Читать книгу Буря магии и пепла - Группа авторов - Страница 3

Я потратила кучу времени, решая, что надеть, и очень злилась из-за этого. Я привыкла к осуждающим взглядам новичков во дворце, с удивлением изучавших мои наряды. Не то чтобы меня волновало, что думает обо мне Лютер Мур. Абсолютно не волновало. Скорее, я хотела вести себя естественно, но совершенно забыла, как это делается. Мне не терпелось одеться как южанка, чтобы позлить его, но правда была в том, что мой гардероб представлял собой смешение стилей Севера и Юга. Иногда я надевала элегантные яркие платья, а порой предпочитала шерсть и хлопок приглушенных оттенков. Я привыкла выбирать одежду в соответствии с настроением, с которым просыпалась каждое утро, не более того.

В конце концов я решила надеть что-то практичное. Поскольку я понятия не имела, что мы будем делать, а встречу он назначил в фехтовальном зале, я выбрала светлые брюки и песочную блузку. Глаза подвела колем[1], а волосы распустила. Взглянув на себя в зеркало, я почувствовала, что теперь смогу противостоять Лютеру Муру и его предрассудкам.

Когда я вышла из комнаты, Сара удивленно выдохнула. Она сделала вид, будто не ждала меня, закрыла книгу, которую держала в руках, и оглядела меня с головы до пят.

– Мне нравится. Очень в твоем стиле.

– Спасибо.

Я знала, что это не комплимент, но решила воспринимать ее слова именно так.

– Пожелай мне удачи, – сказала я, выходя из комнаты.

– Веди себя хорошо!

Чтобы попасть в фехтовальный зал, мне пришлось пересечь весь дворец. Подойдя к месту, я взглянула на часы – ровно девять. Я знала, что Лютер, как и любой северянин, пунктуален, поэтому вышла вовремя. Тем не менее меня опередили.

– Добрый день, – поприветствовала я его, входя в зал.

Это была длинная комната с зеркальными стенами и шкафами по бокам, где хранились маски и другое снаряжение. Лютер, стоявший в центре зала, повернулся ко мне и сверился со своими карманными часами. Он уже снял куртку и оставил ее на вешалке.

– Добро пожаловать, – сказал он, махнув рукой, и дверь за моей спиной захлопнулась.

Я нахмурилась, отметив про себя, как расточительно он использует магические силы, но он, похоже, этого не заметил.

– Начнем. Подойди ближе.

Я не спеша сняла пиджак и повесила его рядом с курткой. Затем пересекла огромную комнату и встала напротив Лютера. Все это время он наблюдал за мной, заложив руки за спину.

– У тебя когда-нибудь был учитель с Севера? – спросил Лютер.

– Нет, только столичные инструкторы: в Роуэне не было учителей с Севера с тех пор, как… с тех пор, как я здесь, – поправила я себя в конце.

Со времен Войны Двух Ночей в столице не потерпели бы ни одного учителя-северянина, но я предпочла не упоминать это.

Лютер драматично вздохнул.

– Значит, ты совсем ничего не умеешь, – вынес он вердикт.

– Ну, я прочитала о северных приемах все, что есть в библиотеке, и инструкторы кое-чему меня научили.

– Нет, я говорю не о приемах… Как они их теперь называют? Техниками? Я имею в виду только то, что действительно имеет значение: магию и ничего больше.

Я скрестила руки на груди, подняв брови:

– Ты хочешь сказать, что я ничего не знаю о магии?

– Откуда она взялась?

– Из природы.

– Откуда ты знаешь? Это не было доказано.

Я несколько раз моргнула, сбитая с толку. Север и Юг по-разному смотрели на магию, но никто не отрицал ее естественное происхождение.

– Как ты используешь свою магию? – продолжил Лютер.

Я щелкнула пальцами, и в воздухе закружились сиреневые искры.

– Нет, я не хочу, чтобы ты мне показывала. Расскажи мне.

– Я использую ее, воздействуя на окружающие меня предметы. Не касаясь их, заставляю перемещаться, залечиваю раны, ускоряя их заживление.

– Но каким образом ты это делаешь? – перебил он.

Я набрала побольше воздуха в легкие, устав от его настойчивости.

– О чем ты говоришь?

– В других странах магию применяют иначе, чем у нас. Например, в Дайанде продолжают использовать предметы, чтобы направить магический поток, в то время как в Оветте мы полагаемся на жесты и нашу волю. Мы решаем, что хотим делать с магией в нашем сознании и направляем ее с помощью тела, верно?

– Да, потому что между нами и природой нет посредников.

Лютер насмешливо улыбнулся:

– Это исключительно южное суеверие. Такое же, как толки о происхождении магии или отказ от использования так называемой темной магии.

