Оглавление
Группа авторов. Апология обломков. Руинная тема в контексте истории европейской культуры
Руина. Чти. Памяти Михаила Алленова
Глава I. Руины Трои и Гетеротопии. Гомер. Вергилий. Рождение элегии
Глава II. Средневековая эсхатология и практицизм
Глава III. Церковь Сан-Петронио в Болонье. Non finito. «Готика» как метафора руин воспоминаний
Глава IV. Археологи и антиквары
Глава V. Руины как тени платоновских эйдосов
Глава VI. Маньеризм – руина гуманизма
Глава VII. Руины и чудища. От парка Бомарцо до кунсткамерных монстров эпохи барокко
Глава VIII. Космогоническая руина барокко. Фладд. Лейбниц. Бернет. Кирхер. Модернизация Вавилонского мифа
Глава IX. Аффекты и эффекты. Руины барочных универсалий и мысли о «возвышенном»
Глава X. Доктрина Просвещения. Руины чувствительные и антикварные
Глава XI. Руины стрельчатых арок. Древность, восторг, смерть и воскресение
Глава XII. Катастрофы, знаточество, творчество. Археология руин и воображаемое проектирование
Глава XIII. Антируина. Реставрация как стирание Памяти
Глава XIV. Типаж человека-руины. От эксцентричных романтиков к Хорхе Луису Борхесу
Глава XV. Руина – подрывник шаблонов, догм модернизации
Глава XVI. Оба Бродских среди руин
Глава XVII. Взгляд Горгоны. Художник – Руина
Глава XVIII. Руинированная музыка. Sound Art и новые горизонты взаимодействия искусств
Заключение
Иллюстрации
Отрывок из книги
Любимец многих поколений учеников отделения истории искусства исторического факультета МГУ профессор Михаил Михайлович Алленов был одним из лучших специалистов по русскому искусству нового времени. Элегантный, изящный, мудрейший и тончайший в фигурах речи, Михаил Михайлович щедро делился способностью восхищаться искусством и быть свободным в суждениях о нем.
Классикой науки об искусстве стали его монография «Александр Иванов», книги по истории живописи, скульптуры, архитектуры XIX столетия. Метод, применявшийся Михаилом Михайловичем, в чем-то наследовал герменевтической традиции и традиции интерпретации заданных памятью цивилизации образов / изображений внутри универсума культуры. Эта традиция связана с так называемой гамбургской школой (традиционно именующейся «школой Аби Варбурга»). Однако при всей близости и параллелизме поисков Михаил Алленов создал свою собственную уникальную навигацию в мире творчества. Презрев догмы и нарушая магистральные пути, он точно сближал резонансные системы речи многих территорий сразу: музыки, театра, изобразительного искусства, архитектуры и, конечно, литературы. В литературе он видел ключ к так называемому обратному иллюстрированию: памятники пространственных искусств узнают себя в словесных тропах. Неспроста одна из самых известных его книг, выпущенная «Новым литературным обозрением», называется «Тексты о текстах».
.....
К слову сказать, спорное сегодня суждение. Оно все-таки отражает мир с позиции классической философии. В новейшее время некоторые книжные тексты, как, например, роман 2000 года Марка Z. Данилевского «Дом листьев», изначально замыслен как руина с обрывками фраз и утраченными частями в самом наборе. Верстка «Дома листьев» представляет собой коллаж разных обрывочных архивов, сохраненных различными рассказчиками. Сноски замыкаются на самих себя, некоторые страницы содержат лишь отдельные слова, строки. В разных частях верстка идет под разными углами, и книгу надо вертеть. В традиции готического романа центром повествования Данилевского выбрана как раз архитектура странного дома, в котором происходят таинственные и жуткие вещи. Опять-таки по заветам готических новелл, дом этот – живая руина. Его нельзя понять как цельный проект, он – сгусток обрывочных фантазий и кошмаров. Он может менять размеры, трансформироваться, снаружи быть меньшим, чем внутри. О доме и историях, с ним связанных, свидетельствуют некая кинопленка, снятая обитателем дома фотографом Нэвидсоном, а также комментарии к ней слепого философа Дзампано и аутсайдера, тату-мастера Джонни Труэнта. Все свидетельства и комментарии, ссылки и примечания иллюзорны и недоказуемы. «Дом листьев» Марка Z. Данилевского – уникальный образ книги, созданной в жанре искусственной руины с ненадежным рассказчиком. Автор словно коллекционирует многие темы механики страшного, возвышенного, загадочного, что обозначили руины готической эстетики, и, вопреки Зиммелю, представляет новейшую редакцию поэтики развалин: ту, что связана с шизоанализом, психопатией, черной желчью планеты Сатурн и упоением от чтения страшных историй с открытым финалом, Non finito…
Однако в обоих случаях, и у Зиммеля, и у Данилевского, руины оказываются письменами истории. Согласно Державину, руины можно не только почитать, но и читать: «Руина, чти!» – вот смысл акростиха. Письмена эти, помимо деяний людских, создаются самой природой, активной во времени.
.....
