Читать книгу Я зомби: тень прежнего себя. Научно-психологический хоррор - Группа авторов - Страница 2

«НУЛЕВОЙ ПАЦИЕНТ: ИСКРА В БЕЗДНЕ»

Сектор «Альфа», Уровень S7, Биоизолированный Комплекс «Титан»

4 марта 2025 года, 02:58 ночи

Тишина на Седьмом Уровне была не просто отсутствием звука. Это была тяжелая, влажная тишина, вдавленная в стерильные стены сверхпрочного биобетона и сдавленная дверьми с пневматическими уплотнителями. Воздух, прошедший через каскадные HEPA-фильтры и УФ-обеззараживатели, пах не просто хлоркой – он пах ледяной пустотой, химической смертью всего живого, что осмелилось бы здесь зародиться. И все же, сквозь этот искусственный вакуум, пробивался другой, едва уловимый запах: первородный, животный страх. Он висел в воздухе, как статический заряд перед грозой, исходя не от оборудования, а от единственных живых существ на этом погруженном в полумрак этаже – людей в биозащитных костюмах класса IV.

Операционная №1 «Титан» была сердцем Сектора «Альфа». Ослепительные лучи хирургических светильников, похожих на гигантских серебристых пауков, били вниз, создавая островок невыносимой яркости посреди моря теней. Стены и пол, облицованные нержавеющей сталью с антибликовым покрытием, отражали свет холодными бликами. В центре этого сияющего саркофага, на операционном столе из того же металла, закованный в усиленные полимерные наручники и ремни, лежал Сергей Быков.

Он был не просто пациентом. Он был Монументом Отчаяния. Бывший командир отряда спецназа, кавалер трех орденов Мужества, человек, чье тело было картой шрамов от пуль, осколков и ножей. Теперь это тело было картой умирания. Рак легких IV стадии, агрессивный, неоперабельный, метастазировавший в кости и мозг. Мышцы, некогда стальные канаты, атрофировались, обтягивая выпирающие кости сероватой, прозрачной кожей, испещренной синяками и следами капельниц. Дыхание было хриплым, прерывистым, каждый вдох – маленькая победа, каждый выдох – шаг к пропасти. Глаза, когда-то ледяные и всевидящие, теперь были запавшими, тусклыми озерами боли, смотревшими куда-то сквозь потолок, в небытие. *Идеальный подопытный.* Слова доктора Арсения Ковского, звучавшие как приговор, эхом отдавались в сознании самого Ковского. Идеальный, потому что абсолютно безнадежный. Потому что нечего терять. Потому что никто не будет искать.

Доктор Арсений Ковский стоял у стола, отделенный от Сергея не только слоем пластика скафандра, но и бездной амбиций и страха. Его руки в стерильных перчатках дрожали едва заметно – не от усталости (хотя бессонных ночей было уже слишком много), а от невыносимого груза момента. В его правой руке, зажатый с почти религиозной силой, был шприц. Не обычный шприц. Цилиндр из ударопрочного оптического стекла, заполненный примерно на три четверти. Содержимое было непостижимым. Жидкость цвета ночной бездны, абсолютно не отражающая свет, казалось, втягивающая его в себя. Она была густой, как патока, но внутри нее медленно, гипнотически плавали мириады микроскопических золотистых искр, вспыхивающих и гаснущих в такт едва слышному гулу оборудования. «Реген-X». Проект его жизни. Его Святой Грааль. Его прыжок в бездну. «Лекарство от Смерти». Эта фраза, его личная мантра, звучала теперь горькой насмешкой. Он создал не лекарство. Он выковал ключ к дверям, за которыми лучше бы не заглядывать.

«Ноль ошибок. Ноль сомнений. Ноль милосердия. Только результат.» – Мысли проносились вихрем, как обломки в шторме. Он вспомнил свою дочь, Алину. Ее смех, теплый и звонкий, сейчас казавшийся звуком из другой вселенной. Ее глаза, такие же серые, как его собственные, но полные жизни, а не этой ледяной расчетливости. Она угасала, как Сергей. Быстрее. Невиннее. Редкий генетический сбой, медленно превращающий ее нервную систему в беспорядочную паутину сбоев. Каждая его неудача в лаборатории отмеряла часы ее жизни. «Реген-X» должен был спасти ее. Должен был спасти всех. Он не мог ошибиться. Не мог.

