Читать книгу Сулейман Великий: Золотой Век Османской Империи - - Страница 2

Глава 1: Угасающий Свет Востока

Воздух в небольшом походном шатре Султана был тяжелым и душным, пропитанным запахом целебных трав и неизлечимой болезни. За его пределами шумел огромный военный лагерь, раскинувшийся близ Чорлу, на обратном пути из последнего, победоносного похода в Египет. Армия, привыкшая к железной воле своего владыки, теперь замерла в тревожном ожидании.

Внутри шатра царила гробовая тишина, прерываемая лишь прерывистым дыханием умирающего. На ложе, под тяжелыми шелками, лежал Султан Селим I Явуз – Грозный. Его лицо, еще недавно выражавшее неукротимую энергию и безжалостность, теперь было искажено болью и слабостью. Глаза, видевшие великие битвы и казни, были полуприкрыты, взгляд блуждал, не останавливаясь ни на одном из склонившихся над ним сановников и лекарей.

Рядом стоял Великий Визирь Пири Мехмед Паша, чье мудрое лицо выражало глубокую скорбь, смешанную с напряжением. В его руках была не только судьба умирающего правителя, но и стабильность всей необъятной империи. Смерть Султана всегда была самым опасным моментом – моментом неопределенности, потенциальных смут и борьбы за власть.

"Лев Востока угасает," – прошептал один из лекарей, вытирая пот со лба. Его голос дрожал.

Селим Явуз правил всего восемь лет, но эти годы перевернули мир. Он расширил границы империи вдвое, сокрушил двух могущественных врагов – Сефевидов в Чалдыранской битве и Мамлюков, присоединив Сирию, Палестину, Египет и, главное, Хиджаз с Меккой и Мединой. Теперь его титул Халифа мусульманского мира был не пустой формальностью. Казна была полна, армия закалена в боях. Но цена этой славы была высока – постоянное напряжение, жестокость, отсутствие милосердия даже к своим родным. Из всех его сыновей до зрелых лет дожил лишь один – Шехзаде Сулейман

Пири Мехмед Паша склонился ниже. "Повелитель… Ваше величество…"

Взгляд Султана Селима сфокусировался на мгновение. В нем мелькнул отблеск прежней силы, той, что заставляла дрожать султанов, шахов и королей. "Сулейман…" – прохрипел он. И это было последнее слово, которое произнес великий Явуз.

Тело обмякло. Дыхание остановилось.

Пири Мехмед Паша поднялся. Его лицо стало непроницаемым. Время скорби придет позже. Сейчас действовать нужно быстро, решительно и тайно. "Султан почил," – тихо произнес он, обращаясь к ближайшим слугам и визирям. "Но весть об этом не должна покинуть этот шатер до моего приказа. Никто. Понимаете? Никто!"

Слуги закивали, бледные от страха и ответственности. Тело Султана нужно было подготовить к долгому пути, а армию – удержать в неведении. Самое главное – как можно быстрее сообщить наследнику.

Выбор пал на самого надежного агу, известного своей верностью и скоростью. Ему было приказано немедленно отправляться в Манису, где Шехзаде Сулейман исполнял обязанности санджак-бея – наместника, готовясь к своей будущей роли. Сообщение было простым, но зловещим: "Шехзаде должен немедленно и без промедления прибыть в столицу. Его ждет великое дело." И еще одно, секретное, только для ушей принца, произнесенное шепотом и подкрепленное печатью Великого Визиря.

Ага, понимая всю важность своей миссии, не теряя ни минуты, покинул лагерь. Он мчался на лучшем коне, сменяя их на почтовых станциях, как будто за ним гнался сам рок. Пыль столбом поднималась за его спиной, поглощая следы его безумной скачки. От его скорости теперь зависела судьба империи.

***

В тысяче километров от места, где угас свет Султана Селима, в живописной Манисе, жизнь шла своим чередом. Город, расположенный у подножия горы Сипил, был традиционным местом обучения и подготовки османских наследников. Здесь Шехзаде Сулейман набирался опыта в управлении, изучал законы, философию, поэзию и военное дело.

Шехзаде был высок, строен, с проницательным взглядом темно-карих глаз. В отличие от своего грозного отца, он казался более спокойным, рассудительным, склонным к справедливости и милосердию. Но те, кто знал его близко, видели за этой внешней мягкостью сильную волю и острый ум. Он проводил время не только на военных учениях, но и в беседах с учеными, в изучении истории и права, в занятиях ювелирным делом – необычным хобби для принца.

Одним из его ближайших спутников был Ибрагим, грек по происхождению, попавший в услужение к Шехзаде еще ребенком и ставший ему верным другом и доверенным лицом. Они разделяли страсть к знаниям, искусству и стратегии.

В тот день Шехзаде Сулейман проводил время в своем саду, слушая стихи и обсуждая с Ибрагимом вопросы управления провинцией. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в золотые и багряные тона. Это был момент умиротворения перед неизбежным вихрем судьбы.

Вдруг тишину нарушил топот копыт. У ворот дворца остановился в мыле запыленный всадник. Его лицо было изможденным, но в глазах горела решимость. Это был тот самый ага из лагеря Султана.

Евнухи быстро провели его к Шехзаде. Всадник спешился, его ноги подкашивались от усталости. Он низко поклонился, почтительно коснувшись края кафтана Сулеймана.

"Шехзаде… Повелитель… У меня срочное сообщение от Великого Визиря Пири Мехмеда Паши," – его голос был хриплым.

Сулейман почувствовал, как внутри все сжалось. Срочные послания из лагеря отца не предвещали ничего хорошего. Его взгляд стал напряженным. "Говори."

Ага передал ему свиток с официальным приказом, а затем, склонившись еще ниже, почтительно прошептал секретное сообщение. Он говорил быстро, сбивчиво, но слова были четкими и беспощадными.

Ибрагим, стоявший чуть поодаль, видел, как изменилось лицо его господина. Оно побледнело, но взгляд стал острым, как клинок. На мгновение на нем промелькнула тень скорби – по отцу, по прошлой жизни, по спокойствию, которое закончилось навсегда. Но уже в следующее мгновение его лицо выражало лишь холодную решимость и осознание непоправимого.

Шехзаде Сулейман выпрямился. Он больше не был принцем в провинции. В этот миг, под закатным солнцем Манисы, он стал Султаном.

"Отец почил," – тихо произнес он, и эти слова прозвучали как приговор для уходящей эпохи и как провозглашение новой. "Ибрагим, немедленно готовь лучших коней. Сообщи верным людям. Мы отправляемся в Стамбул. Немедленно."

В его голосе не было ни колебания, ни страха. Было лишь понимание колоссальной ответственности, обрушившейся на его плечи. Свет Селима Явуза угас, но взошла звезда его сына. Эпоха Сулеймана Великого началась. Гонка за престолом началась. И Сулейман, усвоивший уроки истории и своего сурового отца, знал, что промедление смерти подобно.

Глава 2: Наследник Престола

Маниса. Город, купающийся в солнечном свете и окруженный плодородными землями, был не просто местом ссылки, но и настоящей школой для османских принцев. Здесь, вдали от кипящего интригами столичного дворца, Шехзаде учились искусству управления, постигали тонкости политики и дипломатии, закаляли волю и тело. Для Шехзаде Сулеймана Маниса стала домом на долгие годы, где он постепенно формировался как личность и будущий правитель.

Ему было двадцать пять, когда весть о смерти отца настигла его. В этом возрасте многие уже совершили великие деяния, но для османского принца это был лишь порог зрелости, за которым открывался путь к неограниченной власти или… к забвению.

С самых ранних лет воспитание Шехзаде было строго регламентировано. В императорских дворцах Стамбула и Эдирне он находился под присмотром опытных учителей – ходжей и лал (наставников). Его обучали всему, что должен знать будущий Султан. Коран и хадисы – основы веры и права. История – чтобы извлечь уроки из прошлого. Литература и поэзия – чтобы обогатить душу и научиться красноречию. Математика и астрономия – для понимания мира и управления государственными финансами. Несколько языков – арабский и персидский были обязательны, чтобы читать классические тексты и общаться с послами Востока.

Но не только книжная мудрость наполняла дни Шехзаде. Он проходил изнурительные тренировки: верховая езда, стрельба из лука, владение саблей. Изучал военную тактику и стратегию, участвовал в учебных маневрах. Ему прививали дисциплину и выносливость, необходимые полководцу, который должен возглавлять свои войска в далеких походах.

От своего отца, Султана Селима Явуза, Сулейман унаследовал физическую силу и стойкость, но, казалось, избежал его чрезмерной жестокости и подозрительности. Шехзаде рос рассудительным, спокойным и глубоким. Его взгляд был проницательным, он умел слушать и анализировать. Справедливость – вот что, по свидетельствам современников, отличало молодого принца. Уже управляя Манисой, он прославился своими беспристрастными решениями, вниманием к нуждам простых людей и стремлением искоренить произвол чиновников.