– Это не суеверия, а убеждения, это разные вещи, – возразила я с обидой. – И я что-то не заметила, чтобы ты сам пользовался предметами для вызова магии.

– Да, действительно. В любом случае все мы используем магию интуитивно, верно?

Я заправила прядь волос за ухо и кивнула.

– Точно так же те, кто получил образование на Cевере, имеют базовые знания о наших приемах; однако это скорее практические навыки, они не смогут объяснить, что именно происходит.

– Как же им тогда удается овладевать заклинаниями?

– Это нечто врожденное. Как… речь. Мы осваиваем родной язык, когда учимся говорить, но нужно быть лингвистом или преподавателем, чтобы научить говорить на нем кого-то другого, объяснить, как использовать те или иные выражения или интонации.

Я снова молча кивнула, наконец поняв, к чему он клонит.

– Вот почему я думаю, что, может быть, мне удастся научить тебя пользоваться этими приемами. Возможно, не в чистом виде, но этого будет достаточно, чтобы ты приблизительно поняла, как они работают. Поначалу тебе будет сложно, потому что у тебя уже есть определенная база. Нам придется ее немного скорректировать, но, думаю, ты переняла определенные навыки у своей матери. У членов семьи Тибо всегда был большой талант к использованию магии.

– И к злоупотреблению ею, – не выдержала я.

Лютер на мгновение задумался, прежде чем ответить, и заглянул в мои глаза:

– Что есть злоупотребление? Кто решает, когда магии слишком много?

– Это и так всем ясно.

– Правда? Дети, которые недостаточно используют магию, учатся контролировать свои магические силы гораздо хуже, чем остальные. Что, если бы они вообще перестали прибегать к магии? Говорят, есть места, где магии больше нет, где люди потеряли связь с ней. С нами может случиться то же самое.

Я фыркнула, стараясь не рассмеяться. Оветта была страной, сильно изолированной от окружающего мира, и иногда люди любили фантазировать о том, что происходит за границей.

– Да брось, это как если бы ты беспокоился о том, что перестанешь дышать, – ответила я. – У всего есть свой ритм: если будешь дышать слишком быстро или слишком глубоко, то голова закружится.

– Но если задержишь дыхание на слишком долгий промежуток времени – тоже. Скорее, это зависит от физиологических особенностей каждого отдельного человека, разве нет?

– Ну, в случае с магией это зависит от того, на каком берегу реки ты родился.

Через мгновение Лютер улыбнулся с некоторой долей снисходительности:

– Я забыл, каково это – разговаривать с южанами на такие темы.

Я хотела ответить, что легко было забыть об этом, если живешь в маленькой северной деревне, вдали от столицы, но вовремя сдержалась и сменила тему:

– Где ты научился северным приемам? В школе?

Лютер небрежно расправил манжету рубашки, избегая моего взгляда.

– Нет, меня научил отец.

На Севере семьи чаще всего нанимали частных преподавателей, которые обучали их отпрысков магии, но лишь упертые традиционалисты совсем запрещали детям ходить в школу и учили их на дому. Я решила не вдаваться в подробности, понимая, что это нечто сугубо личное. Лютер отошел в сторону и стал расхаживать взад-вперед.

– Первое, что тебе нужно знать, – для чего именно предназначена эта техника. Мы стремимся разблокировать доступ к твоей магии, чтобы ты могла напрямую черпать ее из источника, а это, в свою очередь, позволит нам расширить границы твоих сил.

Я прикусила губу, пытаясь сдержать вопрос, но не смогла:

– Разве это не опасно?

– Не больше, чем бегать часами трусцой без разминки. Если ты слаба и используешь магию необдуманно, не прислушиваясь к себе, в конце ты поплатишься за это.

Все это совпадало с тем немногим, что я знала о темной магии, но, прежде чем я смогла что-либо сказать, Лютер продолжил:

– Важно то, что, если ты будешь все делать правильно, тебе удастся улучшить качество своей магии, сделать ее более эффективной, ты достигнешь невероятных результатов.

– В книгах писали иначе. Я думала, что это больше связано с… с самим способом творить магию. С видом используемых заклинаний.

– Это я и имел в виду, когда говорил, что это нечто врожденное. Большинство людей используют магию в повседневной жизни, однако только те, кто применяет ее для достижения специфических целей, изучают магию как отдельную дисциплину. Это все равно что… найти идеальный ритм для той магии, которую ты хочешь творить. Например, скрипач способен чувствовать ритм музыки в магии, которая течет в его теле. Ремесленник точно знает, как воздействовать с помощью магии на сырье, чтобы получить тот результат, который ему нужен. Воин способен предугадать движения своего противника и знает, как тот перемещается, даже если не видит его.

