Читать книгу Рисующий смерть - Группа авторов - Страница 2

Сырой питерский ветер, словно назойливый попрошайка, пробирался под воротник пальто, цеплялся за брюки, насквозь пропитывая холодом. Павел стоял на тротуаре, прижимая к себе драгоценный, но жутковато тяжелый сверток, и ощущал себя абсолютно потерянным. Гул машин, голоса прохожих, плач ребенка из коляски – все это сливалось в бессмысленный, давящий шум. Питер, некогда любимый город юности, теперь казался чужим и враждебным лабиринтом, где за каждым углом таилась невидимая угроза. Слова Моисея Карловича – «Они придут. И за этим» – звенели в ушах навязчивым, ледяным эхом.

Ему нужен был угол. Убежище. Место, где можно спрятаться, осмыслить кошмар, развернуть этот проклятый сверток и понять, что же Саня доверил ему ценой своей жизни. Гостиница. Самое простое решение. Он вспомнил недорогую, но чистую «Нево» неподалеку, на Среднем проспекте Васильевского острова. Саня иногда селил там их московских родственников. Достаточно близко, чтобы быть рядом с эпицентром трагедии, и достаточно анонимно.

Дорога заняла не больше двадцати минут пешком, но каждый шаг давался с трудом. Сверток под мышкой казался раскаленным, притягивающим взгляды. Павел ловил себя на том, что нервно оглядывается: не идет ли кто за ним? Не следит ли из-за угла тот самый невидимый «Они»? Люди на улицах – студенты, спешащие домой офисные работники, бабушки с авоськами – казались подозрительными. В глазах случайного прохожего ему чудился нездоровый интерес, в замедлившем шаге таксиста – скрытое наблюдение. Паранойя? Наверное. Но после увиденного в квартире брата и слов старика она казалась единственно разумной реакцией.

«Нево» встретила его усталым полумраком холла и равнодушием дежурной администраторши. Женщина за стойкой, с начесом времен перестройки и вязаной кофтой, даже не подняла глаз от телефона.

– Есть свободный? Один, на пару ночей, – спросил Павел, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Паспорт, – буркнула она, протягивая руку, не глядя. Оформила все с привычной неспешностью, швырнула ключ-карту. – Триста семь. Третий этаж. Лифт слева.

Номер оказался крошечным, но чистым. Узкая кровать, письменный стол у окна, занавеска в мелкий цветочек, дверь в совмещенный санузел. Стандартный набор унылого гостеприимства. Павел бросил на кровать свою небольшую дорожную сумку, щелкнул замком на двери и подпер ее стулом – глупая, но психологически необходимая предосторожность. Только теперь, в относительной тишине, отгороженный от враждебного мира тонкой стеной, он позволил себе глубоко вздохнуть. Руки дрожали, когда он снял пальто и осторожно положил сверток на стол.

При свете тусклой лампы коричневая бумага казалась еще грубее, бечевка – плотной, надежной. Павел долго смотрел на него, оттягивая момент. Что там? Картина, которую Саня называл своим самым могущественным произведением? «Ключ от всех дверей»? И письмо. Послание из мира мертвых. Он сглотнул ком в горле, ощущая ледяную тяжесть в желудке. Пора.

Пальцы, неловкие от волнения, развязали узел бечевки. Бумага развернулась, открывая содержимое. Внутри лежали два предмета. Первый – плотно свернутый в тубус холст, перетянутый резинкой. Павел аккуратно вынул его, почувствовав шероховатость фактуры под пальцами. Второй – обычный белый конверт формата А4, без марки и адреса, запечатанный. На нем четким, узнаваемым почерком Саши было написано: «Паше. Лично. В случае моей смерти.»

Сердце Павла сжалось. Он взял конверт, ощущая его вес – внутри явно было несколько листов. Ножницы из дорожной сумки разрезали бумагу аккуратным движением. Он вынул сложенные листы. Бумага была обычной, офисной. Почерк Саши – таким же нервным, стремительным, как всегда, но в некоторых местах буквы сбивались, линии дрожали, будто рука писавшего была неспокойна.