– Статус пациента? – Голос Ковского, искаженный встроенным в шлем микрофоном, прозвучал неестественно громко в гробовой тишине операционной. Он заставил себя выпрямиться, вобрать дрожь внутрь. Лидер не дрожит.

Ассистентка, доктор Елена Воронина, стояла у мониторов жизненных показателей. Ее фигура в белом скафандре казалась хрупкой, почти девичьей, но движения были точными, выверенными. Глаза за толстым забралом скафандра были широко раскрыты, зрачки расширены не только от тусклого света мониторов.

– Пульс – 112, аритмичный. Давление – 85 на 50. Сатурация – 88%. Температура – 37,8. Энцефалограмма… – она на мгновение замолчала, всматриваясь в хаотичные линии на экране, – …хаотична. Низкоамплитудная активность. Глубокая терминальная стадия. Пациент без сознания. Рефлексы угнетены. – Ее голос был монотонным, профессиональным, но Ковский уловил в нем тончайшую нить ужаса. Ужаса не только перед неизвестностью эксперимента, но и перед тем, во что они превращают этого человека, пусть и обреченного. Елена верила в науку, но не в эту… тьму, что колыхалась в шприце в руке Ковского.

Техник-биоинженер, Игорь Дубровский, возился с системой подачи седативных и миорелаксантов. Его мощная фигура в скафандре казалась неловкой в этой стерильной обстановке.

– Система активна. Наручники и ремни выдерживают нагрузку до 2 тонн. Инфузия транквилизаторов – максимальная. Пациент полностью обездвижен и седирован. Физически. – Игорь бросил быстрый взгляд на Сергея, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на сожаление солдата, видящего смерть товарища. – Датчики телеметрии на теле пациента в норме. Готовы к… введению.

Слово «введению» повисло в воздухе, как проклятие. Все знали, что это не просто инъекция. Это было ритуальное жертвоприношение на алтарь науки и отчаяния. Жертвой был Сергей Быков. Жрецом – Арсений Ковский.

Ковский медленно поднял шприц. Черная жидкость внутри словно ожила, золотые искры задвигались быстрее, загудев чуть слышно, как разъяренный рой микроскопических ос. Он подошел к столу. Вид Сергея вблизи был еще более душераздирающим. Капельки пота выступили на восковом лбу. Слипшиеся ресницы. Синеватый оттенок губ. Запах. Слабый, но отчетливый – запах увядания, гниющей плоти, пробивающийся сквозь фильтры скафандра. Запах самой Смерти, уже взиравшей на них с этого стола.

– Вводим образец ZX-12, – произнес Ковский. Его голос, обычно такой уверенный, металлический, дрогнул. Не от страха перед экспериментом, а от осознания непоправимости. От понимания, что он вот-вот выпустит Джинна, чью природу лишь смутно понимал. ZX-12. Последняя, самая стабильная и, как казалось, самая перспективная итерация «Реген-X». Усиленная нанофагами с искусственным интеллектом для целевой репарации ДНК и «перезапуска» клеточного метаболизма. Теория гласила: нанофаги идентифицируют раковые клетки и системные сбои, разрушают их, используя материал для мгновенной регенерации здоровых тканей. Практика… Практика была кошмаром на предыдущих стадиях. Но ZX-12 был другим. Должен был быть.

Он нашел вену на иссохшей руке Сергея. Выступившую, синюю, как река на карте умирания. Игла шприца, длинная, тонкая, хирургически острая, блеснула в свете ламп. Ковский сделал глубокий вдох. Воздух в скафандре пах озоном и собственным потом. Он прижал кожу пальцами. Ощутил слабый, еле уловимый толчок пульса под кончиками перчаток. Жизнь. Угасающая, но все еще жизнь. Игла вошла в вену. Плавно. Почти без сопротивления.

Щелчок. Звук автоматического поршня шприца, впрыскивающего первую порцию черного ада.