У Сулеймана было несколько необычных для правителя увлечений. Он любил работать руками, особенно увлекался ювелирным делом. Часами мог корпеть над драгоценными камнями и металлами, создавая изысканные украшения. Это хобби выдавало в нем не только тонкий вкус, но и невероятное терпение, внимание к деталям – качества, бесценные для Законодателя. Он также писал стихи под псевдонимом "Мухибби" (Влюбленный), раскрывая в них свою романтическую и чувствительную натуру, часто скрытую под маской принца.

Среди его окружения в Манисе выделялся один человек – Ибрагим. Он был родом из Парги, грек, попавший в османский плен еще ребенком в рамках системы девширме. Его привезли в Эдирне, где он получил превосходное образование в Эндеруне – школе для одаренных рабов при дворце. Там он изучал языки, музыку (играл на скрипке), различные науки. Его блестящий ум, верность и многосторонние таланты привлекли внимание Шехзаде Сулеймана, когда они были еще подростками. Ибрагим был подарен принцу и с тех пор стал его неотлучным спутником.

Их отношения выходили за рамки обычных "господин-слуга" или "наставник-ученик". Это была глубокая, искренняя дружба, основанная на взаимном уважении и привязанности. Ибрагим был для Сулеймана не просто доверенным лицом, но и собеседником, советчиком, братом по духу. Они вместе читали, обсуждали политику и философию, мечтали о будущих свершениях. Ибрагим обладал острым умом и интуицией, умел предвидеть шаги противников и предлагать неожиданные решения. Он стал глазами и ушами Сулеймана, его тенью, его опорой. В Манисе Ибрагим занимал высокие посты при дворе Шехзаде, управляя его делами, и все видели, насколько безгранично доверие принца к этому человеку.

Годы, проведенные в Манисе, не были годами праздности. Шехзаде Сулейман изучал свою будущую империю, учился понимать ее многонациональный и многоконфессиональный народ, ее сложную административную систему. Он наблюдал за тем, как работают законы, как собираются налоги, как осуществляется правосудие. Он видел как величие империи, так и ее недостатки.

Он знал, что путь к трону Османской империи всегда усеян костями. Его отец взошел на него, пройдя через реки крови. Сулейман же достиг этого положения, будучи единственным выжившим наследником. Это был дар судьбы, но и тяжелое бремя. Он знал, что должен оправдать ожидания. Доказать, что достоин великого наследия.

В тот вечер, когда гонец привез весть, вся прошлая жизнь Шехзаде Сулеймана, вся его подготовка, все уроки и надежды сошлись в одной точке. Он был готов. Не идеально, возможно, не до конца осознавая всю тяжесть грядущих лет, но он был готов принять вызов. Готов покинуть спокойную Манису и вступить на залитый светом и тенями путь Султана. Его образование, его характер, его верный друг Ибрагим – все это было его багажом. И теперь настало время применить его на практике, в самом центре мира – в Стамбуле.

Глава 3: Врата Счастья Открыты

Гонка была изнурительной. Шехзаде Сулейман и его небольшой, надежный эскорт мчались день и ночь, меняя лошадей на почтовых станциях, почти не останавливаясь. Весть о смерти Султана Селима I была государственной тайной, настолько хрупкой, что любое промедление или утечка могли вызвать хаос по всей империи. Ибрагим был неотлучно рядом, его присутствие, спокойное и уверенное, служило опорой в этой безумной скачке.

Дни сменили ночи, ночи – дни. Усталость наваливалась тяжелым грузом, но осознание цели гнало их вперед. Каждая миля приближала Сулеймана к его судьбе, к трону, который ждал его в самом сердце империи – Стамбуле.

Наконец, на горизонте показались очертания Великого Города. Минареты, словно иглы, вонзались в предутреннее небо, купола мечетей возвышались над крышами, а величественные стены, веками защищавшие город, казались незыблемыми. Но Сулейман знал, что под этим внешним спокойствием таится море интриг, ожиданий и потенциальных угроз.

Они въехали в город на рассвете, минуя главные, оживленные ворота. Их путь лежал прямо к Топкапы – дворцу, раскинувшемуся на историческом мысе между Мраморным морем, Босфором и бухтой Золотой Рог. Этот дворец был не просто резиденцией, но и центром власти, сердцем империи.

Приближаясь к массивным стенам Топкапы, Сулейман почувствовал, как напряжение нарастает. Дворцовая стража, уведомленная о прибытии, стояла по стойке "смирно", их лица были серьезны и непроницаемы. Воздух был наэлектризован ожиданием.

Они миновали Имперские Ворота (Баб-ы Хюмаюн), ведущие в первый двор. Обычно здесь царило оживление – торговцы, просители, слуги. Но сейчас двор был почти пуст, лишь немногие, особо приближенные, стояли вдоль стен, их взгляды с почтительным страхом были прикованы к молодому Шехзаде.

Сулейман спешился у Ворот Приветствия (Баб-юс Селам), ведущих во второй двор. Здесь находился Диван – место заседания имперского совета, казна, кухни, конюшни, и самое главное – Врата Счастья (Баб-юс Саадет), ведущие в Эндерун, внутренние покои Султана.

Второй двор был полон высокопоставленных чиновников, военачальников, улемов – всех тех, кто составлял элиту империи. Они стояли в торжественной тишине, их лица выражали смесь уважения, любопытства и скрытого расчета. Это были люди, которые присягнут ему сегодня, но чья лояльность всегда требовала подтверждения.

Среди них Сулейман узнал Великого Визиря Пири Мехмеда Пашу – старого, мудрого слугу империи, верно исполнившего свой долг в эти дни перемен. Его присутствие гарантировало законность происходящего.

Подойдя к Вратам Счастья – величественному порталу с высоким куполом, под которым сидел главный белый евнух, хранитель внутренних покоев, – Сулейман остановился. Это был символический порог. Переступив его, он оставит позади жизнь Шехзаде и вступит в жизнь Султана. "Врата Счастья" – так их называли. Название казалось ироничным в этот момент, отягощенный смертью отца и бременем, которое он собирался принять.

Рядом с ним стоял Ибрагим, его взгляд был полон поддержки, но он понимал, что сейчас Сулейман один на один со своей судьбой.

Шехзаде Сулейман сделал глубокий вдох и шагнул вперед.

Он прошел через Врата Счастья и оказался во внутреннем дворе, зарезервированном только для Султана и его ближайшего окружения. Здесь, у входа в Зал Приемов (Арз Одасы), собралась самая верхушка османской элиты.

Зал Приемов был богато украшен, воздух был насыщен запахом благовоний. В глубине зала возвышался трон – не просто кусок мебели, а символ веков власти, завоеваний и традиций. Трон его отца, его деда, его прадеда…

Сулейман медленно подошел к трону. На нем не было короны в европейском понимании, но сам трон, его окружение, склоненные головы присутствующих – все это говорило о неограниченной власти. Он сел.

В этот миг мир изменился. Звуки города за стенами стихли, остались только шепот истории и тяжесть ответственности. Он почувствовал холод мрамора под пальцами, ощутил вес императорских одежд. Взгляд его остановился на лицах тех, кто пришел принести присягу.

Началась церемония *биата* – принесения клятвы верности. Один за другим, высшие сановники империи – Великий Визирь, министры (визири), ага янычар, глава улемов (Шейх-уль-Ислам), командующие армией – подходили к трону. Они склонялись, некоторые касались края его кафтана, другие целовали руку, выражая свою полную покорность и преданность новому Султану.

Сулейман смотрел на них. Он видел уважение, страх, покорность. Но он также видел в некоторых глазах ожидание – чего? Выгоды? Изменений? Он понимал, что власть – это не только трон и почести, но и постоянное напряжение, необходимость отличать верность от лести, истину от лжи.

Его ум работал четко. Он должен был произвести впечатление сильного и уверенного правителя с первого мгновения. Никаких колебаний, никакой слабости. Он – Султан Сулейман Хан, сын Селима Шаха, внук Баязида Хана. Законный наследник великой династии.

Он кивком головы принимал присягу, его лицо было серьезным, взгляд – проницательным. Он чувствовал поддержку Ибрагима, стоявшего чуть позади, как незримый страж.

Церемония завершилась. Формальности соблюдены. Врата Счастья были открыты, и Сулейман вступил в них не как Шехзаде, а как полноправный Владыка. Теперь он был Султаном.

Первое, что он должен был сделать, это укрепить свою позицию. Традиция требовала раздачи *джюлюс бахшиши* – щедрой платы янычарам и другим войскам по случаю восшествия нового Султана. Это был не просто подарок, а важнейший акт подтверждения их лояльности и предотвращения возможных мятежей. Сулейман распорядился, чтобы выплата была произведена незамедлительно и в полном объеме, даже увеличив сумму по сравнению с прошлыми восшествиями – жест, призванный завоевать расположение самой грозной силы империи.