«Паш… Если ты читаешь это, значит, я прав. Значит, случилось худшее. Прости, что втягиваю тебя в эту чертовщину, но другого выхода нет. Ты единственный, кому я могу доверить… нет, не доверить. Ты единственный, кто, возможно, поймет и сможет остановить. Если не я…»

Первые строки вырвались из Павла глухим стоном. Он откинулся на стуле, закрыл глаза, пытаясь совладать с накатившей волной горя и вины. «Прости…» Сколько раз он сам мысленно просил у Сани прощения за отдаление? Он сделал глоток воды из пластиковой бутылки, купленной в аэропорту, и заставил себя читать дальше.

«Ты знаешь, я всегда шел своим путем в искусстве. Искал не просто красоту, а суть. Воздействие. Как цвет, форма, глубина влияют на мозг, на эмоции, на саму душу. Мои стереограммы… это не просто трехмерные картинки, Паш. Это ключи. Коды. Доступ к самым глубинным слоям человеческой психики. Я научился не просто показывать объем, а… программировать эмоциональный отклик. Манипулировать им. Создавать не иллюзию пространства, а реальность чувства. Настоящего, всепоглощающего.»

Павел почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Саня всегда говорил о «глубине восприятия», о «раскрытии скрытых пластов», но это… Это звучало уже как мания величия. Или нечто гораздо более опасное.

«Я создал серию. Шесть работ. Не просто картины, Павел. Оружие. Сам того не желая поначалу, но… увидев силу эффекта… я продолжил. Экспериментировал. Искал границы. Нашел их. И перешел. Каждая картина – это концентрированная, направленная эмоция, зашифрованная в цветовых частотах и стерео-паттернах. Они обходят сознание. Бьют напрямую в лимбику. В инстинкты.»

Павел встал, не в силах усидеть. Прошелся по тесному номеру, листы письма трепетали в его руке. «Оружие». Это слово резануло, как нож. Его брат? Мирный, хоть и странный художник?

«Первая – «Ужас». Не просто страх, Паш. Первобытный, животный ужас, парализующий, сводящий с ума. Вторая – «Отчаяние». Полная потеря смысла, воля к нулю, тяга к небытию… Самоубийство – логичный исход. Третья – «Угнетение». Давящая тяжесть, беспросветность, ощущение ловушки без выхода. Человек гаснет, как свеча. Четвертая – «Ярость». Слепая, разрушительная, направленная на всех и вся. Пятая – «Бешенство». Утрата рассудка, чистая агрессия, звериный инстинкт убийства. И шестая… «Безумие». Полный разрыв с реальностью. Вечный кошмар наяву.»

Павел прислонился лбом к прохладному стеклу окна. За ним текли серые улицы Васильевского острова, тускло светили фонари. А он читал о картинах, убивающих людей. Созданных его братом. Его вечно увлеченным, немного наивным Саней. Это было невообразимо. Чудовищно. Он хотел крикнуть, что это бред, что Саня сошел с ума еще до смерти, что это плод его больного воображения… Но слишком уж все сходилось. Хаос в квартире. Страх. Ребус-предупреждение. Слова старика. И этот сверток на столе…

«Я не хотел зла, Павел! Клянусь! Я исследовал! Но сила… она оказалась страшнее, чем я предполагал. И ею заинтересовались. Очень серьезно заинтересовались.»

Письмо становилось еще более нервным, буквы скакали.

«Сначала пришли «спецы». Вежливые, в строгих костюмах. Представились «научным отделом» одной солидной структуры. Говорили о «национальной безопасности», о «уникальном потенциале для обороны». Предлагали деньги, лабораторию, защиту. Но я видел их глаза, Паш. Холодные. Расчетливые. Они видели в моих работах только инструмент. Оружие для устранения, для подавления, для запугивания. Я отказался. Сказал, что уничтожу все. Они не поверили. Стали давить. Намекать на последствия.»

Павел снова сел, сжав письмо так, что бумага смялась. «Солидная структура». Спецслужбы. ФСБ? ГРУ? Неважно. Суть ясна.