Именно эти слова вернули меня к реальности. Я слушала его как зачарованная, но не могла не думать о том, что он, должно быть, использовал боевую магию во время войны. Я не могла забыть, кто он такой.

– Вот почему мы находимся в фехтовальном зале, – продолжил Лютер, не обращая внимания на изменившееся выражение моего лица. – Мы попробуем разные магические приемы, чтобы посмотреть, что у тебя получается лучше всего. Сейчас я хочу увидеть, как ты налаживаешь связь со своими внутренними магическими силами.

Он махнул рукой, что снова заставило меня нахмуриться, и тяжелые шторы на окнах начали закрываться. Прежде чем мы погрузились в темноту, Лютер снял со стены канделябр, зажег свечи и заставил их левитировать рядом с нами, создавая несколько зловещую атмосферу.

– Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и расслабилась.

Я набрала в легкие воздуха и медленно выдохнула. Мне было бы довольно сложно расслабиться, когда Лютер так открыто использовал магию, – в моей голове сновали сонмы мыслей.

– Айлин, – сказал он с нажимом. – Закрой глаза.

То самое чувство. Когда я впервые услышала, как он зовет меня по имени. Я видела мерцание свечей сквозь веки. Их свет был мягким и успокаивающим.

– Сделай глубокий вдох. А теперь выдохни и через несколько секунд опять вдохни.

Его голос стал тише, он велел мне опустить руки вдоль тела и постараться очистить разум. Я молча повиновалась.

– Ты создана из плоти и крови, – прошептал он мне на ухо. – Почувствуй, как твоя кровь бежит по телу, как сердце качает ее по всему твоему организму…

Я ощущала биение сердца в ушах, на кончиках пальцев.

– Ты сделана из дыхания. Дыши медленно и чувствуй, как твой пульс замедляется.

Я сосредоточилась на своем дыхании, сдержанном и неторопливом.

– В твоей крови течет магия – магия, из которой ты создана. Почувствуй это, – закончил он у моего уха.

Теплое дыхание Лютера на коже вызвало у меня мурашки. И вместе с тем я явственно ощутила, как поток магических сил течет по моему телу. Циркулирует по венам, плоти, коже. Пульсирует на кончиках пальцев, в такт биению сердца.

– Открой глаза и выпусти ее.

Я снова подчинилась голосу Лютера, чувствуя себя как во сне. Магия заполнила меня, и единственное, о чем я могла думать, – это о том, как она течет по моему телу, как это течение заменяет собой все другие ощущения.

– Айлин, – снова услышала я за спиной. – Выпусти ее.

Я подняла правую руку и направила ее на самый дальний канделябр, зажигая все свечи на нем. Затем – на следующий. И следующий. Я зажигала все свечи, один канделябр за другим, пока комната не осветилась так, как будто это главный зал. По моим венам теперь текла только кровь – и ничего больше.

– Все в порядке?

Я кивнула, рассматривая свои руки. Они казались совершенно обычными, сложно было поверить в то, что буквально секунду назад они исторгли мощнейший поток магии.

– Как ты себя чувствуешь?

Я посмотрела на Лютера, моргая, и откашлялась, чтобы восстановить голос.

– Хорошо, – ответила я. – Хорошо. Нормально.

– Ты устала?

– Нет, нет, это… странно. Я чувствую себя нормально. Но в то же время кажется, будто… я изменилась.

Я знала, что мои слова не имеют смысла, хотя Лютер, похоже, понял меня, потому что улыбнулся.

– Возможно, ты более талантлива, чем я ожидал, – ответил он. – В конце концов, в тебе течет кровь семьи твоей матери.

Я хотела возразить ему, сказать, чтобы он прекратил принижать южное происхождение моего отца, но все еще чувствовала себя странно и поэтому промолчала.

– На сегодня все. Увидимся через три дня?

Я кивнула, наблюдая, как он выходит из зала. Все еще погруженная в свои мысли о нашем занятии, я подошла к окнам, чтобы раздвинуть шторы, а затем задула все свечи одну за другой.

* * *

Я так долго не посещала заседания Политического подкомитета, что даже те, кого я едва знала, были рады видеть меня.

Подкомитет имел фиксированное количество членов с правом голоса. Его участники проводили бо́льшую часть времени в дебатах и дискуссиях, а также готовили отчеты и предложения для Политического комитета, который уже имел право принимать решения. Когда речь шла о подготовке предложений и отчетов, выступали только члены Политического подкомитета, но любой желающий мог участвовать в дебатах. Именно дебаты были обязательным условием для вступления в ряды Подкомитета.

Несмотря на кажущуюся серьезность, встречи на самом деле обычно представляли собой жаркие споры, которые велись зачастую с бокалом горячительного напитка в руке. Здесь я узнала, насколько ошибочны некоторые из моих представлений о том, как принимаются политические решения, и это помогло мне понять истоки традиций Севера, о которых мы никогда не говорили дома. Дело в том, что моя мать, хоть и была северянкой, с юности следовала южным обычаям. Это было одной из причин, по которой семья лишила ее наследства до войны, и только с окончанием конфликта они помирились.

В тот день, конечно, все спорили о помилованиях, и, несмотря на повторяющиеся аргументы обеих сторон, я была рада, что пришла. После того как самый громкоголосый оратор несколько раз повторил, что после войны с Сагрой власть сместилась на Юг, что необходимо восстановить баланс сил, что мертвые все равно останутся мертвыми, Ной наконец-то привнес в дискуссию что-то новое.

– Микке и ее люди все еще на острове, верно? – сказал он вдруг с другого конца стола.

Остальные замолчали и повернулись к нему. Хотя в подкомитетах не было председателей, все всегда прислушивались к Ною.

– Они не собираются возвращаться из ссылки, – продолжил он, окидывая взглядом всех присутствующих. – Никто их не помилует, потому что именно они приняли то решение казнить тысячи людей в Сагре. С этим никто не спорит.

Лиам посмотрел на меня краем глаза, и я разозлилась, почувствовав, что краснею. Мы продолжали молчать, ожидая «но», которое должно было возникнуть после упоминания вещей, не обсуждаемых нигде, тем более в столице. Микке, ее изгнание и все, что произошло во время войны, были полностью запретными темами.

– Тем не менее на Востоке ходят слухи. И если они окажутся правдой, нам понадобится помощь людей, которые были вовлечены в войну, тех, кто имеет хоть какое-то представление о происходившем тогда.

– Какие слухи? – спросила девушка, сидящая рядом с Итаном.

Мой друг скрестил руки и уставился в стол.

– Использование темной магии на границе с Дайандой, – ответил Ной. – Попытки повторить заклинание, созданное Микке.

За сказанным последовали несколько долгих секунд молчания.

– Попытки… попытки с чьей стороны? – спросил парень с дальнего конца стола.

– Со стороны Дайанды.

– Но это невозможно! – яростно вскрикнул Лиам. – Только Микке знает заклинание, и даже ей потребовались годы и годы практики, чтобы совершить то, что они сделали той ночью.

Ной пожал плечами.

– Я лишь рассказываю вам то, что слышал. Сагра и Дайанда веками совершали набеги на наши границы, и даже Война Двух Ночей не может остановить их навсегда. Люди напуганы, а правительство защищает только себя. Они не собираются выяснять то, что не смогли узнать за пятнадцать лет, хотя, конечно, скажут, что пытались.

Я хотела вмешаться и сказать, что крайне опасно возвращать власть людям, которые и были источником проблемы. Вот как все происходило во время Войны Двух Ночей: страх и угроза вторжения со стороны Сагры помогли Микке быстро прийти к власти. Она использовала все больше и больше темной магии для защиты людей, пока не решила собрать своих ближайших советников и уничтожить всех солдат врага, разбивших лагерь на границе. Но я ничего не сказала, потому что одним из таких советников была Андреа Тибо, моя тетя.

В конце концов многие люди, особенно на Юге, выступили против того, как правительство использует темную магию. Со временем тех, кто высказал свое мнение, обвинили в государственной измене и стали преследовать в соответствии с новым законом, принятым во время войны. Некоторые из них погибли за свои идеи. А Агата Тибо отвечала за соблюдение этого закона. Не все знали, что я ее племянница, и никто никогда не тыкал мне этим в лицо, но это было то, что меня сдерживало, когда речь заходила о войне и ссылках.

После дебатов собрание завершилось, и Лиам, как всегда внимательный, позволил Клавдии уйти раньше и подождал меня у двери.

– С тобой все в порядке? – спросил он, касаясь рукава моей блузки.

– Конечно, ничего особенного не произошло. Тебе следовало уйти с Клавдией.

Лиам пожал плечами:

– Я встречусь с ней позже, не волнуйся.

Я попыталась улыбнуться, но у меня не слишком хорошо получилось.

– Айлин…

– Просто я никак не могу свыкнуться с тем, что люди открыто обсуждают тех… кого отправили в ссылку. По крайней мере теперь я лучше понимаю, почему они начали объявлять помилования, но…

Я потрепала рукав блузки, избегая его взгляда, не желая облекать свои страхи в слова.

– Это всего лишь слухи, Айлин, ничего не произойдет. Люди слишком боятся Оветты после… того, что сделала Микке.

– Там была не только Микке, – пробормотала я.

Он притянул меня к себе и крепко обнял.

Лиам был моим двоюродным братом со стороны отца. Вся его семья была с Юга, как и большинство жителей Олмоса. Браки между северянами и южанами были редкостью за пределами столицы и тем более в обстоятельствах, в которых находились мои родители. В то время как моя тетя присоединилась к Микке, когда напряженность в отношениях с Сагрой начала обостряться, моя мать отвергла использование темной магии, восстав против северных идей и образа жизни. Она сбежала с моим отцом в Олмос, где позже они вошли в группировки, критиковавшие политику правительства. Это были очень тяжелые годы, и они потеряли много друзей, включая тетю Лиама.

На самом деле многие считали изгнание на остров недостаточным наказанием, однако после восстановления власти, запрета казней и введения ограничения на использование темной магии никто не захотел идти дальше, сделав исключение для Микке и ее союзников. Они все еще были там, на одном из пустынных островов Северного моря, где, по слухам, ничего не росло и царил вечный холод.

Размышления об этом всегда наполняли меня тоской и беспокойством. Мне было страшно думать о том, через что прошли мои родители, о людях, которых они потеряли. Это заставляло меня сомневаться во всем, что я когда-либо знала и во что верила.

Моя мать не могла перестать быть северянкой, как бы ей ни хотелось думать и жить по-южному. Я всегда замечала мелочи, которые позволяли мне заглянуть в мир, совершенно отличный от моего, и, как только мои родители, бабушка и дедушка помирились, посещения Нирваны, где жили последние, окончательно открыли мне глаза. Поначалу такой образ жизни казался мне показным, хоть и увлекательным; но со временем, взяв на вооружение некоторые северные обычаи, я наконец-то нашла свое место в мире, вырвавшись из Олмоса. Я стала той, кем была на самом деле, – полукровкой. И я не стыдился этого, несмотря на сопутствующие проблемы.

Я все еще обнимала Лиама, когда в конце коридора появился Лютер Мур. Подойдя ближе, он улыбнулся и поприветствовал меня кивком, и я отстранилась от брата, чтобы ответить ему. Мы молча ждали, пока Лютер скроется в коридоре, и Лиам покачал головой:

– Моя двоюродная сестра здоровается с Лютером Муром. Добавьте это в список вещей, которые, как я думал, я никогда не увижу.

– Я сама с трудом в это верю.

– Как у тебя дела с ним?

Я пожала плечами:

– Все… сложно. Он такой северянин.

Лиам рассмеялся:

– Это заметно, да.

– Хотя… это заставляет меня задуматься, понимаешь? Мне кажется, я многому у него научусь.

– Я рад. Знаю, насколько важна для тебя твоя диссертация.

Мы зашагали к нашим комнатам.

– Она важна не только для меня. Я знаю, как трудно было бы заставить Совет прислушаться ко мне, но я думаю, что многое действительно можно изменить. Я не настаиваю на том, чтобы во всех школах преподавали одно и то же, просто важно, чтобы они по крайней мере знали, что происходит в других. Не может быть, чтобы половина страны отказывалась даже смотреть на то, что делает другая половина.

Лиам пожал плечами.

– Ты знаешь, что это проблема политики, а не системы образования, – ответил он мне. – Я тысячу раз предлагал тебе присоединиться к Политическому подкомитету.

Я тяжело вздохнула, останавливаясь перед лестницей.

– А что мне делать в политике? Я из семей Даннов и Тибо. Кто меня поддержит? Север? Юг? Нет. Мне лучше пойти по академическому пути.

– Что ж, тебе виднее.

* * *

На следующий день, когда мы пошли в столовую, мои друзья продолжали говорить о том же. Мы сели за длинный стол, располагавшийся чуть левее возвышения, на котором заседал Совет. Солнце позднего лета освещало гостиную сквозь огромные стеклянные окна по обоим концам, создавая странный контраст с темой нашей беседы.

Мы с Сарой сели на скамейку рядом с Ноем, который как раз увлеченно говорил. Я увидела, как он резким жестом откинул волосы с лица, и поняла, что его терпение на исходе.

– Сколько раз я должен это повторять? То, что происходит сейчас, совсем не похоже на то, что происходило тогда. Начнем с того, что Дайанда не вторгалась в Оветту.

– Ну, я не знаю, можно ли считать действия Сагры вторжением, – возразила Клавдия.

Мы все замолчали, уставившись на нее. Я даже не успела потянуться к чайнику – моя рука застыла на столе.

– Прошу прощения? – сказал Итан, стоявший рядом с ней.

– Все знают, что это был просто предлог, – продолжила Клавдия, не обращая внимания на повисшее в воздухе напряжение. – Для того чтобы присвоить месторождения на границе…

– Я уверен, – прервал ее Итан, тщательно подбирая слова, – что в тебе говорит невежество, а не злой умысел.

