Читать книгу Бывшие. Врач моего сына - Группа авторов - Страница 2

– Тимурка, помаши маме, – моя мама с моим сыном на руках провожает меня у двери, а я каждый раз не хочу уходить. Каждый раз сердце в клочья. И каждый раз я оставляю частичку себя рядом с сыном. Ему всего полгода, он совсем еще кроха. Но я не смогла сидеть в декрете. Не из-за всеобъемлющей любви к работе, хотя я работу очень люблю. Это работа моей мечты. А потому, что у меня некому нас содержать. Детское пособие – это, конечно, неплохое подспорье для матери-одиночки, но, к сожалению, на него ни себя, ни ребенка не прокормишь.

Я нашла это место в клинике, еще когда беременна была. Со мной проводила собеседование девушка, которая прониклась моей ситуацией. Она оказалась настолько мягкой и тактичной, что я в двух словах обрисовала ситуацию. После родов, когда закончится больничный по беременности и родам, я приняла решение сразу же идти работать. Маргарита Павловна Белова придержала для меня место, и потому я не могу ее подвести. Даже когда у Тимура начались колики, я ни одного дня не пропустила. Все это я могла себе позволить исключительно благодаря моей маме. Порой я ей завидую, она весь день проводит с моим карапузом.

Улыбаюсь и захожу в клинику. Машу девочкам на ресепшене, который по старинке называют все регистратурой, и спешу в свое отделение. Кто-то скажет: рутина, а я скажу: любимая работа.

Переоделась. Пятиминутка с руководством. Обсуждение прошедших дежурных суток, и я готова работать. Стопка карт перекочевала ко мне в руки, и рабочий день начался. Все идет размеренно и спокойно. Просмотрев карты, отправилась на обход. Хоть и говорят, что я зря это делаю, но считаю, что раз уж заступила, то должна сама лично проверить всех девочек, которые лежат в отделении. Все же я несу за них ответственность и потому проведываю лично каждую. Я не склонна верить сухим формулировкам в карте.

– Ты не поверишь, – Юлька подсаживается ко мне и громко шепчет.

– Юль, это срочно? – отмахиваюсь от подружки. Порой даже начинаю жалеть, что перетянула ее из муниципальной женской консультации в эту клинику. Она любительница сплетен и слухов и не дурна их самой распустить. Но подруга она классная. Это я поняла и оценила в период беременности, когда все от меня отвернулись. Вот вроде общество современное и нравы уже не совдеповские, но вот это классическое: “а что скажут люди”, рулит некоторыми индивидами по-прежнему. Они до сих пор считают женщину без мужа, но с ребенком кем-то вроде шалавы подзаборной. И самое что удивительное, я немало таких увидела в период беременности именно в женской консультации, в государственном роддоме. Вроде бы я и коллега их, но отношение по какой-то причине встретила такое скотское, что зареклась работать там, где не уважают и не ценят пациентов. Где относятся к ним как к мясу.

– Это очень срочно, – шепчет подружка, сделав такие круглые глаза, что мне кажется, они у нее сейчас выкатятся из орбит.

– Что, уже нового кардиолога обсуждаете? – в разговор бесцеремонно влезла постовая медсестра Кристина.

– Никого мы не обсуждаем, – я нахмурилась. Не люблю, когда влезают в разговор.

– Да, хорош мужик, – это санитарка Наталья Петровна вставила свои “пять копеек”.

– Наталья Петровна, и вы туда же? – я сжала губы и покачала головой.

– А что? Я женщина в самом соку, – и санитарка поправила руками пышные груди, чтобы они еще более аппетитно торчали. Ну, это исключительно по ее мнению. – Молоденькие таких любят. Я уже все умею. Знаю, что хочу. И голова у меня не болит. А еще борщ вкусный, – хмыкнула санитарка и вышла из ординаторской со стопкой чистых смотровых пеленок.

– Да кто на нее посмотрит! – Кристина закатила глаза, показывая свое превосходство над санитаркой. – Сколько ей лет? Сорок? Тоже мне, шальная императрица.

– Кристин, а тебе давление мерить не пора идти по палатам? – я приподняла вопросительно брови.

Девушка цокнула недовольно, снова закатила глаза к потолку и, демонстративно неспешно взяв в руки тонометр, направилась на выход.

– Глюкометр возьми и измерь уровень сахара в крови в шестой и восьмой палате. Если покажет высокий, скажи мне, я выпишу направление на развернутый анализ и на контроль их, – дала указание девушке, напрочь игнорируя ее высокомерное поведение. Пусть хоть носом потолок цепляет, мне плевать. А вот мои указания она выполнять будет.

Кристина сверкнула глазами, взяла тонометр, глюкометр и вышла из ординаторской.

– Говори, – я устало посмотрела на подругу.

– О как ты ее! – Юля покачала уважительно головой.

– Ты это хотела сказать? – я недовольно поджимаю губы. – У меня дел невпроворот, а ты тут с ерундой всякой. Помнишь девушку из второй палаты?

– Ну помню, экошница, – Юля отвлеклась от своей темы и слушает меня.

