Читать книгу Мой телохранитель – дьявол - - Страница 2

Брат и сестра никому не рассказали о произошедшем на вилле. Он, потому что сам толком ничего не знал. Она потому что считала себя виноватой и переживала за будущее виновника более чем за собственное. Бернардо считал, что цель оправдывает средства. Виктория, что нет.

Человек, объединивший в своём личном деле отличные отзывы, рекомендации и резюме, искренне считал, что средства и есть цель. Не повторял дважды. Не повышал голоса. Сослуживцы не помнили, проявлял ли он эмоции когда-нибудь. Вышестоящее начальство знало, что после его послужного списка от эмоций остаётся не много. Когда Рэдрику Булсара сообщили о повышении и переводе он даже не улыбнулся, будто произошло именно то, чего он ожидал. Будто иначе быть не могло. Рэд, к своим тридцати пяти годам не сожалел, не удивлялся, не строил догадок. Когда средства тождественны цели, мир утрачивает сослагательное наклонение. Как и потребность объяснять и оправдываться. Никаких «если бы». Он делал и делает то, что должен. А цель у него была, и происходящему в его жизни соответствовала полностью.

Рэд рос счастливым ребёнком. Городок Коста, в котором он жил вместе с матерью и старшей сестрой, был настолько мал, что честнее бы было назвать его большой деревней. Он помнил, как босые ноги его неизменно покрывал слой золотистой, сухой, как мамина пудра, дорожной пыли, а в небе сияло пьяное, щедрое солнце. Городишко считал приезжую семью нищими, а мальчишку – безотцовщиной. Маленький Рэдрик не знал об этом. Он знал, что его мама, самая добрая на свете, работает на ферме. Что там разводят коней – длинноногих, нервных, прекрасных. С гибкими шеями и крупами такими крепкими и круглыми, что на них играл солнечный свет. Когда он хорошо себя вёл, мать позволяла ему прийти посмотреть на них. Кони брали яблоки с пухлой ладошки мягкими губами и смешно дышали в лицо. Сестра заканчивала школу и помогала матери по дому. Рэд помнил пропитанный маслом и мукой кухонный передник. Тёмные, очень густые волосы и то, как сестра опускала глаза, когда говорила со взрослыми. У неё не было друзей, хоть летними ночами кто-то нет-нет, да и бросал мелкие камешки в окно их спальни. Сестра говорила Рэду, чтобы он спал, и обещала, что если он не расскажет маме, что она выходила на стук, она даст ему шоколада. Денег на шоколад не было, однако у Изы он иногда чудесным образом появлялся. Рэдрик не рассказывал маме. Не потому что любил шоколад! Потому что видел в старшей сестре, с которой до сих спор спал в одной постели, странное сходство с роскошными животными, что выращивали на ферме. Он быстро выучил в лицо совсем небольшой городок и понимал, что никого, даже близко похожего на его Изу, здесь нет. И видел, как оглядываются люди, когда сестра, нелюдимая и тихая, проходит по улице. Как будто кто-то злой крепко напугал её, сказочную красавицу. С тех пор, разговаривая с людьми, она смотрела в пол и теребила поясок маминого платья, которое носила. А после ночных встреч не только появлялся шоколад. После них весь день Иза улыбалась, читала Рэду вслух и иногда даже пела. Маленький Рэд прижимался к тёплому боку сестры и думал о том, что когда он пойдёт в школу, а это будет совсем скоро, он узнает, кто напугал Изу. И накажет его.

Не сбылось. В неполные семь Рэд узнал, что он не пойдёт в одну школу с сестрой. Он поедет, как взрослый, с чемоданом, на поезде, чтобы учиться в большом городе, далеко-далеко от Коста, и станет приезжать домой только два раза в год, к Рождеству и на лето. Мальчик не имел привычки добиваться своего слезами, но в глазах защипало, а в горле сам собой встал горький ком. Почему? Почему он не может остаться навсегда с мамой и Изабеллой? Как же его мечты? Как же он сумеет спасти сестру, если будет далеко, как на другой планете? Мать усадила его на скрипнувшую, застланную дешёвым покрывалом кровать, поджав ноги, уселась на полу, взяла его руки в свои. Мама тоже была очень красивой. Хоть и взрослой. Тяжёлая работа сделала кожу её рук грубой, укоротила длинные ногти на тонких пальцах. Рэд видел, как мама иногда засыпает прямо за ужином с недоеденным куском пирога в руке. И не стал капризничать.