«Потом появились другие. Из… теневого мира. Криминал. Высшего эшелона. Их интересовало то же самое, но для других целей: шантаж конкурентов, устранение неугодных, контроль над людьми. Они были откровеннее. И опаснее. Угрозы были конкретными. Очень. Я понял, что живой я им нужен только как ключ к картинам. А картины… их сила слишком велика, чтобы оставлять их в этом мире.»

Павел почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Саня оказался в центре смертельной игры между государственной машиной и организованной преступностью. За его изобретение. За его безумные картины.

«Я спрятал их. Все шесть. В надежных местах. Но… но я создал еще одну работу, Павел. Самую важную. Ту, что лежит сейчас перед тобой. Я назвал ее «Ключ от всех дверей». Это не оружие. Это… антидот. И уничтожитель. Ее поле способно нейтрализовать воздействие любой из шести картин. Разрушить созданную ими эмоциональную матрицу. Но главное… при активации в непосредственной близости от них всех, «Ключ» способен вызвать их резонансное разрушение. Уничтожить их полностью, стереть их паттерн. Но для этого нужно собрать их все вместе и активировать «Ключ» в центре. Это единственный способ стереть эту ошибку. Остановить кошмар.»

«Ключ от всех дверей». Павел посмотрел на тубус со свернутым холстом. Так вот что это. Не уничтожитель, а спаситель? Но звучало это все равно пугающе абстрактно и опасно.

«Я спрятал «Ключ» у дяди Миши, потому что знал – он единственный, кто не испугается и не поддастся на уговоры или угрозы. Он стар и мудр, и он… кое-что понимает в подобных вещах. Из прошлого.» Моисей Карлович. Бывший физик? Связанный с какими-то закрытыми исследованиями? Мысли метались.

«Они охотятся за картинами, Павел. И за «Ключом». Они знают о его существовании. Убийство… если оно случилось… это их рук дело. Они пытались выбить из меня информацию. Наверное, не успели… или я не сказал. Теперь их цель – ты. И «Ключ». Ты должен найти и уничтожить все шесть картин. С помощью «Ключа». Или… уничтожить сам «Ключ», если шансов нет. Но лучше первое. Мир не готов к такой силе. Никто не готов. Она сожрет всех.»

Последние строки были написаны с отчаянием:

«Будь осторожен, брат. Доверяй только себе. И… посмотри на «Ключ». Правильным взглядом. Сквозь. Он покажет тебе путь. Или… предупредит. Прости меня за все. Люблю. Саня.»

Павел опустил письмо на стол. Руки тряслись неудержимо. В голове стоял гул. Шесть картин-убийц. «Ключ» – антидот и бомба. Спецслужбы. Преступники. Убийцы Саши. И он, простой системный администратор из Москвы, должен был все это найти и уничтожить? Это было безумием. Абсурдом. Но письмо лежало перед ним. Реальность квартиры-морга была за окном. И сверток с картиной смотрел на него немым укором.

Он должен был посмотреть. «Правильным взглядом. Сквозь.» Как в детстве, как с теми стереограммами, которые Саня показывал ему. Как на том ребусе в квартире.

С глубоким вдохом, словно ныряя в ледяную воду, Павел снял резинку с тубуса и осторожно развернул холст. Он был закреплен на легком картонном подрамнике. Размером примерно 50 на 70 см.

Первое впечатление – абстракция. Хаотичное, но удивительно гармоничное переплетение цветовых волн, полос, точек. Никакого явного изображения. Преобладали холодные тона: глубокие синие, как ночное небо над Арктикой, серебристые, переходящие в белый, изумрудные всполохи. Цвета были чистыми, насыщенными, но не кричащими. Они словно перетекали друг в друга, создавая ощущение бесконечного, спокойного движения. Никаких резких линий, только плавные градиенты и мерцающие точки, напоминающие звезды в тумане. Ни тени «Ужаса» или «Ярости». Название «Безмятежность», казалось, полностью соответствовало виду. Но Павел знал – это только оболочка.