– Представляешь, она мне тут заявила, что после родов откажется от ребенка! Представляешь? – я сама не до конца переварила эту новость, которой меня огорошила девушка.

– Да ладно?! – подруга выпучила и так большие глаза. Как она это делает? Не понимаю.

– Да, – я хмыкнула. – Там столько всего, что я назначила ей консультации психолога. И нужен еще срочно кардиолог.

– Блин, я ж тебе насчет кардиолога и пришла сказать, – спохватилась Юля.

– Я уже поняла, что взяли нового.

– Да! И ты не поверишь кого, – после многозначительного взгляда подруги и ее игры бровями у меня пополз холодок по спине. Дурное предчувствие подступило комом в горле.

– Да быть такого не может! Я не верю! – вскочила и заметалась по ординаторской.

– Может. Совпадение так совпадение, – подтверждает мои опасения Юля.

– Это злой рок какой-то, а не совпадение! – злюсь неимоверно. Ну почему так? Только все наладилось и на тебе!

– Ну, Кроссовского Демида еще никто злым роком не называл, – усмехнулась Юля.

– Да он что, единственный кардиолог на весь город? – воздуха в легких не хватает, и я пытаюсь сделать дыхательное упражнение, чтобы нормализовать дыхание. – Он же хотел после Африки в Москву ехать!

– Я не знаю, насколько это проверенная информация. Но девочки из кадров сказали, что у него что-то случилось в Африке. Он там то ли переболел чем-то, то ли что-то еще. Но после возвращения оттуда еще полгода был на больничном, – Юля уже все разведала и принесла последние новости на хвосте, как говорится.

– Полгода на больничном? – я задумчиво повторила слова подруги.– Это чем же он таким болел?

–Не знаю, – приятельница покачала головой и развела руками. – Слушай, а у тебя ничего к чаю нет? Я позавтракать не успела.

– Ты ж на диете, – я усмехнулась. Юля всю свою сознательную жизнь борется с лишним весом, а вот он с ней не борется. Он ее полюбил и трепетно приклеился к ее бокам и уходить не хочет.

– Но жрать-то хочется, – резонно замечает девушка.

– Ну да, аргумент, – я покачала головой. Вот она сейчас натрескается, а вечером будет страдать перед зеркалом, когда будем домой переодеваться, что бока, живот и кожа дряблые. – Там мне мама бананы посушила, но ты не налегай. Они калорийные, – предупредила я подругу.

Пока Юля рылась в моей сумке для обедов, я сделала вид, что читаю карту больной. Той самой, из второй палаты, а сама задумалась о том, что мне делать. Уволиться? Да ну. Глупость. Я, конечно, не думаю, что у Кроссовского память отшибло и он не помнит меня, или при встрече сделает вид, что не знаком, но не будет же он пакостить мне и распускать слухи. Да и какие слухи он может распустить? Что мы когда-то встречались? Ну так что в этом такого? О существовании Тимурки знает Юля и Маргарита Павловна. Ну еще пара девочек-медсестер, с кем общаюсь. О том, кто отец моего сына, знает только Юля. Даже маме я не сказала. Просто сказала, что беременна и рожать буду. На ее вопросительный взгляд ответила, что замуж не выхожу и не предвидится. Все, на этом наше обсуждение отца моего сына было окончено. Спасибо мамуле, она у меня невероятно понимающая. Она взяла на работе декрет по уходу за внуком и помогает мне всем. Я же содержу нашу семью. Поэтому вариант с увольнением я даже не рассматриваю, потому что я в нашей семье добытчик. А значит, фыркнуть, развернуться и уйти в неизвестность я не могу. Я должна думать о завтрашнем дне. А это значит максимально профессионально вести себя с Демидом. Как нас учили общаться с пациентками. Тактичное и вежливое обращение. Вот и с ним буду максимально тактична и вежлива. Сделаю вид, что, несмотря на то что мы знакомы и когда-то встречались, сейчас он мне безразличен, я равнодушна и не испытываю к нему никаких отрицательных эмоций.

А эмоции во мне просто бурлили. Они кипели, готовые разразиться взрывом, но я себе такое позволить не могу. Хоть все и говорят, что во врачебной профессии у нас равноправие, но я не соглашусь. Если возникнет конфликт между врачом-мужчиной и женщиной, то, скорее всего, примут сторону мужчины. Вот такой вот перекос по половому признаку. Поэтому доводить до открытой конфронтации я не хочу. Работу терять не хотелось бы. Тем более грядут большие перемены. Вот Юля на хвосте принесла, что якобы директора менять будут. Нынешний где-то проштрафился.

– Анастасия Константиновна, там во второй палате такое творится! – постовая медсестра, которая не так давно выходила из ординаторской, чертя полосу на потолке задранным носом, сейчас заскочила в комнату, выпучив глаза от испуга.

– Что творится? – я вскочила и хотела уже бежать за девушкой, но вернулась и схватила карту пациентки со стола.

– Там новый кардиолог пришел, ну и начал стандартные вопросы про ребенка, беременность. А “эта” орать начала, что не хочет ничего знать про ребенка и чтоб его поскорее вытащили из нее, – шепчет мне Кристина, пока мы быстрым шагом, переходящим в бег, направляемся во вторую палату.