– Тебе же нравятся лошадки, Рэдрик? Серебристый Старк, нравится? И пятнистая Майло. Когда Майло ожеребится, её жеребят ты тоже полюбишь. И им понадобится доктор. Ветеринар. Это особый доктор, на которого нужно долго и прилежно учиться. У нас нет денег, чтобы отправить тебя в хорошую, на самом деле хорошую, школу. Но синьор Санчез говорит, что заплатит за твоё обучение, если ты вернёшься к нам, на ферму, когда станешь настоящим доктором. И будешь работать с нами. Будь хорошим мальчиком, Рэдрик. Будь сильным. Ты единственный мужчина в нашей семье. Учись хорошо. Когда ты поедешь в школу, Иза получит аттестат и станет работать со мной на ферме. Нам будет веселее вместе! Но когда ты вернёшься к нам, она уйдёт оттуда. И всё станет совсем хорошо. Ты же вернёшься к нам, малыш?

Рэд обещал. И возвращался, как положено, два раза в год. На Рождество их подарками была новая одежда. Летом домишко утопал в ароматах горячих булок, яблок с корицей, груш, персиков. Во второе Рождество он спросил сестру, почему они никогда не меняют занавесок? Сколько он себя помнит, висят эти. Коричневые, в цветочек. Изабелла хохотала тогда до слёз, будто он спросил о чём-то очень забавном. Рэд порядком вырос, но даже тогда у него хватало ума не просить новую школьную форму, только обувь. Но занавески? Разве это дорого? Иза смеялась и говорила, что он дурачок. Он, почти одиннадцатилетний, смотрел на неё и, забыв обо всём, думал только, о том, какая же она красивая. Можно ли быть красивее? И как же он будет без них, снова один, до самого лета? Иза перестала смеяться и тогда, именно в тот день, подарила ему синюю книгу. И правда синюю, как кусочек самого моря или неба. Она была совсем новая, не такая, как всё в их доме. Обложка её блестела и пестрила изображениями обитателей кораллового рифа. Книга была в два раза больше чем те, что он держал до этого и сыто, дорого хрустнула, когда он осторожно раскрыл её. Картинки были такими огромными, что в них, казалось, было можно нырнуть. До глубокой ночи он перелистывал твёрдые, глянцевые страницы, перечитывал снова и снова описания обитателей моря. И чувствовал, что самый большой подарок в жизни уже получил и уже никогда ни о чём небеса не попросит.

Мать Рэда не ходила в церковь. Изабелла хотела бы, но преподобный не пускал её. Иза сказала, что слишком хороша для этого крашеного сарая и другого объяснения Рэду не потребовалось. Он не знал Бога и не ведал бед, в которых это знакомство могло бы пригодиться. После же того, как горе пришло, понял, что у того, кто допускает подобное, ничего просить не стоит.

Он вернулся, чтобы провести дома третье лето. Высокая трава вдоль дороги устало качалась на едва заметном, но каком-то огромном, похожем на бриз, ветру. Звенели цикады. Скоро к их хору присоединились сверчки. К закату машины совсем перестали ходить в сторону фермы, и стало тревожно и тихо, но Рэдрик ждал. Иза должна была приехать за ним на велосипеде. Они привяжут чемодан туда, куда Иза скажет, на раму или к багажнику. Она писала ему длинные письма, и в последнем говорила о том, что он, наверное, станет слишком большим для того, чтобы поместиться с ней на одном велосипеде. Но она обязательно попросит его у почтальона Маттэо и приедет. Если чемодан привяжут к раме, Рэд поедет сзади. Будет держать ноги на отлёте, и предупреждать Изу, о приближающихся машинах. Если чемодан будет решено привязать к багажнику, то Рэд, оказавшись на раме, сожмётся в ком, чтобы не мешать сестре и не вздохнёт лишнего раза до самого дома. До того как солнце коснулось горизонта, ему сигналили пару раз, подзывая, автомобили. Знакомые говорили как он подрос, и предлагали довести до дома. Рэд отказывался. Он знал, что подрос. И понимал, что, скорее всего, эта поездка станет для них с Изабеллой последней. И не променял бы на поездку в самой шикарной машине, даже на первом сидении.