Клавдия нахмурилась, но Итан не дал ей возразить:

– Как бы вам ни хотелось так ее называть, война не длилась две ночи. Она началась и закончилась не в тот день на границе, она началась пятью годами ранее в Лайенсе. Сагра покинула месторождения, но подожгла прилегавшую к ним деревню, и мои бабушка и дедушка погибли, чтобы моя беременная мать могла спастись. Так что не смей говорить, что это все не имело значения, что война началась просто по чьей-то прихоти.

Мы едва осмеливались дышать. Две части Оветты веками ссорились из-за одного и того же: на Севере у нас были золотые прииски и месторождения драгоценных камней, которые мы экспортировали в другие страны, в то время как Юг кормил страну в обмен на древесину и иностранные товары. Тема спора не была новой, и, кроме того, мы уже знали историю Итана. Но тот факт, что, несмотря на свою застенчивость, он так много рассказал кому-то, кого едва знал… Даже Клавдия почувствовала силу его слов.

К счастью, до того, как молчание стало действительно неловким, нам принесли еду, и Лиам воспользовался возможностью сменить тему разговора.

– Ане передает тебе привет, – сказал он, протягивая мне тост. – Он надеется, что ты заглянешь к нему в теплицы.

– Мне нужно зайти, да, – ответила я.

Я взяла тост и передала тарелку Клавдии. Она отломила кусок хлеба и обмакнула его в чай. Сара продолжала пристально смотреть на нее, наблюдая, как девушка на мгновение закрыла глаза, прежде чем съесть кусочек. Увидев, что Ной и Сара обменялись насмешливыми взглядами, я толкнула их локтем, но Лиам уже заметил это. Нахмурившись, он тоже взял кусок хлеба и намочил его. На секунду я засомневалась, не зная, должна ли последовать их примеру, но Ной расхохотался и завязал диалог с Итаном, так что я решила, что момент упущен.

Когда мы закончили завтракать, я осталась с Сарой, которая налила себе еще чаю, и, как только остальные ушли, она повернулась ко мне. Маленькие кристаллы, украшавшие ее собранные в пучок волосы, зазвенели при движении.

– Ты видела, что она вытворяет? – спросила она меня фальшивым шепотом.

– Сара.

– Как будто это Фестиваль урожая или что-то в этом роде.

Я щелкнула языком и фыркнула, хотя на самом деле Сара была отчасти права. Даже на Юге было редкостью видеть, чтобы кто-то макал хлеб в свой напиток, разве только по особым случаям. Этот ритуал символизировал обращение с тремя основными жизненными элементами: едой, водой и магией. Но фактически это был один из обычаев Юга, и он вышел из употребления в повседневной жизни, особенно в таком месте, как Роуэн, где различия между двумя берегами реки постепенно стирались.

– Не будь злой, – запротестовала я в конце концов.

Сара посмотрела на меня, размешивая сахар в своем чае.

– Вы с Лиамом не такие, – пожала плечами она.

– Не во всем, – возразила я. – И в любом случае это не имеет значения. Эта девушка – идиотка, откуда бы она ни была родом.

Сара покачала головой, резко посерьезнев.

– Нет, я не думаю, что это из-за того, что она южанка. Проблема в ее поколении, – сказала она.

Я усмехнулась:

– Какое это такое поколение? Она ровесница моего двоюродного брата.

– И твой девятнадцатилетний двоюродный брат смотрит на вещи иначе, чем мы, двадцатидвухлетние. На Севере все то же самое, Айлин. Мы всегда думали, что не жили по-настоящему в военное время, что не видели войны, что были слишком маленькими, но… я не знаю, этим летом мы собрались вместе с моими двоюродными братьями – и у меня было такое же чувство.

– Какое чувство?

– Такое чувство, что… – Сара долго подыскивала слова, – что они не боятся высказывать свое мнение. Они не боятся, что это может подвергнуть их опасности.

Я вертела в руках чашку с чаем, размышляя над ее словами и над тем, что Ной рассказал нам о Дайанде, о Сагре, о том, что даже у страха есть свой предел. И на мгновение я позавидовала его детству, свободному от разговоров шепотом, от бремени секретов, которые могли стоить жизни, от ночей, проведенных в подвале, когда Лиам обнимал меня и плакал, потому что наши матери всё не возвращались. И мы не знали, вернутся ли они вообще. Тогда мы еще не подозревали, что в один из таких вечеров наша тетя уйдет из дома и больше никогда не вернется.

Я набрала воздуха в легкие и сделала большой глоток чая.

– Но это к лучшему, верно? Им незачем бояться, – наконец произнесла я.

Сара отвела взгляд в сторону.

– Меня беспокоит не страх – меня беспокоит их мнение.

Я не знала, что на это сказать, но Сара, кажется, и не ждала от меня ответа, потому что резко сменила тему.

– Кстати, о мнениях. Как там у тебя дела с… – она оглянулась, чтобы убедиться, что нас никто не слышит, как будто этот разговор был опаснее предыдущего, – с твоим новым учителем?

Я пожала плечами и поставила чашку на стол:

– Хорошо.

Сара наклонилась ко мне, и солнечный свет отразился от ее рыжеватых волос, а маленькие кристаллы в прядях заиграли малиновым цветом.

– Политический комитет уже несколько раз разговаривал с ним, – тихо сказала она мне.

– О войне?

– А о чем еще? Поэтому его и помиловали.

Я провела пальцами по узору на своей юбке, снова и снова ощупывая его рельеф. Сара не сказала мне ничего нового, но я не переставала задумываться о том, какую роль Лютер Мур играет во всем происходящем. Что он знает о случившемся? Насколько он был замешан во все эти дела? Если его не сослали на Остров и он был одним из первых помилованных, не может же быть такого, что он сделал что-то по-настоящему ужасное? И все же у него была важная информация для Совета…

Стараясь больше не думать об этом, я попрощалась с Сарой, взяла портфель и пошла в кабинет моего преподавателя Джейн Дюрант. Я постучала в дверь с некоторой нервозностью, как всегда. Джейн была не только моим научным руководителем, но и одним из шести членов Совета Оветты, и, хотя она всегда относилась ко мне с симпатией, я не могла не робеть перед ней.

Мгновение спустя дверь открыла женщина с распущенными длинными седеющими волосами, одетая в простое оранжевое платье.

– Айлин! – воскликнула она, обнимая меня. – Как прошло лето?

– Очень хорошо, спасибо.

Я прошла в кабинет, и мы сели за ее стол. Я рассказала ей об успехах, которых добилась за последние несколько недель, о планах на следующий учебный год и о том, что уже весной я хотела защитить диссертацию и получить должность преподавателя.

– Сегодня у меня последнее обязательное занятие. Я еще не решила, буду ли заниматься дополнительно в течение года или полностью сосредоточусь на исследовании.

Джейн кивнула, возвращая мне листы.

– Ты уже нашла специалиста по северным техникам?

Я собрала свои бумаги, выровняв их по краешку.

– Да, мои бабушка и дедушка наняли Лютера Мура.

Джейн посмотрела на меня очень серьезно, а затем рассмеялась:

– Тебе преподает сам Лютер Мур?

– Пока что у нас было только одно занятие.

Джейн снова рассмеялась, но скорее недоверчиво, чем радостно. Она откинула с плеч свои роскошные густые волосы с проседью и еще раз серьезно посмотрела на меня.

– Вы уже обговорили все нюансы ваших занятий?

Я пожала плечами:

– Мы все обсудили.

– Будь осторожна с ним, Айлин. Лютер Мур – сложный человек.

Я хотела бы, чтобы в ее словах звучала лишь снисходительность, а не искренняя озабоченность, которой они в действительности были пропитаны.

* * *

Когда я вышла из дворца, Итан уже ждал меня с лошадьми. На нем были светлые сапоги и бриджи для верховой езды, а фиолетовый жилет подчеркивал его смуглую кожу.

– Спасибо, – сказала я, беря поводья.

Воспользовавшись лестницей, я удобно взобралась в седло, и мы направились к мосту, соединявшему дворец с деревней.

– С тобой все в порядке? – спросил меня Итан после недолгого молчания.

Я оглянулась, чтобы посмотреть на него:

– Со мной? Это я у тебя должна спросить.

Итан пожал плечами:

– Я уверен, что Клавдия сказала все это без какого-то умысла. Просто она ничего не знает, вот и все.

Он всегда старался всех понять, всегда всех оправдывал.

– Не уверена, достаточное ли это оправдание, – призналась я.

– Ну, для этого ты и работаешь, не так ли? Чтобы люди перестали игнорировать то, что происходит по другую сторону реки.

– А как насчет тебя? – я поменяла тему. – Над чем ты работал эти недели?

Итан рассказал мне о музыкальных шкатулках и других предметах, которые ему заказали в одном из деревенских магазинов. У него был дар создавать различные механические вещицы, хотя он не всегда понимал, как этот талант применять. Его родители не одобряли того, что он тратил свое время на что-то такое… создаваемое руками. Они считали это ниже его достоинства.

Я оставила Итана у магазина на главной улице Роуэна и проследовала к огромному зданию школы, расположенному в самой тихой части деревни. Я отвела лошадь в конюшню и улучила минутку, чтобы прогуляться по пустому саду, прежде чем войти.

Хотя я несколько раз приходила в качестве слушателя, чтобы изучить стили разных учителей, и уже помогала на отдельных занятиях, сегодня мне впервые предстояло провести урок по своей собственной учебной программе.

Я прошла по тихим коридорам в класс Алекса, учителя, который до переезда в столицу преподавал на Юге. Возможно, иностранцу было бы трудно отличить южных детей от северных, поскольку в Роуэне стиль одежды обычно более нейтральный, но, когда я вошла в класс, сразу поняла, что там больше детей с Юга.

– Это Айлин Данн. Сегодня она побудет с нами некоторое время.

– Добрый день!

Дети непринужденно поздоровались со мной, направляясь к своим партам, расставленным полукругом перед доской.

Когда я приехала в Роуэн, меня удивило, что дети всегда сидят за партами, а не за общими столами или просто на полу во время уроков. Я полагала, что так делали для того, чтобы не выделять какую-либо часть страны и привнести в преподавание определенную нейтральность. И лишь позднее я поняла, что в действительности тот, кто правил страной на данный момент, и определял, какой стиль преподавания будет в столице.

– Можешь начинать, – сказал Алекс, вручая мне мел, прежде чем взять стул и направиться в конец класса.

Я повернулась к доске и нарисовала наверху равносторонний треугольник. Затем разделила его на шесть меньших треугольников.

– Кто правит Оветтой? – спросила я у класса.

Дети заерзали на своих стульях, колеблясь. Одна из девочек постарше подняла руку:

– Президент Лоуден?

Я написала имя Лоудена в первом треугольнике на самом верху.

– А кто избрал президента Лоудена?

В этот раз ученики выглядели еще более неуверенными.

– Из кого избрали президента? – помогла я им.

– Из членов Совета Оветты, – тут же ответил мальчик. – Его избрали члены Совета.

– Верно. Чтобы стать президентом, нужно сначала стать членом Совета. Членов Совета шестеро: Сэмюэл Лоуден, Джейн Дюрант и Исел Эванс с Юга, Элейн Миррелл, Элоиза Сарджент и Адриан Тассе с Севера. – Я записала их инициалы, пометив буквой «Ю» тех, кто был с Юга, и буквой «С» – кто с Севера. – Все шестеро проголосовали за то, чтобы выбрать из них нынешнего президента.

– А их всегда шестеро?

– Да.

– Всегда трое с Юга, трое с Севера? – спросила другая девочка.

Я улыбнулась:

– Точно. И голос президента равен голосу каждого из членов Совета, поэтому они всегда должны приходить к согласию между собой по всем вопросам.

– Но… у президента больше власти, не так ли?

– У президента больше ответственности, – поправила я. – Он должен вносить предложения, и члены Совета обычно прислушиваются к его мнению, потому что для этого они его и выбрали, но в конце концов окончательные решения принимаются путем совместного голосования.

Я обвела взглядом класс, проверяя, следят ли дети за моим объяснением.

– Откуда твои родители? – спросила я у коротко стриженного мальчика.

– Из Луана.

– А кто правит Луаном? Кроме президента и Совета.

– Мэр Поэси, – быстро ответил он.

– Очень хорошо. Итак, у нас четырнадцать мэров на Севере и двенадцать мэров на Юге. Как тебя зовут?

– Хайме.

– Хайме, поможешь мне нарисовать еще треугольники?

Я дала мальчику кусочек мела, и он помог мне нарисовать треугольники для каждого из мэров, проставив в них буквы «Ю» или «С». Тем временем я продолжила спрашивать:

– Кто выбирает мэров?

Несколько человек ответили одновременно:

– Наши родители. Взрослые.

– Именно. Мэры избираются каждые четыре года всеми совершеннолетними гражданами, проживающими в определенной провинции. Вы тоже сможете голосовать, когда вам исполнится шестнадцать, – объяснила я им, заканчивая чертить треугольники. Я снова повернулась к детям. – И вы также сможете баллотироваться на выборах, если захотите стать мэром или членом Совета. Кто их выбирает?

Дети снова засомневались.

– Все совершеннолетние граждане Оветты?..

Я еще раз улыбнулась их сомнениям, поскольку это был вопрос с подвохом.

– Это так, – ответила я, рисуя маленькие точки под треугольниками, пока они не заполнили доску. – Итак, у нас есть Лоуден, избранный членами Совета, которые, в свою очередь, избираются гражданами Оветты. И у нас также есть мэры, которые избираются гражданами своих провинций. Но, если они плохо выполняют свою работу, они знают, что через четыре года их не переизберут. Таким образом… кто же тогда правит Оветтой?

– Граждане, – ответили дети.

Я улыбнулась и кивнула.

Хотелось бы, чтобы это было правдой. Хотелось бы, чтобы все было так просто и не имело значения, где ты родился, кто твои родители и насколько богата твоя семья. Но это тема для другого урока.