При подходе к палате я отчетливо слышала мужской голос, который что-то говорил. Слов не разобрать. Но вот когда я открыла дверь и вошла в сопровождении Кристины, в палате стояла гробовая тишина.

– Доброе утро, – я сделала вид, что пришла проведать пациентку, а не по жалобе медсестры. Видимо, спасать никого уже не нужно, потому делать акцент на возникшем конфликте между врачом и беременной не стоит. – Как ваше самочувствие? – я улыбнулась и обратилась к девушке.

– Настя? – Демид растерянно захлопал глазами, уставившись на меня.

– Анастасия Константиновна, – поправила я мужчину и улыбнулась холодно, одними уголками губ.

– Как ваши дела? – я демонстративно повернулась к девушке. – Как самочувствие?

– Мне не нужен кардиолог, – девушка поджала губы.

– У плода во время УЗИ выявлены некоторые аномалии. Они могут вылиться в сердечные патологии. Потому я попросила Демида Максимовича вас осмотреть, ознакомиться с ситуацией и дать некоторые рекомендации, – я протянула карту Кроссовскому, который еще не отошел от шока.

– Я не хочу этого ребенка и просила сделать мне аборт, – девушка зло переводила взгляд то на меня, то на мужчину.

– Вы поступили в наше отделение для сохранения беременности, – попыталась напомнить я цель ее поступления в нашу клинику. – Медицинских показаний для прерывания беременности нет, срок слишком велик. Если все будет хорошо, то через пять-семь недель вы родите, – пытаюсь я успокоить девушку. Но мои слова словно катализатор. Она начинает остервенело кричать и биться в истерике. – Кристина, успокоительное! – кричу я медсестре. Сама же бросаюсь к девушке и пытаюсь прекратить ее метания по кровати, пока она не навредила сама себе и ребенку.

– Вы не понимаете, – девушка сперва отталкивала меня, а потом прижалась к моему плечу. – Маша умерла. Дима сказал: это я виновата, не могу родить здоровых детей. И ушел. Зачем мне сейчас этот ребенок? Я не вытяну ее одна, – Кристина колет успокоительное, а беременная девушка даже не реагирует.

– Вы справитесь, а Дмитрий поймет, что сказал глупость, и вернется, – я укладываю девушку на подушку и глажу ее голову.

– А если и этот ребенок будет таким же, как и Маша? – девушка беззвучно плачет.

– Не будет. Мы все сделаем, и ваша малышка родится здоровой, – я глажу девушку по голове, пока она не успокаивается и не засыпает.

– Кристина, попроси согласовать установку камеры внутри палаты и пригласи психолога к ней, когда она придет в себя, – раздаю я указания медсестре.

– Да ей не психолог нужен, а психиатр, – комментирует мои слова и все, что увидел Кроссовский. Я лишь зло сверкнула глазами и сжала челюсть, чтоб не огрызнуться на Демида. Я же обещала самой себе, что не буду реагировать. Разворачиваюсь и иду в ординаторскую.

– Настя, подожди! Я поговорить хотел, – меня окликает мужчина, и я останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом.

О, как же мне хотелось сказать, что нам не о чем говорить и чтоб он катился … в Африку. Но я лишь улыбнулась.

– Анастасия Константиновна, – снова поправила я Кроссовского.

– Что? – то ли он не понял, что я имею в виду, то ли прикидывается.

– Я говорю: меня зовут Анастасия Константиновна, а не Настя, – я по-прежнему спокойно улыбаюсь, а внутри все пожаром горит, так хочется плюнуть ему в лицо от злости. – Настя – я для друзей и семьи, – и понимаю, что улыбочка у меня скоро в оскал превратится.

– Ох, простите, Анастасия Константиновна, – кривляется Кроссовский. Его явно задели мои слова. – Что делать будете с этой дамочкой?

– А что я могу сделать? – я удивленно приподняла бровь. Не стала уже делать замечание по поводу некорректного обращения к пациентке. “Дамочка”. Пусть поработает немного и, если будет позволять себе такие высказывания, его тут быстро на место поставят. Это клиника так к пациентам не относится.

– Выпишите ее, и пусть катится ко всем чертям, – предлагает мужчина. В муниципальной больнице его бы предложение было принято с распростертыми объятиями. Там нормальных-то пациенток не жалуют, что уж говорить о неблагополучных.

– Если я ее выпишу, она точно сделает с собой что-нибудь дома, – объясняю свою позицию. Вот же прохиндей! Просмотрел карту девушку, пока я ее успокаивала. Понял, что я ее уже с пятницы держу просто так в отделении. Угроза выкидыша миновала, и я оставила ее лишь из-за нестабильного эмоционально-психического состояния. Созвонилась с мужем, и он одобрил мое решение. Он оплачивает счет, несмотря на то, что у них там происходит в семье. С его слов я и узнала, что старшая дочь умерла в больнице на прошлой неделе. Невероятное горе для семьи, вот у женщины и произошло расстройство на этом фоне.