Рэдрик понял, что Иза не приедет за ним, когда с неба вниз глянули первые звёзды. Он сидел на чемодане, прижав к груди синюю книгу, когда мимо проехало последнее такси. Других пассажиров у таксиста не было, а, для того чтобы оплатить полную стоимость маршрута, у Рэда не было денег. Он аккуратно уложил утратившую блеск, но любимую, синюю книгу в чемодан, и пошёл вдоль пустой дороги, по пыльной обочине в сторону дома.

Когда одиннадцатилетний Рэдрик Булсара заметил зарево и поднимающиеся в тёмные небеса столбы дыма, он бросил чемодан и побежал. Потом, через много лет, вспоминая этот миг, он понимал, что жизнь сломалась именно в тот миг. Не когда на встречу проскакал, едва не затоптав его, табун. Не когда его, задыхающегося и сумасшедшего, соседи вытаскивали из горящих развалин. Огонь охватил ферму и несколько кварталов, людям было чем себя занять. Ребёнка, раз за разом с криком бросавшегося в огонь, заметили не сразу. Рэд извивался и хрипел. Потому что дым и крик отняли у него голос. Огонь превратил руки, которым он хватался за горящие балки, в покрытые закипевшей кожей перчатки. Не когда, только подбежав к дому, он ощутил запах палёного мяса и подумал, что попал в Ад. Всё изменилось, сразу и навсегда, в тот миг, когда он выпустил чемодан, с бесценной синей книгой, и тот, стукнув об мелкие камешки обочины, повалился на бок. Никогда до этого дня он не оставлял синюю книгу вот так, без присмотра. А после больше никогда не видел.

О том, кто он такой и как его зовут, полиции рассказали соседи погорельцы. Сам он, превратившийся в чёрно бело красную копию самого себя, мог только сипеть, с трудом вдыхая ставший вдруг злым и опасным воздух. Для того чтобы утереть слёзы, чертившие дорожки на запорошенном пеплом лице, нужны были руки. Почти утром, заморённая бесконечным потоком пациентов, медсестра омыла их, обработала. Покрыла едко пахнущей мазью, забинтовала на манер клешней краба. И сказала, что становиться скрипачом или хирургом Рэду лучше не планировать.

Обо всём этом мальчик узнал не сам. Сироту, за которого некому платить, его передавали из приюта в приют. И однажды, когда Рэдрику исполнилось тринадцать, его, для того, чтобы заполнить какие-то бюрократические пробелы связанные со сгоревшим домом, которые семья Булсара, оказывается снимала, нашёл старик полицейский Петер Вольфган из Коста. Рэд очень обрадовался ему тогда, но виду не подал. Петер был так же сед, как и в его босоногом детстве. И так же пьян. Они быстро выяснили, что ничего по поводу личности собственника дома Рэд сказать не может, но, посочувствовав высокому, удивительно спокойному мальчугану с тихим голосом, Петер, отхлёбывая из фляжки, разговорился. Так парнишка узнал о том, чего лишили его шок и милостивая память. А так же о том, чего не знал.

