Читать книгу Просто ничего не бывает - Группа авторов - Страница 1

Глаза Ионы

– Лёва? Ты снова увлекаешься! Смотри под ноги, наконетс!

– Ну, смотрю!

– Без ну.

…

«Ну» я говорил намеренно в любом удобном случае, чтобы позлить свою бабушку. Ей это, как мне казалось, приносило скорее удовольствие, чем неудобство…

– О чем ты думаешь, когда молчишь?

– Я просто молчу.

– Что значит просто, бабушка? Так не бывает. Отец говорит, что ничего просто не бывает.

– Много ж он знает, твой отец? Лучше бы дома чаще был и твоим воспитанием занимался сам. А то всё мне вот приходится.

– Мама говорит, что ты меня любишь больше других. Почему?

– Люблю. Ты- умный! Ты на моего папу похож!..

Если бы вы сейчас слышали, как бабушка произносила слово «похож» с упором на фрикативную последнюю букву, то не имели бы сомнений о её происхождении. Вернее, ее национальном колорите, как в нетрезвом виде выражался мой дед Василий, приходившийся ей мужем, по меткому замечанию самой бабушки.

Почему-то в детстве я совершенно не замечал особенностей её речи, но сейчас с удивительной точностью могу воспроизвести интонации. Я их вполне реально слышу внутри себя. Я их помню! Я ими дорожу!

– Чем похож-то? Ну? Умом? – начинал я впиваться клещом в диалог с бабушкой, чтобы увести ее мысли от необходимости таки дотащить меня до Летнего сада.

– Ум у тебя свой, я надеюсь. А вот глаза его. Большие и хитрые.

– Чего хитрые-то сразу???

…

Глаза своего прадеда Ионы Давидовича я видел только однажды.

В то лето 1979 года ему исполнялось 85 лет. По этому случаю всех свободных и сознательных в силу возраста родственников призвали на историческую родину, в село под Черниговом. Я, будучи любимчиком бабушки, оказался в числе приглашенных. Моего старшего брата не взяли по причине отсутствия всякой воли к соблюдению правил (как вы догадываетесь, сей приговор порожден был именно бабушкой). Радость, что я еду без брата, довольно быстро улетучилась, потому как весь напор заботы обрушился на меня. Чем оборачивается забота бабушки и во сколько крат она глобальнее, чем мамина, я думаю, многие знают. Лично мне потребовалась реабилитация после месяца в компании с бабушкой, а также иных родственников, о существовании большей часть которых я вообще узнал впервые. Впрочем, как и они о моём. И если бы не прадед Иона, то стало бы то лето навеки каторжным в моих детских воспоминаниях. Не стало…

– Ты чей? – выхватывая меня взглядом из тени бабушки, настойчиво и как-то грубо спросил прадед.

Почему-то я молчал и смотрел мимо него, думая, что это вопрос чисто символический и расценивается как дежурный. Прадед повторил его снова и еще более настойчиво.

– С нею, – промямлил я, хватаясь рукой за воздух вместо бабушкиной ладони.

– Значит, ты Ганночкин любимый внук? – абсолютно тем же грубым и сиплым голосом отрезал прадед.

– Нееет! Вот, её! – и я посмотрел своими большими глазами на бабушку, готовясь расплакаться. Но это было не в моих правилах – рыдать на людях.

– Папа, не беспокойте ребенка своими вопросами. Вы уже даже держали Лёву на руках. Вы не можешь не помнить его глаз.

– Да, да, Ганночка! Ну, конечно же, я узнаю…

… В тот момент я впервые узнал, что в родном доме бабушку называли вовсе не Галя, а Ганночка. И это было вовсе не от имени Галина, а Ганна. Да и отчество у нее было не Ивановна. Галиной Ивановной ее величали те, кто общался с нею в Казахстане и на Урале, где она вместе с мужем и детьми провела свою вторую, послевоенную, часть жизни. И все же для меня она навсегда остается бабой Галей…

– Дашенька, ты погляди на этого мальчика! Нет у нас возможности сказать, что он нам не родня! – глухо засмеялся наконец хозяин дома, устав быть серьезным и сердитым.

Я вертел головой, оглядывая лица тех, кто был в комнате, кроме нас с бабушкой, и пытался понять: смеяться мне вместе с ними или начинать плакать. Я выбрал первое.

– Иди во двор, знакомься со своими братьями и сестрами, – этими словами очень старая женщина, с которой прадед только что меня обсуждал, тихо и настойчиво подтолкнула меня к выходу из комнаты. Бабушка не возражала, что было для меня очень странным, потому как она обычно не разрешала ничего без согласования с нею, а здесь быстро согласилась с решением чужого для меня человека. Хотя, честно говоря, почему-то я не чувствовал страха или неудобства в доме своего прадеда. Мне дом и все люди в нем казались знакомыми.

