Русалка на Диете

Отрывок из книги

Лето, густое и ленивое, как перезрелая дыня, сочилось зноем над подмосковным прудом. Оно золотило ряску, превращая ее в парчу, расшитую бликами, и заставляло томно вздыхать широкие листья кувшинок, точно зеленые блюда, подставленные под щедрость небес. Воздух над водой звенел – тонко, назойливо – от серебристых крыльев стрекоз, этих мимолетных витражей, пойманных в янтарь момента. А под этой сверкающей, обманчиво безмятежной поверхностью, в прохладной, шепчущей полутьме своего грота, Ариэлла Степановна, русалка весомых достоинств и еще более весомой стати, вкушала плоды бытия. Или, вернее, последствия обеда.

Ее грот – не нора какая-нибудь, а резиденция! – был свидетельством ее основательного подхода к жизни. Стены, выложенные радужным перламутром пресноводных жемчужниц (тех, что покрупнее), ловили редкие лучи, заблудившиеся в толще воды, и заставляли их плясать ленивыми зайчиками. Осколки бутылочного стекла – трофеи из мира людей, матовые от времени и воды – были вделаны в ниши, создавая иллюзию драгоценных светильников. И мягчайший мох, бархатный и упругий, устилал ложе, принимая изгибы ее воистину рубенсовского тела.

.....

Она перевела взгляд на свое отражение в мутном осколке зеркала. Оттуда смотрело ее привычное «я» – полнокровное, пышущее здоровьем, сильное. Ее округлый живот – обещание будущей жизни. Ее крепкий хвост – ее опора и сила. Ее глаза – цвета глубокой воды. И вдруг… впервые за долгие годы… это отражение ей не понравилось. Оно показалось… громоздким. Неуклюжим. Несовременным?

Где-то глубоко внутри, там, где до этого мирно покоились остатки рдеста, зародилось новое чувство. Тревожное, зудящее, как предчувствие грозы. Это была странная смесь: восхищение чужой, непонятной эстетикой; недоумение перед ее неестественностью; укол зависти к этой легкости, почти невесомости; и – самое страшное – стыд. Стыд за собственную основательность, за свою природную мощь, за свое русалочье естество.

.....