, чтобы дать повод так обращаться с собой. А так же понимала, что как наследник и будущий Дон, тридцатидвухлетний Бернардо должен будет отомстить за сестру. Как именно отомстить и чем именно это может закончиться как для Карретто, так и для Лоренцо, ни малейшего понятия она не имела.

Виктория позволила себе заплакать только когда машина покинула территорию villa del Principe. Бернардо уже отступился с вопросами, а она всё ещё плакала в его объятиях, повторяя сквозь слёзы:

– Всё нормально, Бернардо. Всё хорошо. Я упала. Просто упала…

Бернардо целовал её в макушку, крепко держал за плечи и незнакомым, тяжёлым взглядом смотрел вперёд. Когда свет фар наконец-то выхватил из темноты знакомые очертания родового особняка, брат сказал, тихо и твёрдо:

– Я найду того, кто это сотворил это с тобой. И что с ним сделаю – не твоя забота. Сегодня же я отдам распоряжение, чтобы из солдат Карретто тебе подобрали телохранителя. Среди военного резерва должен быть кто-то с хорошим резюме. Возражения не принимаются, Ви.