День восшествия на трон был долгим и напряженным. Приемы, аудиенции, первые указы. Сулейман чувствовал тяжесть короны, хоть и невидимой. Он сидел на троне, символ власти, но понимал, что истинная власть – это не только наследие, но и способность управлять, принимать решения, нести ответственность за миллионы жизней.

Наступала новая эра. Эра его правления. Эра Сулеймана. Лев Османской династии взошел на свой трон, и эхо этого события разнеслось по всему миру, заставив королей и императоров Европы, шахов Персии и ханов степей затаить дыхание. Начался Золотой Век.

Глава 4: Справедливость Владыки

Первые дни после восшествия на престол были наполнены бесконечными церемониями, приемами и заседаниями. Топкапы, огромный и сложный механизм управления империей, ожил под рукой нового мастера. Атмосфера во дворце изменилась. Железная воля Султана Селима, державшая всех в постоянном страхе, сменилась более спокойной, но не менее властной аурой его сына. Шепот страха уступил место шепоту ожидания. Каким будет этот новый Султан? Продолжит ли он путь своего отца, или изберет собственный?

С первых же часов своего правления Сулейман ясно дал понять, что намерен следовать путем справедливости и законности. Он не был склонен к произволу и импульсивным решениям, которые так часто омрачали правление Явуза. Его ум был систематичным, его взгляд – ясным. Он верил в силу *Кануна* – свода законов, который должен был быть выше личных прихотей, даже прихотей Султана.

"Империя сильна не только мечом, но и справедливостью," – часто говорил он своим ближайшим советникам, включая Великого Визиря Пири Мехмеда Пашу и своего верного Ибрагима, который теперь занимал пост хранителя покоев, находясь постоянно рядом с Султаном. "Наш долг – защищать слабых от притеснения сильных, обеспечить порядок и законность в каждом уголке наших земель."

Он начал с того, что открыл дворцовые ворота для простых людей, желающих подать жалобу или прошение. Те, кто страдал от произвола чиновников, несправедливых налогов или коррупции, теперь могли надеяться быть услышанными. Сулейман лично рассматривал некоторые из этих петиций, демонстрируя свою готовность вникать в нужды подданных. Нескольких чиновников, замеченных в мздоимстве и злоупотреблении властью, постигло суровое наказание – предупреждение всем остальным, что эпоха безнаказанности закончилась.

Одним из первых громких дел, показавших решимость нового Султана, стало наказание за воровство из казны. При дворе Султана Селима, несмотря на его суровость, процветали некоторые виды коррупции. Сулейман приказал провести тщательную проверку и, выявив виновных, не колеблясь применил закон. Даже высокопоставленные придворные не избежали возмездия, если их вина была доказана. Это произвело сильное впечатление на всех – от последнего слуги до Великого Визиря. Султан был серьезен в своих намерениях.

Однако самая первая и серьезная угроза его правлению пришла не изнутри дворца, а извне. В далекой Сирии, которую лишь недавно присоединил к империи Султан Селим, поднял мятеж Джамберди Газали. Бывший наместник мамлюков в провинции Хама, он перешел на сторону османов после завоевания Египта и был щедро вознагражден Селимом, получив пост губернатора Дамаска. Газали был опытным воином, но не отличался верностью. Услышав о смерти Селима и восшествии на трон молодого, еще не проявившего себя Султана, он увидел в этом свой шанс.

Джамберди Газали объявил о своей независимости, провозгласив себя султаном Сирии. Он заручился поддержкой некоторых местных племен и начал собирать армию, мечтая возродить мамлюкское государство и, возможно, даже двинуться на Египет. Он отправил посольства к соседним правителям, ища союзников против Османской империи. Это был прямой вызов авторитету Сулеймана, тест его силы и решимости.

Весть о мятеже достигла Стамбула быстро. Диван собрался на экстренное заседание. Некоторые паши выражали тревогу, предлагая осторожные меры или даже переговоры. Сирия была далеко, только что завоевана, и ситуация там была нестабильной.

Сулейман слушал внимательно. Его лицо было спокойным, но глаза горели внутренней решимостью. Он понимал, что любые колебания сейчас будут восприняты как слабость и могут спровоцировать новые мятежи в других частях обширной империи. Он должен был действовать быстро и беспощадно, чтобы показать, что власть нового Султана не менее крепка, чем власть его отца.

"Этот человек – мятежник, который поднял руку на законную власть, дарованную мне Всевышним," – твердо произнес Сулейман, прерывая робкие предложения. "Он предал доверие, оказанное ему моим покойным отцом. Такое не может остаться безнаказанным."

Он обратился к Пири Мехмеду Паше: "Великий Визирь, соберите армию. Немедленно. Лучшие части, самые верные воины. Назначьте командующим самого способного из наших пашей."

Выбор пал на Ферхада Пашу, зятя покойного Султана Селима и опытного военачальника. Сулейман дал ему четкие инструкции: не вступать в долгие переговоры, разгромить силы мятежника и восстановить полный контроль над провинцией. Милосердие могло быть проявлено к тем, кто был принужден присоединиться к Газали, но сам зачинщик должен был понести заслуженное наказание.

Ибрагим, стоявший рядом с троном, наблюдал за Султаном с гордостью. Это был Шехзаде, которого он знал, – решительный, справедливый, не боящийся брать на себя ответственность. Он видел, как тяжел груз власти, но Сулейман нес его с достоинством.

Османская армия была собрана с поразительной скоростью. Воины, получившие щедрый *джюлюс бахшиши* и услышавшие о намерениях Султана восстановить справедливость, были полны энтузиазма. Поход в Сирию был стремительным. Войска Ферхада Паши столкнулись с армией Газали близ Дамаска. Несмотря на отчаянное сопротивление мятежников, османская армия, закаленная в боях и ведомая умелым полководцем, одержала убедительную победу. Джамберди Газали был убит в бою, его мятеж был подавлен, а его сторонники рассеяны.

Весть о победе в Сирии достигла Стамбула через несколько недель. Реакция была повсеместной – облегчение среди лояльных чиновников, страх у потенциальных мятежников, уважение у простого народа. Новый Султан не только говорил о справедливости и законе, но и решительно действовал, чтобы их утвердить. Он показал, что его молодость не означает слабости, а его спокойствие не есть нерешительность.

Подавив мятеж Джамберди Газали, Сулейман продемонстрировал всем – внутри империи и за ее пределами – что на троне Османской державы воссел достойный наследник, готовый защищать свое право силой и утверждать свою власть справедливостью. Он был не только Львом, взошедшим на вершину, но и Владыкой, чье первое слово было о Законе. Эра Сулеймана Кануни началась с утверждения порядка и демонстрации силы.

Глава 5: Рождение Воина. Белград

Утвердив свою власть в столице и подавив первый мятеж, Султан Сулейман понимал: для того чтобы его признали не только законным наследником, но и достойным продолжателем дела своих великих предков, ему нужна победа. Громкая, неоспоримая победа, которая заставит дрожать врагов империи и укрепит его авторитет среди собственной армии и народа. Меч его отца, Султана Селима, никогда не лежал в ножнах без дела, и Сулейман знал, что традиция династии требует от него того же.

Взор Султана обратился на Запад. Там, на границе с Венгерским королевством, словно заноза, сияла крепость Белград (по-турецки – Нандорфехервар, "Белый замок"). Расположенная на стратегически важном месте, у слияния рек Савы и Дуная, она была ключом к Центральной Европе, воротами на Балканы. Великий Мехмед Завоеватель, взявший Константинополь, не смог покорить Белград – крепость устояла перед его штурмами. Этот факт оставался болезненным напоминанием для османской гордости. Теперь, почти семьдесят лет спустя, настало время исправить это.

Решение о походе на Белград было принято на Диване. Сулейман лично председательствовал на заседании, внимательно слушая мнения визирей и военачальников. Подготовка началась немедленно и с имперским размахом. По всей империи были разосланы приказы о сборе войск, провианта, осадных орудий. Корабли в гавани Золотого Рога готовились к плаванию вверх по Дунаю, чтобы обеспечить поддержку и логистику.

Весной 1521 года огромная армия начала собираться у стен Стамбула. Это было поразительное зрелище – воплощение мощи Османской державы. Тысячи воинов стекались из Анатолии, Балкан, Сирии, Египта. Янычары – элитная пехота Султана, его личная гвардия, дисциплинированная, хорошо вооруженная и фанатично преданная (пока еще) своему повелителю. Сипахи – конница, дворяне империи, чья доблесть в бою была легендарной. Азабы, акынджи, артиллеристы, инженеры, саперы, слуги, погонщики верблюдов – все составляли этот живой, движущийся организм, способный сокрушить целые королевства.

Сулейман, облаченный в скромный, но качественный походный кафтан, лично инспектировал войска. Он объезжал ряды, останавливался, беседовал с агами и простыми воинами, поднимая их дух. Его присутствие, его спокойная уверенность внушали уважение. Он был молод, но уже ощущался как истинный лидер.

Султан не остался в столице, предоставив командование пашам. Он сам возглавил армию, следуя традиции своих предков-завоевателей. Рядом с ним, как всегда, находился Ибрагим. Он еще не занимал высших военных постов, но его место было рядом с Султаном, в его шатре, где разрабатывались планы и принимались ключевые решения. Ибрагим, блестяще знавший несколько языков и обладавший острым аналитическим умом, был бесценным советником и доверенным лицом.

Поход на Белград был долгим и трудным. Армия двигалась через земли Балкан, оставляя за собой вереницы обозов и поднимая столбы пыли. Местные жители, привыкшие к османскому владычеству, встречали армию с покорностью, обеспечивая провиантом и проводниками. Но чем ближе они подходили к границе с Венгрией, тем напряженнее становилась обстановка.

В начале лета 1521 года османская армия подошла к Белграду. Вид крепости был внушительным. Высокие каменные стены, мощные башни, глубокие рвы – все говорило о том, что взять ее будет непросто. Гарнизон, хоть и не слишком многочисленный, состоял из храбрых воинов, готовых стоять насмерть. Защитники знали, что за их спиной – Венгрия, а падение Белграда откроет врагу прямую дорогу в самое сердце королевства.

Сулейман развернул свою армию, полностью блокировав крепость с суши. Флотилия, прибывшая по Дунаю, перерезала подвоз припасов по реке. Началась осада – изматывающая и жестокая борьба воли, инженерии и храбрости.

Османские инженеры приступили к рытью траншей и подкопов. Артиллеристы устанавливали пушки – грозное оружие, в применении которого османы достигли большого мастерства. Гигантские бомбарды, способные метать каменные ядра весом в сотни килограмм, были направлены на самые уязвимые участки стен.

Гул пушек стал постоянным фоном осады. Каждое ядро, попадавшее в стены, сотрясало землю. Защитники отчаянно сопротивлялись, чиня повреждения, совершая вылазки. Несколько раз османские войска шли на штурм, неся тяжелые потери под градом стрел, камней и кипящей смолы. Султан Сулейман лично наблюдал за ходом штурмов, иногда даже появляясь на опасных участках, чтобы подбодрить своих воинов. Он делил с ними тяготы походной жизни, ел ту же пищу, спал в простом шатре. Этот пример воодушевлял армию.

Осада длилась несколько недель под палящим летним солнцем. Защитники Белграда проявляли чудеса стойкости, но силы были неравны. Мощность османской артиллерии постепенно делала свое дело. В стенах появлялись бреши, которые становились все шире, несмотря на все усилия по их заделыванию. Запасы продовольствия и боеприпасов у осажденных подходили к концу. Надежды на помощь извне таяли с каждым днем – Венгерское королевство, раздираемое внутренними противоречиями, не смогло собрать силы для деблокады.

Наконец, после особенно мощного артиллерийского обстрела, в одной из стен образовалась достаточно большая брешь. Сулейман отдал приказ о решающем штурме. Волна за волной османские воины бросались на прорыв, встречая отчаянное, но уже безнадежное сопротивление. Битва шла за каждый метр, за каждый камень стены.

К вечеру, изможденные, обескровленные, но не сломленные, остатки гарнизона Белграда поняли, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. После переговоров, защитники согласились сдать крепость на почетных условиях. Сулейман, демонстрируя милосердие победителя, разрешил выжившим покинуть Белград, забрав личное имущество.

29 августа 1521 года, в день, который навсегда вошел в историю, Султан Сулейман во главе своих войск торжественно вступил в покоренную крепость. Над стенами Белграда взвилось знамя Османской династии. Молва о падении "Белого замка" мгновенно разнеслась по Европе, вызвав ужас и трепет. Султан, которого на Западе еще недавно знали лишь как наследника грозного Селима, теперь сам стал грозной силой.

Взятие Белграда стало первым великим триумфом Сулеймана. Он не только добился стратегически важной победы, открыв для империи путь в Центральную Европу, но и доказал себе, своей армии и всему миру, что он – достойный сын своего отца, способный полководец и решительный правитель. Он пришел в Манису как Шехзаде, прибыл в Стамбул как Султан, а вернулся из Белграда как Воин и Завоеватель. Это был первый шаг на пути к тому, чтобы стать не просто Султаном, но Сулейманом Великим. Эхо его победы разнеслось далеко за пределы Балкан, предвещая грядущие завоевания и славу.

Глава 6: Остров Рыцарей. Родос

Победа под Белградом утвердила за Султаном Сулейманом репутацию достойного полководца на суше. Он открыл двери в Центральную Европу, но оставалась еще одна заноза, которая десятилетиями терзала Османскую империю, – остров Родос. Расположенный у юго-западного побережья Анатолии, этот остров был оплотом Ордена Госпитальеров Святого Иоанна, известного как Рыцари Родоса.

Эти рыцари, остатки крестоносных орденов, были не просто монахами-воинами. Они были опытными мореходами и отчаянными пиратами, чьи галеры безжалостно нападали на османские торговые суда и корабли, перевозившие паломников в священные города Аравии. Родос был стратегически важным пунктом, контролировавшим морские пути в Восточном Средиземноморье, своего рода пробкой, мешавшей полному господству османов на море. Султан Мехмед Завоеватель пытался взять его в 1480 году, но потерпел неудачу. Этот провал оставался единственным значительным пятном на его блестящей военной карьере и вызовом для его потомков.

Сулейман, теперь уже полноправный Владыка, видел в Родосе не только военную необходимость, но и возможность превзойти деяния своего великого прадеда. Взятие острова стало бы демонстрацией османской мощи не только на суше, но и на море, символом завершения господства крестоносцев в Восточном Средиземноморье.

Подготовка к походу на Родос превзошла даже приготовления к Белграду. Это была комбинированная операция, требующая как сухопутной армии, так и огромного флота. По всем верфям империи – от Стамбула и Галлиполи до Египта – строились и снаряжались сотни галер, транспортных судов, снабженцев. Армия собиралась вновь, еще более многочисленная, чем в прошлом году. К опытным янычарам и сипахам присоединились войска из Египта, Сирии и других новых владений.

Летом 1522 года колоссальный флот, состоящий из более чем трехсот кораблей, вышел из гавани Золотого Рога. В его сопровождении по суше двигалась армия, насчитывающая, по разным оценкам, до ста тысяч человек. Это было зрелище, от которого захватывало дух, – море, усеянное парусами и веслами, берег, по которому двигалась нескончаемая река людей и лошадей.

Сулейман вновь лично возглавил поход. Он сел на флагманскую галеру, желая быть в сердце событий, как и подобает Султану-воину. Рядом с ним на корабле находился Ибрагим, теперь уже Паша, чье влияние и близость к Султану росли с каждым днем. Путешествие по Эгейскому морю заняло несколько дней, и вид острова, поднимающегося из синевы вод, предвещал нелегкую битву.

Остров Родос был прекрасно укреплен. Рыцари, предвидя нападение, укрепили стены столицы, названной также Родосом, подготовили запасы и пополнили гарнизон. Во главе Ордена стоял Великий Магистр Филипп Вилье де л'Иль-Адам – старый, но энергичный и решительный воин. Гарнизон состоял из нескольких сотен рыцарей Ордена и около пяти-шести тысяч наемников и ополченцев. Силы были неравны, но защитники рассчитывали на прочность своих укреплений и свою непоколебимую храбрость.

В конце июля 1522 года османская армия высадилась на остров и начала развертывание вокруг города Родос. Началась осада, которая продлится почти полгода и станет одной из самых кровопролитных и изматывающих в истории правления Сулеймана.

Османы приступили к традиционной тактике: окружение, установка артиллерии, рытье траншей для подхода к стенам. Но здесь им противостояли не просто стены, а многослойная система бастионов, рвов и контрэскарпов, построенная с использованием последних достижений фортификационного искусства. Каждый участок стены защищался рыцарями отдельного "языка" – английского, французского, испанского, немецкого и других, каждый из которых соревновался в доблести.

Османская артиллерия начала обстрел, сотрясая землю и разрушая каменные укрепления. Рыцари отвечали из своих пушек, совершали дерзкие вылазки, нанося урон осаждающим. Сулейман наблюдал за ходом осадных работ из своего шатра на ближайшем холме. Он видел, как тяжело дается каждый метр, как героически сражаются защитники.

Одной из ключевых особенностей этой осады стала минная война. Османские саперы, известные своим мастерством, начали рыть подкопы под стены и бастионы, закладывая порох для взрывов. Но рыцари тоже имели опытных инженеров, которые вели контр-подкопы. Под землей разворачивалась своя, невидимая битва – душная, опасная, часто заканчивавшаяся взрывами, обвалами и рукопашными схватками в полной темноте.

На протяжении осени Сулейман приказывал проводить массированные штурмы. Волна за волной османские воины – янычары, азабы, акынджи – шли на прорыв через разрушенные участки стен. Это были кровавые бойни. Рыцари и гарнизон сражались с фанатичным упорством, нанося огромные потери нападающим. Тысячи османов гибли в этих беспрерывных атаках. Земля перед стенами была усеяна телами.

Осада затягивалась. В армии росло недовольство, усталость, потери были ужасающими. Некоторые паши начинали сомневаться в успехе, роптать. Но Сулейман оставался непреклонным. Он лично обходил ряды, подбадривал воинов, наказывал трусов, щедро награждал храбрецов. Его решимость передавалась армии. Он не мог отступить, не повторив судьбу своего прадеда. Родос должен пасть.

Великий Магистр де л'Иль-Адам и его рыцари тоже были на грани истощения. Запасы таяли, гарнизон уменьшался с каждым днем от ранений, болезней и постоянных боев. Стены были сильно повреждены, оборонять их становилось все труднее.

К декабрю 1522 года стало очевидно, что город долго не продержится. После очередного сокрушительного обстрела и последовавшего за ним штурма, который хоть и был отбит, но показал крайнюю степень истощения защитников, Великий Магистр понял, что пришел конец. Дальнейшее сопротивление означало бы полное уничтожение гарнизона и мирного населения.

Через посредников были начаты переговоры. Рыцари запросили почетную капитуляцию. Сулейман, проявив неожиданное для многих милосердие, согласился. Возможно, он был впечатлен их мужеством, возможно, хотел избежать новых кровопролитных потерь при финальном штурме, а возможно, стремился показать себя цивилизованным и великодушным правителем в глазах Европы. Он предложил рыцарям уйти с острова, сохранив свое оружие, знамена и личное имущество. Им было дано несколько дней на сборы, и османы даже предоставили корабли для их эвакуации.

20 декабря 1522 года, через шесть месяцев после начала осады, Рыцари Родоса покинули свой остров, на который они правили более двухсот лет. Во главе процессии шел Великий Магистр, окруженный уцелевшими рыцарями, их лица были полны скорби, но они шли с достоинством.

27 декабря 1522 года Султан Сулейман торжественно въехал в покоренный город Родос. Над крепостью взвилось османское знамя. Главная церковь Святого Иоанна была превращена в мечеть.

Взятие Родоса стало второй грандиозной победой Сулеймана за два года. Он покорил Белград, открыв путь на Запад, и взял Родос, обезопасив морские пути на Востоке. Он добился того, чего не смог его великий прадед. Он доказал, что является не только наследником, но и преемником великих османских завоевателей. Османская империя стала еще могущественнее, а Султан Сулейман – еще более грозным и почитаемым правителем. Он был Воином, взявшим два неприступных бастиона, и Владыкой, утвердившим свое господство на ключевых перекрестках мира. Мир все больше узнавал имя Сулеймана, и это имя произносилось с почтением или страхом.

Глава 7: Ибрагим: От Сокольничего до Визиря

После триумфального возвращения из Родоса, Султан Сулейман был на вершине славы. Его имя произносилось с почтением и трепетом во всех уголках известного мира. Он доказал, что достоин трона и способен превзойти своих великих предков. Но рядом с ним, в тени его величия, неуклонно восходила другая звезда – звезда Ибрагима.

Ибрагим был не просто слугой, не просто придворным. С самых юных лет, проведенных вместе с Шехзаде Сулейманом в Манисе, он стал его тенью, его доверенным лицом, его братом по духу. Их связь была необычайно глубокой, основанной на shared интересах, взаимном уважении и непоколебимой верности. Сулейман видел в Ибрагиме не раба, взятого в девширме, а родственную душу, человека исключительного ума и талантов, которому он мог доверять абсолютно.

Их дни в Манисе были полны не только учебы и тренировок, но и долгих бесед, совместных занятий музыкой (Ибрагим был искусным скрипачом), обсуждений книг, истории и искусства управления. Ибрагим обладал удивительной способностью понимать мысли и чувства Сулеймана, предвидеть его желания, говорить с ним открыто, когда другие молчали из страха или благоговения. Эта искренность и полное отсутствие лести делали его бесценным в глазах принца.

С восшествием Сулеймана на трон, положение Ибрагима при дворе изменилось стремительно и поразительно. Начав с должности Хранителя покоев ("Хюнкар Столовый" или "Хас Камабаши" – точные названия менялись, но суть в близости к Султану), он оказался в самом центре власти. Это была позиция, которая давала ему постоянный доступ к Султану, возможность слышать все беседы, видеть всех посетителей, знать обо всех событиях.

Сулейман не скрывал своей привязанности и доверия к Ибрагиму. Он обедал с ним, проводил долгие часы в разговорах, советовался по самым разным вопросам – от государственных дел до личных переживаний. Этот уровень близости был беспрецедентным. Исторически, султаны часто держали дистанцию даже с ближайшими визирями. Но Сулейман и Ибрагим казались одним целым, двумя сторонами одной медали.

Прошло всего несколько лет, а Ибрагим уже получил ряд высоких назначений. Он стал *бейлербеем* (генерал-губернатором) Румелии, европейской части империи – пост, традиционно занимаемый опытными и заслуженными военачальниками. Это дало ему прямой контроль над одной из самых важных провинций и, главное, над значительной частью армии. Затем последовали другие титулы и почести.

Двор наблюдал за этим головокружительным взлетом с растущим изумлением и нескрываемым недовольством. Кто был этот грек, этот *кул* (раб Султана), который обошел всех, кто служил династии десятилетиями? Старые, заслуженные визири, паши из знатных османских семей, улемы – все они видели в Ибрагиме выскочку, чья власть основывалась не на происхождении или многолетней службе, а лишь на личной привязанности Султана. Шёпот зависти и ревности множился за спиной Ибрагима.

Но Сулейман игнорировал это недовольство. Он видел в Ибрагиме не просто друга, но и идеального исполнителя своей воли. Ибрагим был блестящим дипломатом, о чем свидетельствовали его успешные переговоры, например, с представителями побежденных рыцарей Родоса. Он обладал стратегическим мышлением, хорошо разбирался в финансах, был эрудирован и говорил на нескольких языках, что делало его незаменимым при дворе, принимающем послов со всего мира. Он был лоялен только Султану, не имея собственного рода или клана, способного оспаривать власть династии. В глазах Сулеймана, это делало его самым надежным человеком в империи.

Положение Ибрагима укрепилось еще больше, когда Сулейман даровал ему свою сестру, Хатидже Султан, в жены. Этот брак с представительницей правящей династии был исключительной честью, подчеркивающей его уникальное положение. Ибрагим получил дворец на Ипподроме – роскошную резиденцию, больше похожую на дворец султана, чем на дом визиря. Он принимал иностранных послов, вел переговоры, представлял интересы империи. Его влияние росло с каждым днем.

Пири Мехмед Паша, мудрый и осторожный Великий Визирь, назначенный еще отцом Сулеймана, видел, к чему идет дело. Он понимал, что его время на исходе, и место Великого Визиря, самой высокой должности в империи после Султана, рано или поздно займет Ибрагим. Возможно, он испытывал некоторую досаду или тревогу, но его многолетний опыт научил его принимать волю правителя и не вступать в открытую конфнию. Он ушел в отставку в 1523 году, уйдя на покой.

И тогда произошло то, чего ждали и боялись многие. В июне 1523 года Султан Сулейман назначил Ибрагима Пашу Великим Визирем Османской империи. Человека, который всего за три года проделал путь от хранителя покоев до главы правительства одной из величайших держав мира. Это был беспрецедентный взлет, вызвавший шок и изумление.

Теперь Ибрагим Паша занимал самый высокий пост. Он возглавил Диван, принимал окончательные решения по множеству государственных вопросов, командовал армией в отсутствие Султана. В его руках сосредоточилась огромная власть. Он стал правой рукой Султана, его голосом и исполнителем его воли.

Сулейман полностью доверял ему. Он даже говорил: "Если я сплю, Ибрагим бодрствует. Если я в походе, Ибрагим охраняет мой дом. Если я говорю, Ибрагим слышит." Он даже даровал Ибрагиму титул *сераскер* – главнокомандующий, который мог действовать от имени Султана даже в военных вопросах, что было неслыханной привилегией. Ходили слухи, что Сулейман даже поклялся, что Ибрагим не умрет в его правление, но это могло быть лишь легендой.

Но вместе с властью пришла и опасность. Влияние Ибрагима, его богатство, его близость к Султану – все это порождало не только зависть, но и страх. Он был молод, амбициозен и не всегда осторожен в словах и поступках, иногда позволяя себе высокомерие, которое раздражало старую гвардию и религиозных деятелей. Его быстрая карьера, основанная на личной милости Султана, не имела прочной опоры в традиционной структуре власти и элиты.