– То есть ты ее держишь здесь исключительно из этих побуждений? – Демид усмехнулся. – Не потому, что здесь пребывание в сутки стоит как в хорошей гостинице?

– Нет, не потому, – я ожидала, что мои действия могут быть рассмотрены с такой точки зрения. И с главой отделения я это тоже обсудила. – По себе не суди.

Я развернулась и пошла по коридору. Ох, как у меня чесался язык ответить ему что-то резкое, колкое, но я старалась максимально держать себя в руках. Хоть и не удержалась в самом конце. И ушла скорее из-за того, что побоялась, что сорвусь и наговорю всякого.

Конечно, он мужик. Что ему до женских переживаний? Он денег на аборт дал, и все у него зашибись. Нигде не жмет и не чешется. А каково женщине, которая должна принять решение? Убить ли жизнь внутри себя или родить? Да и родить-то по факту не самое сложное, хоть и не самое и приятное. А вот одеть, обуть, воспитать – это стоит большего. Откуда-то взялись две слезинки, что скатились по щеке, и я зло их смахнула. Еще чего! Не буду я плакать из-за этого козла!

Вернулась в ординаторскую, где еще сидела Юлька и доедала сушеные бананы. Мама купила сушилку для фруктов и овощей и теперь вот балует меня, а заодно и Юльку, так как она съедает половину моего обеда, всякими вкусняшками. Вчера были чипсы из яблок.

– Ну че? – подруга сыто улыбнулась и отставила пустую кружку.

– Да ничего, – устало села на диванчик, что приютился в уголке ординаторской. – Поговорила с Кроссовским.

– Да ладно? – она стряхнула с рук крошки и пересела ко мне на диван. – Рассказывай.

– Да че рассказывать? – я понимала, что если сейчас начну пересказывать, то просто заведусь снова и крышку у чайника сорвет. – Нечего рассказывать. Он подумал, что я беременяшку из второй палаты держу в отделении из-за денег, а не потому, что боюсь, что она вскроется дома, если я ее выпишу, – вроде постаралась в двух словах рассказать, но все равно чувствую, как волна негодования поднимается где-то внутри.

– Вот же козел! – Юля покачала головой. – А ты ему че?

– А я сказала, чтоб по себе не судил, – я скривилась, настолько мне было неприятно разговаривать на эту тему. – Слушай, давай не будем это обсуждать. У меня моральная изжога от этой темы.

– А про тебя и Тимура ничего не спросил? – подруга словно проигнорировала мои слова.

– Нет. И я тебя прошу, чтоб ни одна живая душа не знала о том, что Кроссовский – отец Тимура. Поняла? – я зашипела Юле в лицо. Она испуганно выпучила глаза и закивала.

– Ну че я, дура, что ли? Сама не понимаю? – попыталась меня убедить приятельница.

– Ты не дура, но язык у тебя как помело, и ты это лучше меня знаешь, – я усмехнулась словам подруги. Сколько раз Юлька плакалась мне, что ляпнула то или это. Что не может сдержать себя, когда порой садится на конька “а я знаю больше вас”.

– Ну, пару раз сболтнула лишнего. Но это же не означает, что я совсем не контролирую этот процесс, – девушка обиженно надула губы.

– Не обижайся, – я обняла ее за плечи. – Но это очень важно.

– Я знаю. И понимаю, – успокоила меня девушка.

Я только принялась за остальные карты пациенток, а Юля ушла к себе в кабинет, как в ординаторскую заглянула постовая медсестра.

– Анастасия Константиновна, вас зав.отделением вызывает, – озвучила причину своего появления девушка. – И сахар во второй палате высокий.

– Я же просила в шестой и восьмой, – я нахмурилась, а девушка растерянно захлопала глазами.

– А во второй не надо было? – Кристина захлопала глазами.

– Не надо было, но спасибо. Сейчас вернусь от заведующего и выпишу назначение на развернутую кровь на сахар для второй палаты. А в шестой и восьмой? – я благодарна, что нашлась хоть и незначительная, но причина оставить девушку из второй палаты у нас.

– Нет, у них на высшем пределе нормы, – доложила медсестра.

– Хм, а давай им стол диетический на пару дней назначим и перепроверим сахар еще разок, – сделала пометку в картах больных и только сейчас спохватилась, что карта девушки из второй палаты осталась у Кроссовского. Я убегала от него в такой спешке, что не забрала ее у него, а он не потрудился оставить ее на посту у медсестры. Вот же гад! Теперь мне надо идти и просить вернуть карту. Уверена, он разыграет комедию, что ее у него нет. Я уже на какие угодно подлянки готова от него. И ничему, наверно, не удивлюсь.

Все это я крутила в голове, пока не зашла в кабинет к заведующему отделением. Весь путь гадала, зачем меня вызвали. Но как увидела в кабинете Кроссовского, все вопросы отпали сами собой. Уверена, уже донес о случившемся и вывернул все события наизнанку.

У меня взгляд сам собой прикипел к медкарте, что была в руках у Кирилла Петровича. Я недооценивала Кроссовского, не ожидала от него такой подлости.

– Анастасия Константиновна, объясните, пожалуйста, что происходит?! – мужчина с размаху шлепнул картой по столу. – Мы с вами договаривались, что пациентка Филиппова просто полежит в отделении, потому что муж переживает о ее состоянии и хочет оградить от организации похорон старшего ребенка. А что мне рассказывает Демид Максимович? – очень хотелось вставить свои “пять копеек” о том, что не стоит верить всему, что он рассказывает. Мне он тоже вот лапшу на уши в свое время навешивал. А по факту получила деньги на аборт и пинок под зад. Но это все я сказать не могу, потому молчу и слушаю. – Он говорит, что пациентка остро нуждается в помощи психиатра, высказывает желание избавиться от ребенка. А вы чуть ли не насильно уговариваете ее не делать этого. Вы понимаете, что будет с нашей репутацией, если эта девушка что-то сделает с собой в стенах этой клиники? – мужчина поджал губы и уставился на меня вопросительно.

– Понимаю, – вижу, что Кирилл Петрович заведен до предела и объяснять ему что-то бесполезно. Может быть, через час-два, когда он остынет и переварит информацию, тогда и стоит поговорить. Но не сейчас. Такой уж у нас начальник. Вспыльчивый, импульсивный, но отходчивый. И, к слову, умеет признавать, что был не прав. А это большая редкость среди руководителей.

– Тогда почему она еще в клинике? – Кирилл Петрович вскочил со своего места и стукнул ладонью по столу.

– Потому что я врач, а еще женщина. И я прекрасно понимаю, что она испытывает. Вы же знаете, что эта беременность – результат ЭКО? – заведующий кивнул. – А еще вы знаете, что они решились на это ЭКО лишь из-за старшей дочери, которой нужен был донор. Она с мужем собирались родить идентичного по ДНК ребенка, чтобы он был идеальным донором, – я боковым зрением вижу, как вытягивается лицо Кроссовского. Ну да, в карте этого всего нет, потому что это не относится к делу. Но эта семья наблюдалась у нас с момента планирования зачатия, и потому я знаю все эти моменты. – И вот представьте ее состояние. Старшая дочь, из-за которой это все затевалось, умирает. Девушка боится, что из-за идентичного генного набора у младшей будет та же болезнь. Хоть мы и убедили, что это не так и дело у старшей было не в генах, а в патологии внутриутробного развития. Муж после смерти старшей дочери наговорил с три короба. А у нее гормоны зашкаливают. Она на все смотрит под другим углом. Если мы ее выпишем домой, где еще недавно бегала старшая дочка, где они с мужем представляли, как вылечат старшую, как будет радовать их улыбками и первыми шагами младшая, – я не хотела этого всего говорить, не хотела, чтобы эмоции вылились из меня. Я поняла, что сболтнула лишнего, но и замолчать не могла. – Я не могу ее выписать, зная, что она эмоционально не справится с нынешним своим состоянием. И как врач хочу и могу ей помочь.

– Присядьте, – Кирилл Петрович махнул рукой на кресло, и я присела напротив него. В соседнее кресло сел Кроссовский.

– Извините меня, Анастасия Константиновна, я и забыл про все эти факты, – вдруг произнес мужчина. А у меня челюсть чуть не отвисла. Не ожидала, что он так быстро отойдет и переосмыслит все. Обычно на это уходило несколько часов. – Да, вы правы. Мы должны помочь. Но, несмотря на это, хотел бы уточнить, что, если с девушкой что-то произойдет, это все будет не только на вашей совести, но еще и под вашу ответственность. Вы понимаете? – заведующий внимательно смотрел на меня.

– Да, понимаю, – вздохнула. Ну а что делать? Да, я понимала, что если с Филипповой что-то случится, меня выпрут из клиники. Да, я хороший врач, если оценивать себя без ложной скромности. Да, меня ценят. Но когда с пациентом происходит ЧП, то виноват врач. И в данном случае виноватым врачом назначат меня.

– Я рад, что мы обо всем договорились. Я назначаю вам помощником Демида Максимовича. С его завотделением я утрясу этот момент, – и Кирилл Петрович улыбнулся Кроссовскому. У него лицо вытянулось от удивления, но он быстро взял себя в руки. – А, и вы подали заявку на согласование установки камеры видеонаблюдения в палате Филипповой?

– Да, подала, – это стандартная практика, если пациент проблемный.

– Хорошо, можете быть свободны. Но с вас отчет каждый день по этой девушке, – погрозил мне пальцем мужчина, а я улыбнулась.

– Конечно, Кирилл Петрович, – я взяла протянутую мне медицинскую карту и пошла на выход.

Кроссовский догнал меня шагов через десять и, резко взяв за локоть, развернул к себе.

– Ты что творишь? – мужчина был зол.

– Это ты что творишь? – я выдернула руку из мужского захвата. – Не ожидала, что ты такая крыса. Побежал жаловаться зав.отделением.

– Дура! Да она вены себе в туалете перережет, а тебя посадят за халатность! – шипит на меня Демид, приблизив свое лицо к моему.

– Здесь не вскроет. А вот дома – запросто, – я полностью скопировала тон и интонацию мужчины.

– Да откуда ты можешь знать? Что, сиделку к ней приставишь? – мужчина усмехнулся.

– Сама буду вместо сиделки, – огрызнулась.

– Идиотка! Она тебе всю карьеру перечеркнет! Ты разве не понимаешь? – мужчина подбоченился. – Пусть катится домой и делает с собой и ребенком что хочет.

– Сам идиот! – меня накрыло, и я не могла уже остановиться и придерживаться холодной сдержанности. – Я не ты, даже нерожденные жизни ценю, понятно? А насчет карьеры – не тебе мне об этом говорить, – я была в миллиметре от того, чтобы не высказать все, что накипело за эти почти полтора года. Что если бы не мама и ее помощь, то я на своей карьере бы поставила жирный крест. Кому нужен врач, который после окончания учебы сидит в декрете? Правильно, никому. Глубоко выдыхаю и, развернувшись, ухожу. Если он меня снова остановит, то я за себя не ручаюсь.

– Настя! – Демид еще что-то кричит мне вслед, а я машу рукой, не оборачиваясь. А так хотелось средний палец показать. – Анастасия Константиновна! – кричит Кроссовский снова. Делаю вид, что не слышу.

Вернулась в ординаторскую и плюхнулась на диван. И что мне делать?

В одном Кроссовский прав: если Филиппова сделает что-то с собой, я вылечу с работы как пробка. И единственным способом ее защитить – это приставить сиделку. А это еще плюс к оплате. А раз так, значит, надо согласовать все с мужем, который оплачивает счета. Нахожу его номер в карте и звоню. После пятого гудка мужчина отвечает недовольным тоном.

– Добрый день, это врач вашей супруги. Леонова Анастасия Константиновна, – представляюсь и прямо чувствую негатив, который исходит от человека, хоть он и на той стороне трубки.

– Добрый день, у меня сохранен ваш номер, Анастасия Константиновна, – устало и раздраженно отвечает мужчина.

– Дело в том, что вашей супруге необходимо приставить сиделку, – не люблю я эти вопросы все решать. Словно попрошайка просишь. И понимаешь же, что это не надуманная причина, чтобы вытащить из мужчины деньги, но все равно на душе гаденькое чувство.

– И за это, я так понимаю, нужно платить дополнительно? – мужчина сразу понял, к чему идет разговор.

– Да, мы установим в палате камеру, но, несмотря на это, нужен контроль, – боже, ну почему этим должен заниматься лечащий врач, а не администрация?

– Это нужно для сохранения беременности? – вопрос показался мне странным.

– Не совсем, – я замялась. Говорить ли мужу о нежелании девушки рожать?

– Так в чем же такая острая необходимость приставить к моей жене отдельного человека? – и столько желчи и сарказма было в его тоне, что я понимаю, мужчина откажет.

– Ваша жена высказывает желание сделать аборт, и я просто боюсь, что она может навредить себе или ребенку, – озвучиваю причину.

– А вам не кажется, что вы не Господь Бог, чтоб решать: кому рождаться, а кому нет? Может, оно и к лучшему? – слова мужчины наполнены горечью. – У нас умерла старшая дочь. И вы поймите, а если и этот ребенок умрет? – мужчина высказал те же мысли, что и его жена. Теперь понятно откуда ноги растут у таких рассуждений.

– Но и вы не Господь Бог, – прозвучало резковато, но я уже устала бороться с ними.

– Да вы знаете, что такое потерять ребенка?! – мужчина кричит мне в трубку. – Хоронить своего малыша? Засунуть жену в больницу, только чтобы она этого не видела! – кричит мне в трубку собеседник. – Да мне ее с животом больно видеть.

– Вас может понять только ваша жена, потому что не только вы потеряли дочь, но и она, – ненавижу быть не только гинекологом, но и психологом. Я еще все жизненные ситуации пациентов пропускаю через себя, не научилась дистанцироваться.

– Спасибо за ваше ценное мнение. Я подумаю и перезвоню вам, – сухо отвечает мужчина. Все же задела я его за живое. – Я сейчас не готов дать ответ, – и мужчина положил трубку. Я даже посмотрела на телефон, чтобы убедиться в том, что не удержала нечаянно собеседника. А он просто отключился. И вот что мне делать?

Полдня я гоняла эту мысль в голове. Навещала девушку и видела, что ее настрой ни капли не изменился. Она по-прежнему не проявляет интереса к жизни. Лежит и смотрит в одну точку. Я даже предложила ей выйти на улицу, в небольшой сквер при клинике и прогуляться, но девушка отказалась. Она даже не стала придумывать причину. Просто сказала, что не хочет и все.

Рабочий день подошел к концу, а я сидела на работе и смотрела в карту пациента. Что мне делать? Муж ее не перезвонил, а я без его согласия подавать заявку на сиделку не могу. Даже злость берет оттого, что все решают деньги. Нет, не все. В людях человечность измеряется не деньгами. Беру трубку и набираю номер мамы.

– Мамуль, привет. Как Тимурка? – решение, что я приняла, правильное. Чувствую это. Но от него пострадает мой собственный ребенок, который и так меня видит редко. А сегодня и вовсе не увидит. И я не прижмусь к его бархатным щечкам, не вдохну этот детский сладкий аромат.

– Хорошо, ждет тебя с работы, соскучился, – отвечает мама в трубку.

– Мамуль, тут такое дело, – я замялась. Моя всепонимающая мама только на днях сказала мне, что я слишком сильно душу вкладываю в свою работу. Что мне надо все же расставлять приоритеты. И Тимур для меня должен быть важнее, чем работа. – В общем, мне нужно остаться на работе на ночь.

– Дежурство, что ли? – удивилась родительница.

– Не совсем. Тут девушка, она в тяжелом эмоциональном состоянии. В общем, ей нужна сиделка, чтоб она ничего с собой не сделала. Но ее муж пока не согласился на оплату доп.персонала, – оправдываюсь перед матерью.

– Ее мужу на нее плевать, а тебе нет. Правильно? – вынесла вывод из всего вышесказанного моя мамочка.

– Да, – я подтвердила ее слова.

– Моя ж ты сердобольная. Оставайся, конечно. Что я сделаю, – женщина тяжело вздохнула в трубке. Завтра, я так понимаю, ты приедешь только вечером домой? Или не приедешь, снова у девушки дежурить будешь?

– Мам, я завтра позвоню. Я еще не знаю, – мне невероятно стыдно, но я не могу поступить иначе.

– Хорошо, родная, только прошу, не сиди голодная. И так скоро прозрачной станешь, так измотала себя, – мама всегда останется мамой.

– Я сейчас же спущусь и куплю в кафе себе ужин. Не переживай, мамуль. Поцелуй от меня Тимурку. Я вас люблю, – я улыбнулась в трубку и нажала “отбой”. Все-таки у меня самая мировая мама на свете.

Как послушная дочь, я пошла в кафе за ужином. Взяла кошелек и телефон и направилась вниз. Решила взять еду на вынос, так как не любила есть в этом кафе. Оно было общим. И для персонала, и для пациентов. И потому посередине обеда к тебе могли подойти кто-то из бывших пациенток, пожелать приятного аппетита, а заодно спросить что-то. И будешь ты есть пюре с котлеткой и вспоминать гинекологический диагноз пациентки. Так себе удовольствие, если честно. Так что я предпочитала принимать пищу в маленькой кухоньке около ординаторской в гордом одиночестве или хотя бы с коллегами, которые не лезли с вопросами. Ко мне, в принципе, не лезли особо. Я старалась никого не обсуждать, не сплетничать, только если Юля не приходила с последними новостями, и ни к кому не лезть с непрошенными советами. О личном особо не распространялась. Лишь пара девочек знали, что у меня есть сын и нет мужа. На больничные я не ходила, но ни особой любви, ни неприязни со стороны начальства не испытывала. Этакий среднестатистический работник, винтик, от которого многое не зависит, но и без которого будет сложно.

Я думала о пациентке Филипповой, когда стояла в очереди в кафе. Что мне сделать, чтобы дать ей веру в будущее? И могу ли я это сделать? Сегодня с ней работал психолог, но она закрылась от него и не захотела разговаривать. У меня родилась идея, кого к ней пригласить. Но это я могу сделать лишь с одобрения главного врача и заведующего.

– Анастасия Константиновна, – до боли знакомый голос позади меня заставил пробежать табун мурашек по спине.

– Демид Максимович, – ответила ему в тон, полуобернувшись, но стараясь, чтобы голос был максимально холодный.

– Что решили с Филипповой? – я закатила глаза и с шумом выдохнула.

– Простите, как это вас касается? – подошла к девушке-продавцу. – Мне, пожалуйста, рис, котлету и салат, – я улыбнулась девушке. Но куда там! Та во все глаза уставилась на Демида, словно мужика красивого никогда не видела. – Нет, не тот салат, а вот этот, – я снова привлекла к себе внимание продавщицы и поймала на себе ее немного раздраженный взгляд. Ну конечно, стою тут, жужжу, мешаю ей глазки стоит козлам всяким. Милочка, зря распыляешься. Обрюхатит, а потом сунет деньги на аборт. Но, естественно, я это все не сказала, лишь заплатила, взяла коробочки с едой и пошла по направлению выхода.

– Анастасия Константиновна, подождите, – мужчина слишком уж быстро купил себе еду. Ну да, у него в руках ничего нет. Передумал покупать, как меня увидел? – Вы не ответили на вопрос.

– Вы тоже, Демид Максимович, – я поджала губы. – Какое к вам отношение имеет моя пациентка?

– Она и моя пациентка тоже, – мужчина раздраженно посмотрел на меня. Видать, не нравится, что не отвечаю на вопросы. А ничего, перебьешься. Я тебе не подчиненная, мы в равном положении. Так что иди лесом, могу и не отвечать.

– Вы проконсультировали ее? – я не собиралась идти на уступки. Мужчина молчал и не отвечал на мой вопрос, потому я сама вместо него на него ответила: – Проконсультировали, а в мои обязанности входит контроль за выполнением ваших рекомендаций. Вот я и проконтролирую, – огрызнулась и, развернувшись, вышла. Да что ж это такое-то?! Я просто завожусь с пол-оборота и не могу нормально реагировать ни на какие его высказывания. Это не дело. Надо держать себя в руках. Магний, может, пропить? Завтра сдам кровь на витамины и посмотрю, чего не хватает. А то, может, и железо надо пропить. Скоро лето, а я как вареная селедка, и нервы ни к черту. А еще Тимурку надо по врачам поводить. Прививку надо сделать. И осмотр проворонили на полгода. У меня тяжелая пациентка была, двойня, естественные роды. В общем, я прощелкала запись к врачам. Следующие талончики только через месяц дали, а Тимурыч засопливил. Мы снова не пошли. И вот я записалась снова. У него не закрылось овальное окошко в сердце, и потому обязательно надо делать УЗИ и мониторить это все. Забавно. Отец – кардиолог, у сына проблемы с сердцем. Хотя такая проблема у каждого второго малыша, так что все это лишь совпадение, а никак не насмешка судьбы.

Гоняя все эти мысли, я и вернулась в ординаторскую, поужинала и, захватив книгу, пришла во вторую палату. Чем немало удивила пациентку.

– А вы будете у меня всю ночь сидеть? – девушка удивленно посмотрела на меня.

– Да, буду у вас сидеть всю ночь, – улыбнулась девушке. Я не собиралась лезть к ней с разговорами, но она сама начала разговор.

– У вас дежурство? – девушка приподнялась удобнее на подушке, но мешал живот принять более удобную позу.

– Нет, я сегодня буду вашей сиделкой, – качаю отрицательно головой.

– У вас нет семьи? – девушка продолжала задавать вопросы.

– У меня есть семья, – я не любила отвечать на такого рода вопросы, тем более от пациенток.

– Значит, нет детей, – сделала очередной вывод беременная.

– У меня есть сын, ему почти восемь месяцев, – откладываю книгу и пристально смотрю на девушку, и она наконец-то понимает, что задает, мягко говоря, некорректные вопросы.

– Это из-за того, что я говорила днем? – девушка вроде бы смущена, но и слышен какой-то вызов в ее словах.

– Да, именно поэтому, – подтверждаю ее догадку. Девушка замолчала, а я открыла книгу.

– А если я откажусь от ребенка, когда он родится, куда он попадет? – прошло почти полчаса, пока она решилась на этот вопрос.

– Сперва ребенок находится здесь, потом его отправляют в дом малютки, – я усмехнулась. Может, после того, как узнает, что ждет малыша, ей станет его жаль. – У вас будет еще месяц, когда вы сможете передумать и забрать ребенка.

– А есть такие, кто передумывает? – девушка задумалась.

– Конечно. Беременные очень импульсивные. Ими руководят гормоны, а не здравый рассудок, – я отложила уже раскрытую книгу. – Бывает, что девушка просто успокаивается. Бывает, что ей некуда принести ребенка. Выгнал муж или родители, но она находит пути выхода. Есть специальные центры, куда можно обратиться за такой помощью, – я вспомнила, как мне было тяжело и одиноко. Представляла, как все могло бы быть, если бы Демид не послал меня с моей беременностью. Я до сих пор не понимаю, что тогда произошло. То он говорил, что любит, а потом предложил расстаться. А когда узнал про беременность, так и вовсе отреагировал так, как я и представить не могла. Тогда я ожидала всякого. Но точно не того, что мне сунут деньги в руки и отправят на аборт.

– Детей часто усыновляют? – снова спрашивает девушка. А вот этот вопрос мне уже не нравится. Сейчас она убедит себя, что ребенок попадет в хорошую, любящую семью, и все, ее совесть чиста. Хотя, может, так было бы и лучше?

– Да, у нас есть очередь на усыновление, – я снова открыла книгу.

– И если я откажусь от малыша, то его быстро усыновят? – и такая надежда во взгляде, что мне становится тошно.

– Да с чего вы взяли, что ваш ребенок будет кому-то нужен? – я разозлилась. Начали сдавать нервы. – Он вам-то не нужен, а надеетесь на чужих людей. Он им всегда будет чужой. И хорошо, если они его полюбят. А если нет? Если будут обижать?

– Доброй ночи, – пациентка, задетая моими словами, отвернулась в другую сторону.

– Доброй, – и я вернулась к чтению. Точнее, смотрела в книгу и уже минут десять пыталась сосредоточиться, чтобы начать читать. Обычно у меня не возникало с этим проблем. Я любила читать, но сейчас не могла ни строчки прочесть.

Ну вот как она может так? Вынашивать, чувствовать, как малыш толкается в тебе, терпеть токсикоз и столько всего, а потом враз отказаться от ребенка. От своей плоти и крови отказаться. Не понимаю. Гормоны и стресс, конечно, многое объясняют. Но у нее же был ребенок, а значит, она знает, что такое материнский инстинкт. Он же как у животных, не контролируется. Когда мать жертвует собой ради малыша. Я вспомнила своего Тимурчика. Его первую улыбку, первое “агу”. Попыталась поставить себя на место девушки и не смогла. У меня даже тени сомнения не было: рожать или нет. Я не заметила, как уснула.