Во дворе за большим белым домом было суетливо и шумно. Я даже не сразу понял, сколько на нем людей и чем они все заняты. Первым взглядом я сцепился с худым и бледным парнем, явно старше меня лет на пять. Мы не понравились друг другу, и это меня уже раздражало. «Придется, походу, драться с ним», – подумалось мне. Мысль не успела прижиться и упорхнула в неизвестном направлении, потому что меня одернула за плечо девушка.

– Ты что ли и есть Лев?

– Да!

– А ты кто?

– Я – Даша, как и наша прабабушка. Меня папа в ее честь и назвал.

– Прабабушка?

– Твоей бабушки мама. Так понятно?

– Ну, понятно.

– Не нукай, деревенщина! … Понятно, ты же с Урала! – засмеялась девушка так громко, чтобы привлечь всеобщее внимание.

Мое первое знакомство было провалено. Чертово «ну».

– Ты, видать, что городская! Ржешь, как лошадь! – попытался я осадить свою новую знакомую.

Это сработало. Смех прекратился, но наступила гнетущая тишина. Я отступил к забору, в котором оказалась спасительная калитка. В нее я и рванул, совершенно не понимая, что делать дальше.

Бежать долго не пришлось. Я запнулся за камень, и знатно растянулся тут же вдоль забора, бессмысленно цепляясь за траву. Зрелище было грандиозное! Да еще и со зрителями, потому как через несколько мгновений раздался первый несмелый смешок, за которым послышался нарастающий с каждой секундой разноголосый хохот.

Я не понял физической боли, хотя на запястьях и коленях зелень смешалась с кровью, а рубашка утеряла еще недавнюю целостность, зато отчетливо почувствовал прилив стыда и обиды.

«Первый день даже не прожит, а впереди еще целая неделя». И я съежился от подступающей к горлу грусти. Мне нестерпимо захотелось к маме, домой, в свой мир. «Бабушка? Где же ты?».

– Далеко же ты убежать смог?! – совершенно спокойно и буднично прозвучал вопрос прадеда над моим ухом.

– Да я не посмотрел под ноги. Торопился. – Зачем-то соврал я.

– Ну да, именно! …

… Ну. Ну? Ну! Он сказал ну? Я не сразу сообразил тогда, что меня мгновенно сблизило с ним. А это было то самое ну, за которое меня укоряла бабушка, да и мама тоже…

– Не торопился я, дедушка. Я убегал от них. – сказал я и махнул рукой в сторону двора.

– А что так?

– Просто.

– Просто ничего не бывает! …

… Просто ничего не бывает. Это сейчас я понимаю, имею десятки разных трактовок этой фразы. А тогда я искренне не понимал, почему взрослым не нравится эта мысль. Ведь все так просто. Когда боишься, когда не знаешь или не умеешь, то лучше убежать. Просто не замечать и забыть. Просто жить дальше…

… – Я бы с тобой полежал рядом, но лучше давай ты вставай.

– Мне обидно.

– Тебе? Есть причина обижаться?

– Есть.

– И какая?

– Ну…

– Без ну.

– Так ведь ты и сам говоришь его. А мне запрещаешь.

– Я!?

– Конечно. Я же слышал.

Мне показалось, что дед хотел возразить, но вдруг передумал. И это меня стало веселить. Вместо того чтобы заплакать, я начал смеяться. Дед меня поддержал глухим и отрывистым смехом. Я начал даже хвататься за живот и прыгать на месте от хохота. Остановился я в тот момент, когда бабушка начала лихорадочно ощупывать мои локти и колени в поисках переломов и ссадин. Их не оказалось, что ее успокоило. Но в ее лице было бесконечное удивление.

– Я забыла, как звучит смех. Особенно Ваш, папа.

– Я тоже, Ганнушка, забыл. Спасибо Лёве, он напомнил.

– И что такого он тебе сказал?

– Ничего. Совершенно ничего. Просто…

… Иона Давидович не смеялся с лета 1941 года. Поводов не было, как он потом мне говорил, неохотно обсуждая свою жизнь. Я жутко сожалею, что многого не успел спросить у него, многое обсудить. И хотя он еще прожил целый десяток лет после того юбилея, но я не успел задать взрослые вопросы, какие мог бы задать в свои 20 или 25 лет. Он окончательно остался в моей памяти в 1989 году, когда мне только исполнилось 14. Он пережил мой день рождения ровно на сутки. Я всякий раз думаю, что это и был его подарок – не испортить мой день рождения. Все десять лет после того лета он звонил мне именно на следующий день после дня моего рождения и начинал разговор со слов: «Чтобы не портить твой праздник, я звоню сегодня». …