Сначала – ничего. Абсолютная тишина. Даже хриплое дыхание Сергея, казалось, замерло. Мониторы продолжали рисовать свои умирающие синусоиды. Ковский, Елена, Игорь – все замерли, вглядываясь в экраны, в неподвижное тело. Три секунды. Пять. Десять. Тиканье хронометра в системе безопасности звучало как удары молота по наковальне. Неудача? Отторжение? Просто… смерть?

Потом…

Не звук. Ощущение. Как будто само пространство в операционной вздрогнуло. Воздух сгустился, стал вязким, тяжелым. Лампы над столом мигнули – не погасли, а именно мигнули, как веко гигантского существа.

И одновременно с этим:

Щелчок. Сухой, костяной, громкий, как выстрел в тишине. Но не извне. Изнутри. Изнутри тела Сергея Быкова.

Глаза Сергея, до этого полуприкрытые, мутные, распахнулись мгновенно, неестественно широко, как у трофейной рыбы. И в них… в них творилось нечто запредельное. Зрачки, огромные от седативных, судорожно сжались до размеров булавочной головки, превратив радужку в тонкое, безумное кольцо вокруг черной точки. Это длилось долю секунды. А потом… потом они разорвались. Не метафорически. Физически. Как будто невидимая сила взорвала их изнутри. Крошечные капилляры в склерах лопнули, залив белки густой, алой кровью, которая тут же начала закипать, пузыриться и… чернеть. Секунда – и вместо глаз были две пульсирующие кроваво-черные звезды, испускающие слабый, зловещий багровый отсвет. Из уголков глаз хлынули струйки той же черно-красной субстанции.

– Боже… что с ним?! – Вопль Елены, искаженный паникой, разорвал тишину. Она отпрянула от мониторов, уткнувшись спиной в холодную сталь стены.

Тело Сергея на столе вздулось. Не постепенно, а рывком, как накачанный насосом мяч. Кости заскрипели, захрустели с чудовищной, нечеловеческой громкостью – не ломались, а… перестраивались. Слышался звук рвущихся связок, скользящих сухожилий. Полимерные наручники на запястьях впились в распухающую плоть, заскрипели под нагрузкой. Игорь бросился к пульту усиления креплений.

– Датчики! Все зашкаливает! – заорал он, тыча пальцем в экраны, где цифры и графики превратились в безумный хаос. – Температура – 41.5! 42.1! 42.7! Растет! ЭЭГ – полный хаос, амплитуда за пределы шкалы! ЭМГ – судороги, невероятная сила! Биохимия… кровь… Боже, смотрите!

На экране биохимического анализатора, подключенного к катетеру, цифры неслись как сумасшедшие. Уровень лактата, креатинкиназы, миоглобина – все за гранью мыслимого. А самое страшное – цвет. Кровь в пробирке, только что алая, стремительно темнела, становясь густой, как нефть, и начиная слабо пульсировать изнутри, как живая.

Ковский отступил. Неосознанно. Шаг назад. Его мозг отказывался обрабатывать информацию. «Такого не должно было быть! Ни в одной симуляции! Ни в одном тесте на тканях!» Он смотрел на шприц в своей руке. Черная жидкость внутри теперь бурлила, золотые искры метались, как бешеные, сливаясь в сплошные светящиеся линии. «Что я сделал? Что я выпустил?»

Сергей… или то, что было Сергеем… село. Не поднялось, опираясь на руки. Не приподнялось с усилием. Оно село на операционном столе с неестественной, плавной легкостью, как марионетка, поднятая невидимыми нитями. Голова повернулась к Ковскому. Медленно. Слишком плавно. Нечеловечески плавно. Шея двигалась не суставами, а словно жидким металлом. Те самые кроваво-черные звезды уставились на него. В них не было боли. Не было осознания. Был холодный, бездонный, аналитический интерес. Как у энтомолога, рассматривающего редкого жука.

Кожа на лице, на руках, на груди… она трескалась. Не как сухая земля, а как пересушенная глина под невыносимым внутренним давлением. Трещины расползались сетью, из них сочилась не кровь, а густая, мерцающая чернотой слизь, которая падала на сталь стола и… шипела. Металл под каплями дымился, покрываясь черными, язвенными пятнами. Кислота? Что-то хуже.