О том, что в великолепном и древнем Неаполе, где люди считали себя повелителями мира, и знать не знали о таких мышиных норах, как Коста, Доны семей Пиньятелли и Карретто, склонившись над большой картой, пытались договориться между собой. Километры или проценты были предметом их спора, никто так и не узнал. Может быть, Карретто претендовали на владение маленькойфермой по разведению лошадей, мечтая превратить её в прибыльный конезавод. Может Пиньятелли обвинили их в отсутствии уважения и непомерных аппетитах. Только внезапно, ниоткуда, будто с неба, на пыльных улочках Коста появились пьяные вооружённые люди. Они кричали друг на друга, обзывая и подначивая. Никто не знает, кто выстрелил первым. Но первой вспыхнула ферма. Люди рассказывали, что мать и оглушительно, не земно красивая Изабелла прибежали домой и обнаружили там незнакомых мужчин, солдат семьи Карретто. Женщины долго кричали и звали на помощь. Опускавшиеся на растерзанный городок сумерки, смешивали их плачь с пьяным смехом незнакомцев. Никто не пришёл им на помощь. Потому что… потому что они были чужаками для города, старейший житель которого насчитывал на местном кладбище семь поколений. Петер пустил пьяную слезу и даже принялся оправдываться перед парнем с взрослыми глазами, которому было вроде и всё равно. Ведь должен же он понимать, не маленький. Когда преисподняя разверзается прямо у тебя под ногами, не до соседей. Когда, наигравшись, и с именем Бертолдо на устах, они вышли из притихшего дома, он уже горел. Они все подумали, что мать с дочерью спаслись. Конечно, спаслись, потому что Мадонна не оставляет верных. А раз оставила, значит поделом было, значит, Изабелла, шлюшка, сама виновата, не думала, перед кем подолом вертит.

Рэд сломал об Вольфгана хлипкий казённый стул, на котором сидел. На том их беседа завершилась. И больше никто из Коста сироту не навещал.

Так Рэдрик не стал ветеринаром. Приюты сменяли друг друга, он запоминал в них запах, который обволакивал, когда в первый раз роняешь голову на очередную подушку и то, насколько плохо там готовили пасту. Потом была армия, где Рэдрик не только понял, что способен преуспеть в карьере военного, но и прекрасно справляется с обязанностями повара. Превращение набора продуктов в блюдо захватывало воображение. Булсара знал, что способен заставить самый затрапезный кусок хлеба петь, как райскую птицу. Это было утешением. Воспоминаний о доме, помимо синей книги, огня и фамилии Карретто, становилось всё меньше.

***

Заключив контракт на пограничную службу в Соединённых Штатах Америки, через Мексику его занесло на посты миграционного контроля с Гватемалой. И дальше, в джунгли, в омут междоусобных войн. В которых нет и быть не могло правых и виноватых. Сперва, его интересовали только деньги. Поэтому он пропускал эмигрантов или обнаруживал их, в зависимости от того, кто за это платил. Попускал или задерживал партии контрабанды, брался за сопровождение оружия или наркотиков, не вдаваясь в подробности, дальше суммы. Бесстрашного, молчаливого и совершенно лишённого совести, Рэдрика заметили. Предлагая ему очередной перевод и новое задание, всё дальше и глубже во влажных лесах чужой страны, вербовщики старались осторожно узнать, что движет им, во что он верит? Рэд отвечал, что верит в деньги. Не рассказывать же потенциальным нанимателям грустных историй? Раз и навсегда однажды он понял одно: нет смысла быть хорошим и послушным, это не даст ничего, кроме разочарования и чужих проблем. Нет смысла иметь мечту. Небеса посылают кровавые ливни не глядя. Ты можешь соблюдать все до единой заповеди и умереть в двадцать, девственником, потому что на голову тебе упадёт сброшенный с пассажирского авиалайнера брикет замороженного дерьма. Ты можешь быть праведником или грешником, кости твои будут ломаться с одинаковым хрустом. Круговорот сомнительных сделок и ласкающих слух звуков извещений о том, что на его счёт поступила оговоренная сумма, захватил его. И однажды он пришёл в себя в добротной палатке с откинутым пологом. Обнажённым по пояс и покрытым чужой кровью от самых ключиц. Крики человека провязанного к стулу в центре палатки мешались с криками экзотических птиц, названий которым он не знал. Не знал он, ночь над дышащими стенами палатки или день, прожектора в летучих лагерях дознания делали их неразличимыми. Рэд задавал вопросы, вытачивая тонкие, гибкие щепы из дерева, и загонял их под ногти тому, кто никак не хотел делиться информацией, хранящееся под сводами его черепной коробки. Если бы ответы можно было получить, разбив голову пленника, Рэд, опьянённый кровью, властью и вседозволенностью, сделал бы это. Однако, допрос дело тонкое. И Булсара, не ставший ветеринаром, не ставший поваром, владел в совершенстве десятками способов заставить человека говорить. Он не знал, первой была его жертва или тридцатой. Но запомнил, как один из связанных, сидящих в лужах собственных нечистот пленников, окликнул его, вышедшего из палатки на воздух:

– Эй, Красный! Закурить не найдётся?

В ту ночь Рэд забыл своё имя, навсегда связав судьбу с прозвищем. Написав отчёт о проделанной работе, и отмывшись, лёжа в спальном мешке, и глядя через чёрную листву на далёкие звёзды, он впервые подумал, что его жизни нужна цель. Своего дна он достиг. Рано или поздно, такие, как он, оказываются в джунглях Гватемалы, с арсеналом разделочных ножей. Он должен к чему-то двигаться, если не хочет умереть здесь, так и не станцевав с самой красивой девушкой в мире и не приготовив утку по-пекински. Затянутый жарой и застарелой усталостью разум, отыскал ответ на вопрос внезапного кризиса личности удивительно быстро. Он станет мстить. Семье Карретто. Не глупо наотмашь, не сразу. Кто он такой, случайная жертва чужих разборок? Даже если Рэд лично явится к Бертолдо Карретто и загонит лезвие ему в мякоть под нижней челюстью, его победа не будет полной. Потому что Дон поднимет на него удивлённые глаза и спросит: «Ты кто?» Нет, так не годится. Дон далёкого Генуи должен знать его, Рэда Булсара, имя. А так же должен знать, за что его настигла боль. Страшная. Убийственная. В самое сердце.

В ту ночь из парня с жестоким взглядом, он стал мужчиной, у которого есть цель. Когда срок его контракта истёк, он вернулся обратно, в Италию. Вступил в ряды солдат Карретто. И медленно, планомерно, зарабатывая имя и деньги, и сдвигая на пути менее упрямых и удачливых, стал двигаться к вершине. К самому логову. К семье. Бертолдо Карретто отнял у него будущее и вырвал сердце из его груди. Рэд сделает с ним то же самое.

Вскоре, он узнал, что у старого Дона есть красавица жена и двое детей, стратегически верно проживающих в Лондоне. Рэд принялся верно служить и ждать. И не было ночи, в которую он бы не грезил о том, что сделает с ними. Лаура, судя по рассказам очевидцев, чувственная и жадная до новых впечатлений женщина, прервав цепочку его фантазий, безвременно скончалась. Бернардо Карретто, будущий преемник и главная надежда отца, занимал его неимоверно. Но вершину его личного хит-парада занимала Виктория. Заносчивая, богатая потаскушка, то ли фотомодель, то ли певичка, судя по внешности. Именно на ней его планы полноценно становились мечтами и окрашивались в совершенно незабываемые тона. Получить сына было бы бесценно. Но дочь… Рэд, как безумный, штудировал светскую хронику, в поисках следов холодной красавицы. Виктория радовать папарацци не стремилась, но на редких фото выглядела потрясающе. Если она – не надежда и гордость семьи, то Рэд ничего не понимает в надеждах и гордости. Идея овладела им на столько, что просыпаясь, он иногда не понимал, почему она до сих пор не сидит в его комнате, с кляпом во рту и прикованная наручниками к батарее? Чего он ждёт?

Он ждёт подходящего момента, и спешить некуда. Ему уже не семнадцать, и после свершения правосудия было бы не плохо выжить. А значит продумано всё должно быть до мелочей. Рэд терпеливо ждал, держа свой послужной список и личное дело в безупречном состоянии. Он сорвался только один раз. Только один. Что ж. И на солнце бывают пятна.

