Читать книгу Нунчи - Группа авторов - Страница 2

Помолчав, добавила:

– Кто знает какими «молитвами» этот мир всё ещё держится на плаву…

– Да, посмотришь на «творчество» некоторых и сразу становится видно кто и за что «молится», кто и что «льёт» Богу в уши.

– Это точно!

Вспомнили несколько «примеров», смеялись, как ненормальные, разряжая пространство вокруг себя. Когда они вот так вместе смеются или просто разговаривают, пропуская мир через свои сердца, тьме к ним не подобраться.

Бойцы «невидимого фронта».

Воины света.

Две женщины в большом городе.

Пьют соджу, говорят о мире и «молятся» каждая своим словом.

Ибо каждый живущий учтён.

Каждый «завербован».

В этом мире у всего есть только две стороны.

А иных сторон не бывает.

9,8 метров в секунду

прости меня

я снова падаю

я долго шла вдоль края, не позволяя себе смотреть вниз, не позволяя отчаяться, держась только за воздух и свет внутри себя… я знала, что нельзя… нельзя сдаваться… я держалась, правда, я очень крепкая, но… но… у меня опять не получилось… я не справилась

я падаю

я ложусь на воздух, как на волну, и закрываю глаза

я падаю

прости меня

падение

мгновения невесомости

мгновения, когда ты между прошлым и будущим

когда ты между

ты уже не в прошлом и ещё не в будущем

ты между «уже не…» и «ещё не…»

ты здесь

в настоящем

пока я падаю – я в настоящем

пока я падаю – я настоящая

9,8 метров в секунду

ускорение

свободного

падения

мгновения абсолютной свободы

мгновения абсолютного доверия

мгновения в цену жизни

материя, из которой выплавляются крылья

теперь

чтобы

выжить

остаётся

только

одно –

лететь

встретимся там, где высоко

честность

– Знаешь, в чём системная ошибка?

Она удивленно подняла бровь:

– Что?

– Если рассматривать человека как слаженно работающую систему, то в ней есть ошибка, которая мешает системе развиваться, тормозит это развитие.

– Я бы не стала сравнивать человека с системой, люди гораздо сложнее.

– Ты права, но это условное сравнение.

– Ладно тогда, выкладывай что ты имел ввиду?

– Думаю, ошибка в том, что человек всегда стремится присваивать себе всё в подряд, будь то вещи, идеи, чувства, знания, и даже других людей, всё, что им так или иначе нравится, хочется, что (кто) их восхищает или будоражит. Они называют это разными словами, наделяют разными смыслами, но суть не меняется – непременно присвоить себе. Единолично владеть.

– Хм… И что с того? Коммунизм построить так ни у кого и не получилось, чтобы всё общее. А частную собственность как не отменяли, так и не отменили. В природе человека владеть чем-либо. Один из базовых инстинктов – инстинкт выживания. Чем большим владеешь, тем больше защищен и значит больше шансов выжить.

Он засмеялся и потрепал её по щеке, как котенка.

– Эй, – она смущенно тряхнула головой, – не понимаешь таких простых вещей?

– Нет, – подыграл он ей.

– Ты что – инопланетянин?

– В каком-то смысле, – и обезоруживающе улыбнулся.

– Ты безнадежен… – рассмеялась в ответ.

Некоторое время они просто молчали, думая каждый о своём. Внезапно он продолжил:

– Что если бы мы не присваивали себе людей, со всем этим: ты мой (моя, моё), как ты можешь, я тебе то, а ты мне что, и прочим подобным… если бы умели быть рядом (вместе, на одной стороне) не потому, что связаны браком (словом, долгом), а потому, что это собственный выбор, быть рядом по воле своего сердца, не ставя на человеке штамп «это моё»… если бы мы могли так жить, не думаешь ли ты, что это было бы честно? Что это и называется честностью?

– Честностью? По-твоему, люди по умолчанию не честны?

– По-моему, люди слишком жадные. Они хотят больше, чем могут взять. И мало думают о том, как отдать.

Он улыбнулся одной из своих улыбок, от которых внутри её мира шла рябь по поверхности сердца.

– Жадные, говоришь?

Она на мгновение ушла в «глубину». И тут же ощутила едва уловимое предчувствие подземного толчка. Она не сможет остановить или отменить то, что поднималось из глубин её сердца. Усилием воли «вынырнула на поверхность» и посмотрела ему прямо в глаза. В глаза, за которыми простиралось непостижимое.

– Серьезно? А если кто-то только и мечтает о том, чтобы быть присвоенным? Чтобы кое-кто сказал ему: «Ты – моя, я никому тебя не отдам, я не позволю ничему плохому с тобой случиться, я буду защищать тебя» … Если кто-то больше жизни хочет, чтобы другой человек сказал это? Не думал о таком? Хочет, чтобы все вокруг знали, что ты его друг, товарищ, кум, сват, брат, жена, любимая… что там ещё? Потому что как иначе выразить, что любишь, что кто-то тебе очень дорог, необходим, важен? Как это донести? Да, если это жадность, то люди жадные! Я тоже жадная и тоже хочу присваивать себе всё, что люблю. Что? Что скажешь, умник?!

Она не заметила, что разволновалась и повысила голос – люди за соседними столиками стали оглядываться, кто с недовольством, кто с любопытством. И только он продолжал сидеть и смотреть в её раскрасневшееся лицо, не перебивая и не останавливая. Только он был способен на такое – не дрогнув ни одним мускулом, смотреть на неё так, будто ничего не происходило. Как она ненавидела его за это. За эту его космическую выдержку, до которой ей никогда не дотянуться. «Чёрт!».

– Мне нужно в туалет!

Она рванула сумочку со спинки стула и выбежала из зала.

Тёплый вечерний воздух поймал её в свои объятия. Но она ничего не чувствовала кроме своей досады и злых слёз, которых даже не замечала. «Жадные, говоришь? Да что ты знаешь вообще!» – продолжало кипеть в ней жгучее варево накопленных чувств. «Да, я жадная, я чертовски жадная! Чёрт…»

Время и движение, присвоенные вечерним городом, видавшем и не такое, постепенно рассеивали шлейф её злости. Её несло по узкому тротуару, каким-то чудом не сбивая прохожих, постепенно оттормаживая и замедляя.

«Вот ведь…». Она остановилась и осела у стены дома, кусая губы. «Стыдно как… зачем… всё испортила… вот дура». Вынула телефон и набила в мессенджере «прости, срочно позвонили с работы». Стёрла. «Извини, неважно себя чувствую». Снова стерла и заколотила кулаками по коленкам – «Дура, дура…». «Извини, пришлось уйти, завтра увидимся». До завтра что-нибудь придумаю. Щёлкнула «отправить» и уронила голову на руки.

Они были знакомы сто лет. Вместе учились в академии. Как только их не называли, подтрунивая над тем, что они всегда ходили вместе. Вместе сидели на парах, вместе обедали и ещё кучу дел делали вместе. Они не были парой – просто друзья. По крайней мере, ей очень нравилась эта дружба с парнем, в которой она завидовала сама себе. Конечно, он ей нравился, но, поскольку они всегда были вместе, она думала, что так и будет впредь. Это убеждение было естественным, как воздух, которым они дышали. Он звал её Мышкин. «Эй, Мышкин, куда намылилась без меня?». «Пока, Мышкин». «Мышкин, захвати и мою тетрадь». Почему «Мышкин»? Всем было любопытно, но этот секрет они не разглашали, как государственную тайну. Он бессовестно чиркал в её конспектах всякое, стоило ей отвлечься. Иногда, пролистывая записи перед зачётами, она натыкалась на почеркушки, которые не заметила раньше и злилась, конечно же, не по-настоящему. Придумывала, какую «расправу» учинит этому негодяю. Она до сих пор хранила эти конспекты, напитанные светом беспечной юности.

После окончания академии они продолжили общаться. Искали работу, временные подработки, с жаром спорили и давали друг другу советы, созванивались и встречались, как только появлялось свободное время.

Пока однажды он не исчез.

Просто пропал и всё. Сосед по комнате, в которой он жил, ответил ей, что он собрал вещи, сказал, что нашёл хорошую работу и ушёл. Она не знала где его искать. Жутко злилась сначала, потом дико волновалась, ждала, что вот-вот позвонит, потом впала в апатию. После апатии ударилась в гиперактивность, даже завела парня, но всё то время слилось в одно мутное пятно, закрывавшее свет в её сердце.

«Ненавижу тебя! Чудовище! Не прощу никогда! Только попробуй вернуться, я убью тебя собственными руками!» – чтобы она ни говорила, ничего не помогало и не спасало. Внутри её мира зияла огромная чёрная дыра размером со вселенную, в которую её неудержимо засасывало время. Его не было и она с ужасом осознавала, как много места в ней занимает он со своей улыбкой, со своими непостижимыми глазами, прищуром и вечно торчащей чёлкой. Просто друг, ничего больше. У неё ни с кем больше так не получалось.

Прошло полтора года, бесконечных полтора года прежде, чем раздался звонок и на экране телефона высветилось его имя. Она судорожно смахнула зелёную кнопку.

– Привет, Мышкин, как ты? Поужинаем? Алло! Алло… Слышишь меня? Что со связью?

Она не смогла выдавить из себя ни звука, просто слушала его голос и боялась даже дышать. Это и правда был он. Звонок прервался, затем вновь высветилось его имя, но она сбросила и написала: «Прости, я на совещании, позже наберу». Ей нужно было время, чтобы отдышаться и успокоить разбушевавшееся сердце.

Через несколько часов они сидели в одном из «своих» мест и как ни в чём не бывало говорили, говорили и не могли наговориться. Она тогда несколько дней боялась, что проснётся. Но это и правда был он. Это и правда был не сон.

– Как ты? Чем занимаешься? Где был? Почему не позвонил? Что-то случилось? – миллион вопросов, между которыми он виртуозно лавировал, не давая прямых ответов.

– Особо нечего рассказывать, но у меня всё хорошо. Расскажи как сама? – уводил её от разговоров о себе, будто от минного поля. – В мире много вещей, о которых мы можем говорить.

Это была правда, они могли говорить сутками, им никогда не было скучно.

– Ладно, можешь не рассказывать, конспиролог несчастный, но предупредить же можно, если уезжаешь. Позвонить, написать. Что? Так трудно?

Он улыбался и говорил всякие глупости.

Тогда он пробыл в городе пару месяцев, а потом снова пропал, как в воду канул. И снова ничего не сказал. Она просто задохнулась. Разбивала умолкший телефон о стену и кричала в подушки. Время стало её самым безжалостным врагом. Она не понимала ничего. Ничего не понимала. Просто смотрела на чёртов экран и ждала, когда там снова засветится его имя. В этот раз она его непременно убьет, покалечит, уничтожит, пусть только объявится.

Пусть только объявится.

Пусть

только

объявится…

Теперь она точно знала, что самая страшная пытка – это пытка временем, помноженным на неизвестность. Знакомые выходили замуж, рожали детей, разводились, а она жила будто параллельно со всем миром, не пересекаясь. У неё были свои счёты со временем. Иногда ей казалось, что он умер и тогда она рыдала и напивалась в одиночку. Но никогда, даже ночью, не выключала чёртов телефон, по которому звонили все кому не лень, кроме него.

Прошло два года.

– Привет, это я. Есть время встретиться? – говорил осторожно, будто шёл по тонкому льду.

– Да, давай, – ответила так, будто последний раз говорили вчера.

– Тебя разыскивает Интерпол? Ты – шпион? Бандит? Кто ты?

Она задавала вопросы просто по инерции. Он снова смеялся и снова ничего не говорил о себе, будто не было этих проклятых лет и всё было по-прежнему. Только глаза стали глубже и складки у губ контрастнее.

– Хорошо, не говори ничего. Но ты мне должен за это время кучу обедов, ужинов, прогулок, поездок, просмотров кино, праздников, дней рождений и всего такого, что мы пропустили, так что ты у меня в заложниках. Будешь всё компенсировать! – прятала она за шутками своё отчаяние.

Он поднимал руки и клялся исполнить все её прихоти. Время, проведенное с ним, обнуляло все её ужасы, и она оттаивала.

– Ты опять уедешь? – спросила его однажды, будто о самом обыденном, когда они стояли на причале и смотрели на паромы.

– Скорее всего, – ответил тоже просто.

– Когда?

– Не знаю.

– Сможешь предупредить?

– Не знаю.

– Понятно.

Она обхватила себя руками, словно внезапно озябла. Они долго молчали. Это было примерно за месяц до этого дня, вернее вечера, в котором она сидела, прислонившись к стене дома на узком тротуаре и злилась.

Ещё некоторое время после её бегства он сидел за столиком почти не двигаясь, и невозможно было понять со стороны, что он чувствует. Что он мог ей ответить? Какие подобрать слова? Тот, кто не мог присвоить себе даже собственную жизнь.

Он рассчитался и вышел в город, выгуливающий свой самый роскошный наряд – белые ночи. Он любил это время, когда ночь слаба и такое чувство, что свет всегда на твоей стороне. Вынул телефон, что-то написал и убрав в карман, двинулся по улице, ещё долго маяча вдали своей головой, поверх всех прочих.

В её руке моргнул экран. Она отрешённо посмотрела на него и поднесла телефон к лицу, прочитала сообщение.

«Не меняй номер, Мышкин» и рапортующий смайлик.

– Что?! Нет!

Она вскочила и побежала в обратную сторону, расталкивая прохожих. «Нет, только не это… пожалуйста… пожалуйста… не сейчас… прошу…» – твердила эти слова, потому что уже всё знала. Поняла мгновенно. Как бы быстро не бежала, она не могла догнать его. Как в бесконечно повторяющемся кошмаре – снова и снова не могла догнать его.

Рванула на себя тяжелую дверь кафе уже зная, что за столиком сидят другие люди. Что его уже нет не только здесь, а вообще нигде, куда бы она могла добежать. Она осела на пол прямо у двери. Её подхватили, усадили на стул, дали воды. Все силы оставили в одно мгновение.

– Можно посижу здесь немного… – едва выговорила, и официант участливо закивал.

Время снова оскалилось, как ненавистный жандарм, выкатив весь свой пыточный арсенал. Но теперь она спокойно смотрела ему в лицо. «Чем ещё ты можешь меня напугать?»