Он поставил картину на стол, прислонив к стене. Отступил на пару шагов. Вспомнил Санины уроки. «Расслабь глаза, Паш. Не фокусируйся на деталях. Смотри сквозь картину. Как будто вдаль, за нее. Позволь зрачкам расфокусироваться самим. Ищи вертикальный ритм…»

Сначала ничего не получалось. Глаза упрямо цеплялись за блики, за переливы синего. Мозг пытался найти знакомые формы. Павел заставил себя дышать глубже, расфокусировать взгляд, устремив его в воображаемую точку за холстом. Минута. Две. Картина перед ним начала плыть, расплываться, цвета смешиваться в серую муть. Он уже хотел отвести взгляд от разочарования, как вдруг…

Ощущение было странным, почти физическим. Словно его слегка толкнули в грудь, или земля ушла из-под ног на мгновение. И перед его внутренним взором, сквозь пелену расфокусировки, картина ожила. Вертикальные полосы, невидимые при обычном взгляде, выстроились в четкий ритм. И между ними, как по волшебству, возникло изображение. Не нарисованное, а словно сотканное из самого света, воздуха и цвета.

Он видел… спокойствие. Абсолютное. Это был не пейзаж, не лицо. Это было ощущение. Как будто он парил высоко над землей, в чистейшей синеве бескрайнего неба. Ни звука. Ни ветра. Только безмолвная, всеобъемлющая тишина и покой. Тревога, гнев, боль утраты – все это растворялось, как сахар в горячей воде. На смену приходило глубинное, почти нечеловеческое умиротворение. Он чувствовал, как мышцы расслабляются, дыхание выравнивается, бешеная гонка мыслей замедляется до тихого ручья. Это было прекрасно. Ошеломляюще. Как глоток чистейшей воды после долгой жажды души.

Но внутри этого покоя, на самой его глубине, Павел ощутил что-то еще. Едва уловимое. Как легкую дрожь камертона. Как далекий гул подземного толчка. Это был… намек. Предупреждение? Некая вибрация, нарушающая идеальную гармонию. Она не пугала, не тревожила напрямую. Она просто была. Как тень от облака на безмятежном небе. Напоминание, что эта гармония – лишь временное состояние, островок в бушующем океане. И где-то там, за пределами этого сияющего покоя, таилась та самая тьма, от которой предостерегал Саня. Тьма его других творений.

Павел мигнул, и видение исчезло. Картина снова стала просто красивой абстракцией. Он стоял, опираясь о стол, чувствуя себя опустошенным и странно отдохнувшим одновременно. Эффект был потрясающим. И абсолютно реальным. Теперь он верил. Верил каждому слову Саниного письма. Сила картин существовала. И «Безмятежность» была лишь проблеском, легкой версией того, на что способны «Ужас» или «Безумие». И где-то в этом городе, в чужих, возможно, уже смертоносных руках, находились эти шедевры ада.

Он подошел к окну, чтобы проветрить голову. Вечерело. Фонари зажигались, отбрасывая желтые круги на мокрый асфальт. Его номер был на третьем этаже, окно выходило на тихий двор-колодец. Павел машинально скользнул взглядом по противоположному крылу гостиницы, по темным окнам, по узкому проходу между домами. И замер.

В глубокой тени под аркой, ведущей на соседнюю улицу, стоял человек. Высокий, в длинном сером плаще с поднятым воротником, в темной шапке, надвинутой на лоб. Он не курил, не смотрел в телефон. Он просто стоял. И смотрел. Прямо на его окно. Павел не видел его лица в сумерках и с этого расстояния, но ощущение было железным: незнакомец наблюдает. За ним.

Ледяная волна страха обожгла Павла. «Они пришли.» Слова Моисея Карловича обрели плоть. Серый плащ в тени арки стал воплощением угрозы. Как они нашли его? Следили с квартиры? Следят за всеми гостиницами в районе? Или… в полиции есть их человек? Мысль о следователе Новикове, его профессиональных, но слишком внимательных глазах, мелькнула тревожной искрой.

Павел резко отпрянул от окна, прижавшись к стене. Сердце колотилось, как барабан. Что делать? Звонить Новикову? Но кому доверять? Бежать? Куда? И с «Ключом» на руках – он был слишком заметен.

Он осторожно выглянул еще раз, стараясь не показываться в проеме окна. Тень под аркой была пуста. Человек исчез. Но чувство слежки не пропало. Оно висело в воздухе нервирующей тяжестью. Они знали, где он. И, наверное, знали, что у него есть «Ключ».