У него был выходной, который он честно проводил в ночном клубе с настолько хреновой репутацией, что искать его там никому бы не пришло в голову. Он был трезвым, как стёклышко, ибо искренне считал, что в оправданиях своим поступкам не нуждается. И тут в клуб вошла она.

Рэд, улыбаясь кому-то и слизывавший минеральную воду с сухих почему-то губ, так и замер, с открытым ртом. Об его взгляд можно было споткнуться. И она это сделала. Совсем юная, двадцатилетняя, может моложе. Чистая как снег. Одетая и накрашенная так, как наряжаются домашние девочки, выходя на поиск приключений. Она была похожа на Викторию Карретто, так похожа… но бессердечной вертихвостке, разбивавшей сердца всей верхушке Генуи и Лондона, было не дотянуться до неё никогда. Рэд не подошёл к ней. Он к ней бросился, страшась, что кто-то может опередить его. Через час непьющий Рэд и таинственная незнакомка были пьяны так, что стояли на ногах, только цепляясь друг за друга. Через час пятнадцать они целовались на танцполе, заблудившись в холодных иглах подсветки и запахе чужого пота. Через полтора часа он трахал её в туалете, вмяв неземное создание грудью в грязную стену, задрав короткую юбочку, и дразнящий аромат крови сносил ему крышу. Почему он не остановился тогда, откуда он мог знать? А если бы остановился, что бы это изменило? Рэду мало за что в жизни было стыдно. Перед мамой. Перед Изой. Но воспоминание о тех минутах, о мгновениях, когда он впивался в тонкое тело, вывернув за спину её руки, чтобы не сопротивлялась, заставляло его гореть. Так, как он не горел мальчишкой, застигнутым за мастурбацией в приюте. Так, как не было ему стыдно перед выпускным, когда из-за него уволили учительницу танцев. Она ведь была замужем и ей была нужна эта работа…

Утром, в съёмной квартире, проклиная себя за пьянку и похмелье, он списал всё, в том числе и непонятные, неуместные эмоции, на алкоголь. Но не мог перестать грезить, о ней, о том, что если бы он дал ей возможность, крохотный шанс… она бы была нежной с ним. Она бы была мечтой.

Когда воспоминания улеглись, Рэд сделал себе на память две пометки. Первая – алкоголь. Не просто не нужно. А категорически нельзя. Он делает ерунду пьяным. Он отклоняется от плана и плодит воспоминания, о которых приходится сожалеть. А он не любит сожалеть. И второе – возраст. Откладывать месть становилось опасным. Не потому что возможность нанести удар по Бертолдо Карретто таяла, а потому что у него, Рэда, может не хватить на это решимости. Он слишком долго ждал, чтобы остановиться из-за глупой сентиментальности.

Работа на Карретто не шла ни в какое сравнение с Гватемалой или Мехико, и на несколько лет Рэд затаился, как паук птицелов, подкарауливающий добычу. Адреналин не пенит кровь пауков. Долгие планы и прицеп в виде соучастников не обременяют. Однажды придёт его день. И он нанесёт решительный удар. Расставив всё по своим местам.

Когда Рэд проходил финальное собеседование на должность телохранителя для синьорины Карретто, он сиял как человек, у которого сбывается мечта.

– Последний вопрос. Скажите, синьор Булсара, для чего вы это делаете? За то, что вы обязуетесь отдать за жизнь своего подопечного свою, вам буду платить и платить хорошо. Однако не всё можно купить за деньги. Что движет вами?

Рэд улыбался. Так искренне, как, кажется, не улыбался никогда в жизни. Ему тридцать пять. И он достиг своей цели.

– Мной движет желание обеспечить семью. Я единственный мужчина. Так уж вышло. На моём попечении пожилая мама, Рут, и вечно незамужняя старшая сестра, Иза. Изабелла Булсара. Простите. Я люблю их больше жизни и всё, что делаю – делаю для них. Нет ничего дороже семьи. Верно?