Изо рта существа стекала струйка той же черной слюны. Она капала на наручники, и усиленный полимер начал пузыриться и плавиться, как пластилин в огне. Запах… Запах теперь был невыносим. Смесь гниющего мяса, озона, жженой пластмассы и чего-то чуждого, острого, металлического, от чего сводило зубы.

– Сергей? – имя сорвалось с губ Ковского шепотом. Голос был чужим, полным невероятного, первобытного ужаса. Он все еще цеплялся за ниточку надежды. Галлюцинация? Неврологический сбой?

Существо на столе медленно, как бы пробуя новый орган, открыло рот. Губы растянулись в нечто, отдаленно напоминающее улыбку, обнажив зубы. Зубы… они были другими. Казалось, мельче, острее. И между ними виднелась черная, как смоль, десна. Раздался звук. Голос. Голос Сергея Быкова. Узнаваемый бас, хрипловатый от многолетнего курения и военных командировок. Но интонация… интонация была абсолютно чужой. Монотонной. Лишенной эмоций. И в его тембре звучало что-то еще. Как будто голос накладывался сам на себя, создавая жуткий, чуть дребезжащий эффект. Как будто говорило не одно существо, а множество, синхронизировавшихся в единый хор.

– Я… – пауза. Черная слюна капнула на грудь. – …не Сергей. – Слова были четкими, но произнесенными с леденящей душу отстраненностью, как констатация факта. – Мы… здесь.

«Мы». Слово прозвучало, как похоронный колокол.

Елена замерла у стены, закрыв забрало руками. Игорь схватился за шокер-дубинку системы безопасности – жалкое оружие против того, что сидело на столе. Ковский почувствовал, как ледяная волна страха смывает последние остатки разума. «Не пациент. Не человек. Нулевой Пациент. Пациент для чего-то другого.»

Существо повернуло голову к Елене. Плавно. Скользяще. Черные звезды-глаза остановились на ней. В них вспыхнул холодный, голодный огонек.

– Мягкая… – прошипел голос Сергея/Не-Сергея. – …биомасса. Энергетически… неэффективна. Но… доступна.

Оно двинулось. Не прыгнуло. Не бросилось. Оно соскользнуло со стола с той же нечеловеческой плавностью, как ртуть. Полимерные наручники, уже разъеденные кислотой, лопнули с сухим треском. Ремни порвались, как нитки. Существо оказалось на полу. Наголо. Искалеченное раком тело было преображено. Мускулатура не просто восстановилась – она гипертрофировалась, обрела бугристые, несимметричные очертания, как у насекомого или… гриба. Кожа местами лоснилась влажной чернотой, местами была покрыта сетью трещин, из которых сочилась та же мерцающая слизь. Суставы гнулись под немыслимыми углами.

Елена вскрикнула и рванулась к двери. Она успела сделать два шага.

Первый удар был не ударом. Это был всплеск. Как будто пространство между существом и ассистенткой схлопнулось. Раздался не хлопок, а низкий, влажный хлюп, как от лопнувшего перезрелого плода. Тело Елены… разорвалось пополам по диагонали, от плеча до бедра. Не от удара руки или ноги. Просто… разорвалось. Как будто невидимые силы растянули его в разные стороны. Внутренности, кости, обрывки белого скафандра – все смешалось в кроваво-черном фонтане, который брызнул на стены, потолок, оборудование. Голова с широко раскрытыми в последнем ужасе глазами отлетела в угол, ударилась о сталь и закатилась под монитор. Половина туловища упала с жутким шлепком, другая половина, с еще дергающейся ногой, осталась стоять секунду, прежде чем рухнуть. Кровь, смешанная с черной слизью, растекалась по полу, шипя и разъедая покрытие.

Игорь завыл, нечеловеческий звук ужаса и ярости. Он рванул рычаг аварийной системы подачи электрошока через наручники, но рычаг сломался у него в руке. Он размахнулся шокер-дубинкой и бросился на существо. Он был силен. Очень силен.