Павел закрыл шторы, оставив лишь узкую щель для наблюдения. Номер погрузился в полумрак. Он включил свет над столом, создав островок света в темноте. Нужно было действовать. Сидеть тут, как кролик в клетке, было смерти подобно. Саня упоминал дневники. Возможно, там были подсказки. Где искать спрятанные картины? Где могут быть зацепки?

Он вспомнил последний визит в квартиру брата. Хаос. Но в мастерской… он мельком видел что-то, похожее на толстую тетрадь в кожаном переплете, полузасыпанную обломками мольберта и бумагами. Криминалисты вряд ли забрали ее сразу – она не выглядела ценной в их глазах. Если она все еще там… Это был шанс.

Но как попасть в опечатанную квартиру? И как сделать это незаметно для «серого плаща» и ему подобных? Риск был огромен. Но альтернативы не было. Ждать – значит дать им время подготовиться.

Пока он размышлял, его взгляд упал на дорожную сумку. А что, если… использовать то, что уже привлекло внимание? Создать видимость? Он быстро собрал несколько вещей – ноутбук, зарядку, туалетные принадлежности – в маленький рюкзак. Оставил на кровати распакованную сумку, будто вернется. Письмо Сани и «Ключ» он спрятал под матрас – слишком рискованно таскать их с собой сейчас. Саму картину – «Ключ» пришлось оставить на виду – ее не спрячешь быстро. Надежда была на то, что если ворвутся, то заберут ее, но не найдут письмо с инструкциями. Это был слабый шанс, но другой не было.

Он подошел к щели в шторах. Двор был пуст. Ни души. Ни серого плаща. Возможно, слежка сменилась? Или его уход не запланирован? Пора.

Павел накинул пальто, нацепил рюкзак, взял ключ-карту. Выключил свет. Постоял в темноте, прислушиваясь. За дверью – тишина. Он осторожно отодвинул стул, отпер дверь. Выглянул в коридор. Пусто. Быстро вышел, запер дверь и почти бесшумно двинулся к лестнице, предпочтя ее лифту.

Спустившись, он миновал пустой холл – администраторша куда-то вышла. Выскользнул через боковой выход, ведущий не на главную улицу, а в тот самый двор-колодец. Здесь было темно, грязно, пахло сыростью и мусорными баками. Он прижался к стене, огляделся. Никого. Перебежал двор, нырнул в узкую арочку, выходившую на параллельную тихую улочку. Шел быстро, не оглядываясь, стараясь слиться с редкими прохожими. Через десять минут он был у знакомого серого дома на Кораблестроителей.

Подъезд был пуст. Желтая лента на двери квартиры 49 висела нетронутой. Павел поднялся на пятый этаж. Площадка освещалась одной тусклой лампочкой. Дверь в квартиру 37 была плотно закрыта. Ни звука. Он достал из кармана кредитку – старый трюк, который когда-то показывал Саня для простых замков. Сердце бешено колотилось. Каждый скрип, каждый шорох в подъезде заставлял вздрагивать.

Замок щелкнул не с первого раза, но поддался. Павел сдернул ленту, быстро проскользнул внутрь и закрыл дверь за собой. Запах смерти и разрухи ударил с новой силой. Темнота была почти абсолютной. Он достал телефон, включил фонарик. Луч выхватил из мрака знакомый кошмар: опрокинутая мебель, хаос, темное пятно на стене. Он заставил себя не смотреть туда, направил свет в сторону мастерской.

Идти пришлось осторожно, переступая через хлам. Мастерская выглядела еще страшнее. Разбитый мольберт, растоптанные тюбики краски, холсты, изрезанные ножом. И в углу, под обломками полки, он увидел то, что искал: толстый кожаный переплет, присыпанный штукатурной пылью. Дневник Саши.

Павел наклонился, чтобы поднять его. В этот момент громкий, резкий стук раздался в тишине квартиры. Не в дверь. В окно. Тот самый стук, что будил его в Москве. Звонкий, металлический, настойчивый. Кто-то стучал чем-то твердым по стеклу мастерской, выходившей, как он помнил, на пожарную лестницу.