Ибрагим Паша стал могущественной фигурой, фактически соправителем, доверенным другом, который знал все тайны Султана и империи. Их связь казалась нерушимой, выкованной годами дружбы и взаимного уважения. Но двор Османской империи был местом, где даже самые крепкие узы могли быть порваны под давлением интриг, амбиций и подозрений. Восхождение Ибрагима было блестящим, но каждый шаг вверх по лестнице власти приближал его не только к солнцу Султана, но и к опасной высоте, с которой падение могло быть смертельным. Эхо зависти и шепот недовольства становились все громче, предвещая грядущие бури.

Глава 8: Пленница из Руси. Врата Гарема

В то время, как Султан Сулейман утверждал свою власть на поле боя и в государственных делах, а Ибрагим Паша стремительно поднимался по ступеням иерархии, в другом, скрытом от глаз внешнего мира, сердце дворца Топкапы, начиналась совсем иная история. История, которая, сплетясь с судьбой Султана, навсегда изменит не только его жизнь, но и ход истории империи. Эта история началась в пыли и скорби невольничьего рынка.

Лето 1520 года. Крымские татары, верные вассалы османского Султана, совершили очередной набег на земли Руси и Польши. Эти набеги были обыденным и жестоким явлением, приносившим в Османскую империю главный "товар" – рабов. Тысячи несчастных – мужчины, женщины, дети – были согнаны вместе, связаны и отправлены в долгое, изнурительное путешествие на юг, в Крым, а оттуда – через Черное море, в Стамбул.

Среди этого живого груза, изможденная, грязная, с глазами полными страха и гнева, находилась юная девушка из Рогатина, небольшого городка на Западной Украине (тогда в составе Королевства Польского). Ее звали Анастасия, дочь священника. Она была красива – рыжеволосая, с яркими зелеными или голубыми глазами (исторические описания разнятся, но все отмечают ее красоту и необычный цвет волос, который позже принесет ей прозвище "Хюррем" – Веселая). В одночасье ее мир – мир домашнего уюта, веры и привычных традиций – был разрушен. Она потеряла все: семью, дом, свободу.

Прибыв в Кафу (ныне Феодосия) в Крыму, а затем переплыв Черное море, Анастасия и сотни других пленников оказались на невольничьем рынке Стамбула. Это был огромный, шумный и жестокий базар, где человеческие жизни оценивались как товар. Их осматривали, ощупывали, заставляли ходить, демонстрируя "качество". Страх, унижение и отчаяние царили в этом месте.

Красота и молодость Анастасии привлекли внимание работорговцев. Она была ценным приобретением. Судьба улыбнулась ей или, возможно, обрекла – ее купили для императорского Гарема. Не для простых работ, а для того, чтобы потенциально стать одной из наложниц Султана.

Путь в Гарем лежал через Баб-ус Саадет – Врата Счастья, (которые мы уже описывали в контексте восшествия Султана), а затем через узкий проход в совершенно иной мир – мир, окруженный высокими стенами, мир женщин, евнухов и строжайших правил. Это был Гарем – скрытое сердце дворца, место интриг, соперничества и отчаянной борьбы за выживание и влияние.

Анастасию привели в Гарем вместе с другими новоприбывшими. Сначала их ждало очищение – ритуальное омовение, смена одежды. Затем – обучение. Новые обитательницы Гарема, или *джарийе*, должны были изучать османский язык, Коран, придворный этикет, музыку, танцы, искусство беседы. Их учили быть изящными, покорными и умелыми, чтобы, если им улыбнется удача, привлечь внимание Султана или кого-то из принцев.

Гарем был многоуровневым миром со своей строгой иерархией. В самом низу находились простые служанки. Выше – *калфы* и *уста*, надзирательницы и наставницы, часто из числа опытных и пожилых рабынь или евнухов. Еще выше – *гезде* (замеченные), *икбал* (счастливицы) и *кадын эфенди* (жены Султана), имевшие детей от правителя. На вершине этой женской пирамиды стояла *Валиде Султан* – мать правящего Султана, обладавшая огромным авторитетом и влиянием.

Новоприбывшие *джарийе* попадали в самый низ иерархии. Им предстояло выдержать испытания не только обучением, но и жестокой конкуренцией, завистью, интригами. Каждая красивая девушка была потенциальной соперницей. Правила Гарема были суровы, наказания за проступки – жестоки. Выживал здесь не просто красивый, но умный, хитрый, умеющий приспосабливаться и использовать любую возможность.

Анастасия, теперь известная как Роксолана (или Росселана – "девушка из Руси"), оказалась в этом водовороте. Горе и страх пленения постепенно сменились решимостью. Она не собиралась сломаться. За внешней хрупкостью скрывалась сильная воля и природный ум. Она быстро учила язык, схватывала правила, наблюдала, анализировала. В ее глазах горел огонек, который не смог погасить ужас пережитого.

В Гареме уже существовала определенная структура и фаворитки. Самой влиятельной женщиной, помимо Валиде Султан Айше Хафсы, была Махидевран Султан, черкешенка по происхождению, мать старшего сына Султана, Шехзаде Мустафы. Она была главной *хасеки* (любимой наложницей) и пользовалась уважением. Ее положение казалось незыблемым.

Роксолана, наблюдая за этим миром, понимала, что просто быть красивой недостаточно. Нужно было выделиться, привлечь внимание, завоевать расположение. Ее живость, чувство юмора, острый ум, даже врожденная дерзость – качества, которые в обычной жизни могли бы быть сочтены недостатками, в Гареме могли стать ее спасением.

Она была пленницей, лишенной всего. Но в этом замкнутом мире, где правили свои законы, у нее появился шанс. Шанс не просто выжить, но и подняться. Шанс изменить свою судьбу. Шанс, который привел ее прямо к дверям, за которыми находился один из самых могущественных людей мира – Султан Сулейман. И этот шанс она собиралась использовать в полной мере. Врата Гарема распахнулись, и в них вошла девушка, которой суждено было стать легендой – Хюррем Султан.

Глава 9: Искра в Гареме

Императорский Гарем был миром в себе, со своими правилами, обычаями и неписаными законами, порой более суровыми, чем указы самого Султана. Для Роксоланы, пленницы, оторванной от привычной жизни, первые недели и месяцы стали суровым испытанием. Шок от пленения и продажи, горечь потери – все это давило, но инстинкт самосохранения оказался сильнее.

Она быстро поняла: в этом мире, где красота была лишь одним из многих активов, а каждый взгляд мог быть либо возможностью, либо угрозой, нужно было не просто выжить, но и стать заметной. Большинство *джарийе* были подавлены своей участью, послушно выполняли приказы, стараясь не привлекать внимания, надеясь на тихую жизнь или, в лучшем случае, на брак с незначительным чиновником после многих лет службы. Но Роксолана не была большинством.

Ее внешность выделяла ее – огненно-рыжие волосы, яркие глаза, живое, нескучное лицо. В Гареме, где ценилась покорная, мягкая красота, ее облик был вызовом. Но еще больше выделяли ее ум и характер. Она с поразительной быстротой учила османский язык, жадно впитывая новые знания. На уроках, которые проводились для новых наложниц, она задавала вопросы, проявляла любопытство, что сначала удивляло, а затем начинало интриговать ее наставниц – *калф*.

Калфы и *уста* (старшие надзирательницы), многие из которых сами провели долгие годы в Гареме, были опытными судьями человеческих характеров. Они видели тысячи лиц, тысячи судеб. Большинство девушек были как чистые листы или, наоборот, как сломленные ветки. Но в Роксолане была искра. Она не боялась их взглядов, в ее глазах не было рабской покорности, а скорее вызов и живой интерес. Она могла дерзко ответить на замечание, но делала это с такой обезоруживающей улыбкой или остроумным комментарием, что даже самые строгие надзирательницы не могли удержаться от легкой усмешки.

Ее острый ум проявлялся не только в учебе. Она наблюдала за жизнью Гарема, за взаимоотношениями между обитательницами, за поведением евнухов, за расстановкой сил. Она училась понимать этот сложный мир, его интриги, его скрытые течения. Она быстро усвоила, кто здесь имеет влияние, кто к кому благоволит, и как можно использовать даже самые незначительные возможности.

Одними из самых влиятельных фигур в Гареме были черные евнухи, возглавляемые Кызыллар-агой (Главным Черным Евнухом). Они контролировали вход и выход, передавали сообщения, следили за порядком, и самое главное – они были теми, кто мог представить наложницу Султану или донести до него сведения о происходящем в Гареме. Завоевать их расположение было крайне важно. Роксолана, заметив это, старалась быть вежливой и почтительной, но при этом сохраняла свою индивидуальность. Она могла пошутить с ними, проявить сообразительность, что отличало ее от робких или льстивых девушек. Некоторые евнухи начали обращать на нее внимание, видя в ней не просто красивое лицо, а потенциально интересную личность.

Конечно, ее выделяющееся поведение вызывало и негативную реакцию. Другие *джарийе* завидовали ее красоте и живости, опасались ее быстрого прогресса. Махидевран Султан, мать старшего Шехзаде, уже имела свое прочное положение и с подозрением относилась к любой новой, потенциально опасной сопернице. Гарем был полон шёпота и косых взглядов. Роксолана чувствовала это напряжение, но не позволяла ему сломить себя. Она научилась защищаться – словом, острым ответом, уверенным поведением.

Ее талант в музыке и танцах тоже не остался незамеченным. На занятиях она проявляла артистизм и грацию, привлекая восхищенные взгляды. Она будто несла в себе свет, который притягивал к ней, несмотря на окружающую ее мрачную реальность. Ее смех был заразительным, ее беседы – увлекательными. Она была как яркий цветок, распустившийся среди однообразных стен Гарема.

Слухи о "девушке из Руси с огненными волосами и веселым нравом", которая так быстро учится и так сильно отличается от других, начали распространяться по коридорам Гарема. Калфы и евнухи, наблюдавшие за ней, стали упоминать ее имя в разговорах, отмечая ее острый ум и обаяние. Они видели, что в этой девушке есть что-то особенное, что-то, что может привлечь внимание того, чье внимание было самым желанным в этом мире.

Роксолана чувствовала, что приближается решающий момент. Она не знала, когда и как это произойдет, но она чувствовала, что ее усилия, ее стремление выделиться, приносят плоды. Она была готова к этому шансу. Она была пленницей, но в глубине души ощущала себя кем-то большим. И вот-вот ей предстояло встретиться с человеком, который мог либо сломать ее, либо вознести на невиданную высоту. Человеком, чье сердце она мечтала покорить – Султаном Сулейманом. Искра, зажегшаяся в Гареме, была готова превратиться в пламя.

Глава 10: Взгляд Султана

Жизнь в Гареме шла своим чередом, подчиняясь вековому ритму. Дни заполняли занятия, молитвы, выполнение поручений. Но каждое утро и каждый вечер воздух был пропитан ожиданием. Ожиданием того, что Султан может *заметить* кого-то. Один взгляд, один знак – и судьба могла быть навсегда изменена.

Для Роксоланы эти дни были временем напряженного обучения и наблюдения. Она впитывала знания, как губка, оттачивала свои навыки, училась понимать этот сложный мир. Она видела других девушек – красивых, изящных, покорных. Они ждали, затаив дыхание, надеясь быть выбранными. Роксолана тоже ждала, но в ее ожидании не было пассивности. Она готовилась.

Однажды вечером Гарем приготовился к приходу Султана. Это был не визит для выбора наложницы в традиционном смысле, а скорее вечер отдыха и развлечений. Девушки собрались в одном из больших залов, где должны были петь, танцевать и играть на музыкальных инструментах. Среди них была и Роксолана. Ее сердце билось быстрее, но это был не только страх, но и предвкушение.

Вошел Султан Сулейман. В его присутствии все замерли. Его величие, его спокойная сила заполняли пространство. Он сел на возвышении, окруженный главными евнухами. Рядом с ним, с выражением легкой скуки или усталости, сидела Махидевран Султан, мать его старшего сына, привыкшая к положению главной фаворитки.

Началось представление. Девушки пели нежные песни, играли на удах и канунах. Затем начались танцы. Одна за другой, обученные красавицы выходили в центр зала, демонстрируя свое мастерство, грацию и покорность. Они были прекрасны, но их движения, их улыбки казались Роксолане предсказуемыми, лишенными души.

Султан наблюдал вежливо, но без особого интереса. Его дни были полны государственных дел, военных походов, принятия тяжелых решений. Он искал в Гареме отдыха и утешения, но часто находил лишь однообразие.

Когда очередь дошла до группы, в которой была Роксолана, она вышла вместе с другими. Они начали исполнять танец. Но Роксолана не просто двигалась по выученным па. Она вложила в танец что-то свое – энергию, страсть, легкую, почти незаметную иронию в глазах. Ее рыжие волосы развевались, ее улыбка была искренней и живой, а не вымученной. Она танцевала не для того, чтобы понравиться, а потому что чувствовала музыку, чувствовала жизнь.

В какой-то момент, во время одного из движений, она подняла взгляд и встретилась глазами с Султаном. Этот взгляд длился всего мгновение, но в нем было все – вызов, любопытство, искра ума. Сулейман, обычно сдержанный, вдруг почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло. Взгляд этой девушки был не таким, как у других. В нем не было ни подобострастия, ни пустоты. Была жизнь.

Он кивнул одному из евнухов. Тот подошел к группе танцовщиц и тихо указал на Роксолану. "Султан желает видеть тебя."

Ее сердце подпрыгнуло. Она почувствовала завистливые, враждебные взгляды других наложниц, особенно Махидевран, чей улыбающийся рот вдруг скривился. Но Роксолана, внешне спокойная, подошла к евнуху.

Ее провели к Султану. Она сделала три традиционных поклона, касаясь земли, а затем выпрямилась. Она не опустила глаз, а смело, но уважительно посмотрела на него.

Султан Сулейман смотрел на нее. Вблизи она была еще более поразительна. Ее рыжие волосы, яркие глаза, тонкие черты лица – все это было необычно для Гарема. Но еще больше его поразила ее аура – она не излучала страха, как большинство новых *джарийе*, а скорее какое-то внутреннее достоинство и необузданность.

"Как тебя зовут?" – его голос был глубоким и властным, но в нем звучало любопытство.

"Анастасия, Повелитель," – ответила она на османском, чисто, но с легким акцентом.

"Откуда ты?"

"Из земли, что зовется Русью, Повелитель. Из города Рогатин."

Сулейман кивнул. Он знал о набегах татар. Еще одна сломанная судьба, попавшая в золотую клетку Гарема. Но эта девушка не казалась сломленной.

"Ты хорошо танцуешь," – сказал он.

"Я стараюсь, Повелитель. Мне нравится музыка," – ответила она, и в ее голосе не было ни излишней скромности, ни заискивания. Она просто констатировала факт.

Он чуть улыбнулся. Это было необычно. Обычно наложницы отвечали заученными фразами благодарности и покорности.

"А что еще тебе нравится?"

"Мне нравится учиться, Повелитель. Узнавать новое. Читать книги, если мне позволят," – ее глаза загорелись. Это было рискованно – говорить о таких вещах. Но она почувствовала, что может быть искренней.

Сулейман был поражен. Большинство женщин в Гареме интересовались лишь нарядами, украшениями и сплетнями. Эта пленница говорила о книгах.

Он начал задавать ей вопросы – о ее родине, о ее мыслях. И Роксолана отвечала. Не боясь показаться слишком умной или дерзкой. Она рассказывала о своих мечтах, о том, как она видит мир, делилась наблюдениями, которые удивляли его своей меткостью. Ее ум, ее живое воображение, ее чувство юмора – все это было как глоток свежего воздуха для Султана, уставшего от формальностей и предсказуемости.

Время текло незаметно. Сулейман забыл о других наложницах, о присутствии Махидевран, чье лицо становилось все более мрачным. Он слушал Роксолану, очарованный ее непосредственностью и искренностью. Она не пыталась соблазнить его красотой, она покоряла его своим умом и своей душой.

В какой-то момент, глядя на ее сияющее лицо, на огонек в ее глазах, Сулейман почувствовал, как на сердце становится легче. Он не просто слушал ее, он *отдыхал* с ней. Ее присутствие приносило ему радость.

"Ты приносишь радость," – внезапно произнес он, глядя ей прямо в глаза. "Твое лицо, твой смех… ты веселая."

Он задумался на мгновение, а затем произнес слово, которое навсегда вошло в историю: "Хюррем".

Роксолана удивленно склонила голову. "Хюррем?"

"Да," – подтвердил Султан. "Отныне твое имя – Хюррем. Та, что приносит радость."

Это было не просто новое имя. Это было признание. Признание того, что эта девушка была особенной, что она вызвала в нем чувства, которых он давно не испытывал. Султан, которого тысячи женщин желали, был покорен умом и живостью одной пленницы.

В ту ночь Хюррем осталась с Султаном. Это была не просто ночь, проведенная с правителем. Это было начало. Начало глубокой, страстной и сложной связи, которая вызовет шок при дворе, породит зависть и интриги, но которая станет центральной любовной историей Золотого Века Османской империи.

Когда Хюррем вернулась в свою комнату в Гареме на следующее утро, она была другой. Она вошла не как Анастасия-пленница, не как Роксолана-джарийе, а как Хюррем – любимица Султана. Ее взгляд был уверенным, ее улыбка – загадочной. Гарем гудел, как встревоженный улей. Все понимали: эта девушка, эта Хюррем, не будет просто одной из многих. Она была искрой, которая могла разжечь пламя. И этот взгляд Султана, это новое имя, были лишь началом пожара, который охватит весь дворец.

Глава 11: Фаворитка

Утро после ночи, проведенной с Султаном, стало водоразделом в жизни Хюррем. Она вернулась в Гарем не как одна из сотен безликих пленниц, а как *хасеки* – замеченная, избранная. В воздухе витало напряжение. Взгляды, обращенные на нее, были наполнены завистью, любопытством, иногда нескрываемой враждебностью.

Ее комната стала лучше, еда – изысканнее, одежда – богаче. Служанки, которые еще вчера могли смотреть на нее свысока, теперь склоняли головы в почтительном поклоне, хотя в их глазах часто читалась холодность. Евнухи, особенно те, кто отвечал за внутренние покои, стали более внимательны, видя, куда дует ветер. Они знали: благосклонность Султана – это путь к власти и богатству, и новая фаворитка могла стать их покровительницей… или врагом.

Хюррем понимала, что ее положение крайне нестабильно. Гарем был полон красивых женщин, каждая из которых мечтала оказаться на ее месте. Один неверный шаг, одно неосторожное слово – и она могла потерять все. Ей предстояло не только удержать внимание Султана, но и выжить в этом террариуме интриг.

Главной соперницей, воплощением угрозы, была Махидевран Султан. Красивая, статная, с гордым профилем, она была матерью Шехзаде Мустафы – первого и пока единственного сына Султана, признанного наследника. Это давало Махидевран неоспоримый статус и уверенность. Она была *баш хасеки* – главной фавориткой, до сих пор пользовавшейся наибольшим расположением Султана.

Для Махидевран появление Хюррем стало личным оскорблением и серьезной угрозой. Эта рыжеволосая чужестранка, эта *кафирка* (неверная), как многие пренебрежительно шептались, посмела отвлечь внимание ее Султана. Махидевран видела в Хюррем не просто мимолетное увлечение, а потенциальную соперницу, способную посягнуть на ее место, на будущее ее сына.

Первое столкновение было неизбежно. Оно произошло через несколько дней, в одном из общих залов Гарема, где собирались фаворитки и знатные дамы. Махидевран сидела на почетном месте, окруженная своими сторонницами. Когда вошла Хюррем, все взгляды обратились к ней.

Махидевран окинула ее ледяным взглядом. "Что ж, новое лицо в наших покоях," – произнесла она с едва заметным высокомерием. "Надеюсь, ты быстро усвоишь правила. В Гареме Повелителя есть свои порядки и свое место для каждой."

Это было прямое указание на место Хюррем – где-то далеко внизу. Сторонницы Махидевран одобрительно зашушукались.

Хюррем почувствовала, как внутри поднимается волна гнева, но заставила себя улыбнуться – той самой улыбкой, которая так понравилась Султану. "Я благодарна Аллаху за милость Повелителя, которая привела меня сюда," – ответила она спокойно, но с достоинством, не отводя взгляда. "И я уверена, что найду свое место подле него."

Ее ответ был достаточно уважительным, чтобы не считаться дерзостью, но достаточно уверенным, чтобы показать, что она не намерена преклоняться. Махидевран нахмурилась. Эта девушка была не так проста, как казалось.

С этого дня конфликт стал открытым, хотя и не всегда явным. Махидевран использовала свою старшинство и влияние, чтобы усложнить жизнь Хюррем. Служанки могли "случайно" пролить что-то на ее одежду, еда могла быть подана холодной или с опозданием, важная информация могла быть "забыта". Это были мелкие уколы, призванные показать Хюррем ее низкий статус и отсутствие настоящей поддержки.

Но Хюррем была стойкой. Она не жаловалась Султану на эти мелочи, понимая, что это может быть воспринято как слабость или склочность. Вместо этого, она сосредоточилась на главном – на укреплении своих отношений с Сулейманом. Каждая встреча с ним была для нее возможностью. Она не просто разделяла с ним ложе, она разделяла с ним мысли.

Она слушала его рассказы о государственных делах, о походах, о проблемах, с которыми он сталкивался. Она задавала вопросы, высказывала мнения – сначала робко, потом все увереннее. Ее свежий взгляд, ее острый ум, ее неподдельный интерес к его миру – все это еще больше привязывало Сулеймана. С ней он мог быть не только Султаном, но и человеком, который находит понимание и поддержку. Она смеялась над его шутками, читала ему стихи или слушала его стихи, написанные под псевдонимом Мухибби, была его собеседницей и вдохновительницей.

Ибрагим Паша, ближайший друг Султана, поначалу наблюдал за новой фавориткой с нейтральным интересом. Он видел, как она влияет на Султана, как она заставляет его улыбаться. Возможно, он даже приветствовал ее появление, видя, что она приносит радость его другу. Но по мере того, как влияние Хюррем росло, а ее амбиции становились все более очевидными, между ними тоже начала зарождаться напряженность. Ибрагим, будучи хранителем османских традиций и порядка, мог видеть в ней угрозу устоям, особенно если ее влияние выйдет за пределы Гарема.

Махидевран же, видя, что ее мелкие интриги не приносят желаемого результата, и что Султан все больше времени проводит с Хюррем, становилась все более отчаянной. Ее зависть переросла в ярость. Она начала использовать более открытые методы давления, возможно, пытаясь настроить против Хюррем Валиде Султан или других влиятельных фигур Гарема.

Однажды напряжение достигло предела. Вспыхнула ссора между Махидевран и Хюррем, возможно, спровоцированная сторонницами Махидевран. Слова переросли в физическое насилие. Махидевран, в припадке ярости, напала на Хюррем, избила ее, вырвала пряди ее огненных волос, расцарапала лицо.

Когда Султан пришел в Гарем, его ждала страшная картина. Хюррем, со следами побоев на лице, но с гордо поднятой головой, стояла перед ним. Махидевран, все еще в ярости, пыталась оправдаться.

Сулейман был в шоке. Физическое насилие в Гареме было недопустимо, тем более между фаворитками. Но еще больше его поразило то, что его любимая Хюррем была изуродована. Его гнев был страшен.

Он немедленно приказал изгнать Махидевран из своих покоев. Это был сокрушительный удар по ее статусу. С этого дня она потеряла положение главной фаворитки. Сулейман не хотел больше ее видеть.

Этот инцидент, хоть и болезненный, парадоксальным образом укрепил положение Хюррем. Султан увидел, насколько сильна зависть к ней, и как жестоко с ней обошлись. Его привязанность к ней только возросла. Он окружил ее заботой, даровал ей еще больше привилегий.

Хюррем, оправившись от побоев, стала еще более решительной. Она усвоила урок: красота и ум открыли ей двери, но для того, чтобы удержаться на вершине, нужно было быть сильной и безжалостной. Она поняла, что в этом мире, чтобы защитить себя, нужно не только завоевать любовь Султана, но и обрести реальную власть. И первым шагом к этой власти было рождение сына.

Вскоре после этого, Хюррем сообщила Султану радостную весть – она беременна. Это была не просто новость о будущем ребенке, это был следующий, решающий шаг в ее борьбе. Если она родит Султану сына, ее положение станет несравненно более прочным. Она станет матерью Шехзаде, и ее судьба, а значит, и ее влияние, навсегда переплетутся с судьбой Османской династии. Битва за сердце Султана была выиграна, но битва за будущее только начиналась.

Глава 12: Ключи от Венгрии. Мохач

Прошло несколько лет с момента восшествия Сулеймана на трон. Белград пал, Родос был завоеван, внутренние мятежи усмирены. Империя процветала, казна была полна, а армия жаждала новых побед. Султан Сулейман, доказавший свою доблесть как полководец и мудрость как правитель, теперь обратил свой взор на одну из ключевых целей османской внешней политики – Венгерское королевство.

Венгрия, расположенная в самом сердце Центральной Европы, контролировала обширные и плодородные земли и была главным барьером на пути османского продвижения к немецким землям и Вене. После падения Белграда в 1521 году, османская граница вплотную приблизилась к венгерским владениям. Венгрия, однако, переживала не лучшие времена. Король Лайош II был молод и неопытен, знать была разделена, казна пуста, а центральная власть слаба. Призывы Папы Римского к крестовому походу против османов оставались в основном без ответа, европейские державы были заняты собственными конфликтами, в первую очередь – соперничеством между императором Священной Римской империи Карлом V и королем Франции Франциском I.

Сулейман видел эту слабость. Он не стремился к тотальному уничтожению Венгрии (пока), скорее к установлению своего контроля над ее ключевыми территориями и превращению ее в вассальное или зависимое государство. Но для этого требовалась решающая военная кампания, которая сломила бы сопротивление и заставила бы венгров принять его условия.

Весной 1526 года приготовления к новому грандиозному походу начались. По всей империи вновь собирались войска. Этот поход был еще масштабнее, чем предыдущие. Огромное войско, насчитывающее около 60-80 тысяч воинов, включая закаленных янычар, грозную конницу сипахов, артиллерию и вспомогательные части, было готово двинуться на север.