Существо даже не повернулось. Его рука (бывшая рука Сергея, теперь удлиненная, с пальцами, похожими на хитиновые когти, покрытыми черной пленкой) дернулась назад. Не для удара. Для… касания. Когти едва коснулись груди Игоря.

Игорь Дубровский остановился как вкопанный. Его глаза округлились. Изо рта хлынула пена, смешанная с кровью. Потом его тело начало вздуваться. Быстро. Очень быстро. Кожа натягивалась, лоснилась, приобретая багрово-черный оттенок. Он вздулся, как воздушный шар, и…

ХЛОП!

Тело разорвалось изнутри. Не в кровавые куски, а в облако черно-красного тумана, густого, как смог, который на мгновение затянул фигуру существа, а потом начал медленно оседать, оставляя на полу и стенах липкую, пульсирующую пленку. От Игоря остались только клочья скафандра и лужица быстро чернеющей слизи.

Ковский побежал. Инстинкт самосохранения, заглушивший на миг парализующий ужас, выстрелил адреналином в кровь. Он рванулся к единственному спасению – аварийному изолирующему боксу, вмонтированному в стену операционной. Бронированная дверь из прозрачного поликарбоната, усиленного титановой сеткой. За спиной – звуки ада. Хруст костей существа, которое, казалось, продолжало расти, меняться. Мокрые шаги по кроваво-слизистому полу. И самое страшное – тихий смех. Нечеловеческий, многоголосый смех, который звучал не из горла, а как будто вибрировал в самом воздухе, на грани инфразвука. Смех любопытства. Смех начала.

Он влетел в этот бокс, ударившись плечом о косяк, и с силой рванул на себя массивную ручку. Гидравлика зашипела, дверь с гулким стуком захлопнулась. Ковский, задыхаясь, прислонился спиной к холодной стене бокса, дрожащими пальцами нащупывая панель аварийного управления. Он смотрел сквозь бронированное стекло.

Существо стояло посреди бойни. Оно уже мало напоминало Сергея. Рост увеличился на голову. Плечи стали шире, угловатее. Из трещин на спине и плечах выпирали шипообразные выросты черного хитина. Оно наклонилось над еще дергающимся торсом Елены. Не для того, чтобы укусить или разорвать. Оно… понюхало. Голова наклонилась, черные ноздри (если это были ноздри) расширились. Потом оно медленно выпрямилось. Голос, все еще отдаленно похожий на Сергеев, но теперь искаженный до неузнаваемости, полный какого-то космического отвращения, прошипел:

– Мясо… – Пауза. – …но не то. Примитивное. Нестабильное. Не… пригодное.

Потом оно повернулось. Взгляд. Его взгляд уперся в Ковского, прижатого к стеклу бокса. Черные звезды-глаза, пульсирующие багровым светом изнутри, смотрели сквозь него. Смотрели в него. Смотрели на него как на… исходный код. Как на инструмент.

– Ты… – голос зазвучал громче, четче, без прежней нерешительности. – …создал Нас. Точку Отсчета. Искру. – Существо сделало шаг к боксу. Его тень, искаженная и огромная, накрыла Ковского. – Теперь… Мы создадим Мир. Новый. Чистый. Устойчивый. – Оно подняло руку. Не для удара. Просто указало на Ковского длинным, острым, покрытым черной пленкой пальцем-коготь. – Ты… свидетель. И… ресурс.

Удар. Не кулаком. Ладонью. Плоско. По центру стекла бокса. Звук был не грохотом, а низкочастотным гулом, от которого задрожали внутренности Ковского и зазвенело все оборудование в боксе. Бронированное стекло, выдерживающее попадание пули, треснуло. Не паутинкой. Глубокой, зияющей расщелиной, как удар молнии, замерзший в поликарбонате. Трещина прошла от точки удара прямо перед лицом Ковского до самого края.

Ковский вскрикнул от ужаса. Его пальцы, дрожа, лихорадочно забарабанили по сенсорной панели. Система «Титан». Последняя защита. Термическая стерилизация Сектора «Альфа». Код активации… код… «Алина. Год рождения. День последней надежды.» Он ввел цифры. Система запросила подтверждение. Он ткнул «ДА». Замигали красные аварийные огни по всему боксу. Зашипели динамики: